Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Перед битвой есть только друг или враг, только «мирное объединение», за вождя которого, «господина счастливых обстоятельств» отдают жизнь, и только закоренелые противники, которые должны быть уничтожены, так как недостаточно обратить их в бегство; они снова будут строить козни и пытаться помешать тому, чтобы весь мир стал единственным «мирным объединением». Совсем как учение пророка Мухаммеда о священной войне предусматривает только полную окончательную победу исламского государства как цель всех устремлений борцов за веру и допускает перемирие только при условии, что оно принесет выгоду исламу102, так и в политическом мышлении, приписываемом Чингисхану, война ведет к миру через полное уничтожение противника103. Кровь убитых врагов, которая окрашивает огромную территорию, —неопровержимый признак начала мировой империи равных, больше не делимых на различные соединения лояльности, тех, которые делятся с точки зрения чистой целесообразности на десятки и которым поручают по мере надобности считающиеся срочными задачи. Безжалостный целенаправленный рационализм низводил отдельного человека в мирном союзе до существа, ценность которого можно измерить только его функциональной способностью в глазах управляющей им воли. Его можно лишить жизни, если она не приносит никакой пользы. Это справедливо только для побежденных врагов; если они не погибли в бою, то оставшихся в живых распределяют между воинами, которые наверстывают то, что кажется необходимым для построения «мирного объединения». И только тот, кто сумеет служить по-особому — благочестивые божьи люди, ученые, ремесленники, — тот может рассчитывать на смягчение своей судьбы.

Война сравнима с охотой, правда, с охотой, при которой травят не одного зверя; осада со всех сторон, постепенное затягивание дикого зверя на постоянно суживающееся пространство, затем истребление всей кажущейся чем-то пригодной добычи — таков метод. Со времен античного мира это утвердилось в Азии104. Древние арабы, однако, этого не практиковали — наличность живого в их скудных сухих странах слишком мала, — но они могли понаслышке это знать, ибо так, а не иначе принцы Сасанидов загоняли диких ослов на пограничной полосе между культурной страной и пустыней105. В поле зрения исламских историографов попал этот метод с триумфальным шествием сельджуков, выходцев из Центральной Азии. Их султан Маликшах (прав. 1072-1092) привлек внимание, когда в окрестностях Неджефа велел согнать газелей и убил несколько тысяч; из рогов был на память сложен памятник, а немного позже подобным образом были опустошены окрестности Исфахана106.

То, что монголы владели этим методом, многократно подтверждено107. Рашид ад-дин108 описывает нам подробности жизни при дворе в Каракоруме при Угедее. Мужчины развлекались стрельбой из лука и арбалета и борьбой. Кроме того, великий хан заставлял возводить насыпь из свай и глины длиной в два дня пути в области зимних пастбищ; эта насыпь имела несколько ворот. Ко времени охоты «собирали войско из всех областей, для того чтобы все воины образовали цепь загонщиков, и потом гнали дичь на ту насыпь. Цепь окружения растягивалась на месяц пути. Зверей гнали к насыпи. Там войско уже плечом к плечу образовывало тесный круг. Сначала в него входил Угедей со своими близкими доверенными. Некоторое время он наблюдал за животными, потом убивал многих, и когда уже ему это надоедало, он скакал на возвышение посреди окруженной местности. По очереди входили теперь в круг принцы, после этого охотились весь народ и рядовой состав войска. Потом часть животных отпускали и, имитируя спортивные упражнения, ловили их палкой с лассо. Управляющие распределяли наконец всю добычу между принцами и полководцами всех рангов, так что никто не оставался без положенной ему доли. Принцы и полководцы совершали обряды, принятые в аудиенции для поздравлений. После девятидневного пира все возвращались в свои области и в свои палатки»109. С военными рабами, ввезенными преимущественно из Куманскпх степей в Египет и Сирию (из их среды, в частности, вышли некоторые султаны мамлюков), описанный метод вошел и в сердце арабского мира. Так, Тенгиз, возвысившийся в 1313 году до наместника Дамаска, имел обыкновение ежегодно несколько дней охотиться на среднем Евфрате, иногда даже переправлялся через эту реку, пренебрегая границами с империей ильханов, и жители тех областей «тогда бежали от него до Тебриза, Султании, Мардина и Сиса»110. В то же самое время хан Олджайту (прав. 1304-1316), который несмотря на все опустошения, правил заселенной и застроенной в сравнении с Центральной Азией страной, не испытывая больше настоящего удовольствия от такого времяпрепровождения. Еще его отец Газан (прав.1295-1304) провел реформы в интересах оседлого населения. Он придерживался того мнения, что хан не имел права подвергать опасности жизнь из-за участия в охоте, разве только если его персона была там необходима 111, — очень похоже на утвержденное правило, что государь не имеет права бросаться в боевую сутолоку 112.

Властители Мавераннахра еще не разделяли такого мнения об охоте облавой. Тимур часто приказывал своим войскам развертываться в цепь для этого занятия, и не в последнюю очередь для того, чтобы спасти войско от голода 113. Охотники — те же воины. Они созываются, как и для похода; обязанность собираться в поход и на охоту одно и то же, как явствует из примера Угедея. Князья и полководцы руководят маневрами цепи, войсковые интенданты распределяют добычу. А после этого большой праздник победы. Охота облавой и война в представлении монголов переходят одно в другое114. Чингисхан очень серьезно относился к охоте: «Охота — это дело, подобающее полководцам. Оруженосцы и воины должны поучиться, как подкрадываться к диким животным, как их убивать, как построить ряд, как в зависимости от числа загонщиков окружить дичь, как перед началом охоты организовать разведку, определить породу и количество животных. Если у полководцев нет боевых заданий для войска, то они всегда должны стремиться к охоте и побуждать войско к тому же. Охота — не самоцель, скорее войска должны овладеть этими задачами, как во сне» 115. Во времена Тимура в Мавераннахре еще жило убеждение, что охота — лучшее упражнение для войны. С младенческого возраста будущий завоеватель мира резвился на лошади и пробовал пользоваться оружием, проводил дни за охотой и военным ремеслом; на охоту и на бои были направлены его помыслы116.

На охоте, как и на войне, четко определено расположение участвующих. Охотник — «мирное объединение» — противостоит тому, за кем охотятся — врагу — в сознании непримиримости. Охотник имеет право достичь своей цели уничтожением визави. Между окруженной дичью и окруженными врагами не существует принципиального различия. «Враг для правителя не лучше дикого осла!» — якобы внушал Чингисхан своему сыну Джучи, когда тот предоставил убежище одному князю меркитов117. Что обещает в будущем пользу, остается в живых; все другое истребляется, чтобы стремление к равенству, к упорядочению обстоятельств было удовлетворено! Отступить от такого мышления можно, по всей вероятности, в особых случаях, когда уже при Чингисхане — точно так же при Тимуре — для искупления за смерть близкого родственника уничтожалось все живое в окрестности места происшедшего несчастья118. То, что метод охоты облавой на громадной территории, проведение которой предполагает значительные возможности распоряжаться большими массами людей, смог так решительно перейти на методы ведения войны, кажется, является своеобразием центральноазиатских степных кочевников 119. Лесные кочевники, описанные Рашид-ад-дином, которые разводили вместо баранов и крупного рогатого скота других животных120, вряд .ли приняли подобное военное искусство.

По Рашид-ад-Дину, именно Чингисхан ввел обычай убивать всех побежденных врагов, значит, обращаться с ними, как с окруженными дикими животными; это было надежно, ибо позволяло сохранять вокруг себя только единомышленников. — Но не иначе, как созданием всеобъемлющего мирного порядка может быть достигнута убежденность, что небесное божество пригласило для этого великого хана на его должность. Как небо окружает всю землю, так и все народы подчинены земному, даже космическому порядку, предначертанному божеством; кто этот порядок отвергает, борется с избранным для его сохранения ханом, тот лишается защиты неба, делается врагом всего того, что существует в соответствии с небесной волей121.