Тридцатилетняя война

Когда появился датский король, администратором епископства был Христиан Вильгельм Бранденбургский, сразу же вступивший с ним в альянс. С приближением Валленштейна он бежал из епископства к королю Швеции, а его подчиненные, желавшие только мира, избрали на его место сына нейтрального курфюрста Саксонского [623]. Но было поздно: император уже объявил епископство секвестрированным в пользу собственного сына Леопольда. Это делается, провозгласил Фердинанд, «ради спасения и счастья многих тысяч чистых душ, не говоря уже о благе нашего дома, всего нашего отечества, святой католической церкви и истинной веры» [624]. Спасти и осчастливить тысячи душ должен был двенадцатилетний мальчик, который вовсе не хотел стать священником [625].

Готовый в любой момент отправить на захват Магдебурга для юного эрцгерцога [626] генерала Валленштейна, державшего в узде всю Северную Германию, Фердинанд послал проект эдикта о реституции Максимилиану Баварскому и Иоганну Георгу Саксонскому. Это был вызов конституционалистам, католическим и протестантским, но вызов просчитанный и безошибочный. Иоганн Георг не мог пойти на конфликт с императором, для чего был слишком слаб. Максимилиан не мог выступить против эдикта, не скомпрометировав себя как лидера Католической лиги. Фердинанд вынуждал скрытых противников либо забыть о своей враждебности, либо сбросить маски.

Хватаясь за одну и ту же соломинку, курфюрсты потребовали созвать рейхстаг для того, чтобы обсудить проблему [627]. Фердинанд заявил, что раны, нанесенные церкви, не могут ждать, когда их залечит рейхстаг, и 6 марта 1629 года обнародовал «Эдикт о реституции».

Это был деспотический документ. Запрещался кальвинизм. Протестантам воспрещалось приобретать церковные земли, которые объявлялись неотчуждаемыми и не подлежащими купле и продаже. Лишались прав и те, кто честно приобрел церковные земли, конфискованные ранее. Эдикт аннулировал законность всех предыдущих решений в отношении церковных земель, утверждая таким образом право императора изменять законы и правовые акты по своему усмотрению. Комиссарам поручалось разъяснять доктрину имперского абсолютизма тем, кто посмеет пожаловаться на то, что эдикт не одобрен рейхстагом [628].

Фердинанд пренебрег недовольством Швабского и Франконского округов, где по эдикту должны были перейти из рук в руки огромные земельные владения. На пространный конституционный протест курфюрста Саксонского он отправил такой же пространный и витиеватый ответ [629]. Однако Фердинанду было крайне нужно умиротворить Максимилиана Баварского, и император предложил передать ему Ферден и Минден, как только эрцгерцог Леопольд получит Магдебург, Хальберштадт и Бремен. Но ублажить Максимилиана было не так просто, когда император угрожал лишить прав собственности всех германских князей и навязывал свою волю мечом — мечом Валленштейна.

Солдаты нахлынули в епископство Хальберштадт; у герцога Вольфенбюттеля должны были силой отобрать треть территории, так как он задолжал военных контрибуций на сумму, превышавшую рыночную стоимость всех своих земель; в Вюртемберге войска уже захватили четырнадцать монастырей.

Фердинанд без тени смущения использовал армию Валленштейна для принудительного исполнения эдикта: он считал, что делал это в интересах церкви. Разве лига могла противодействовать главному поборнику истинной веры? Вера верой, но члены Католической лиги дорожили и своими княжескими правами. В декабре 1629 года они потребовали сократить армию Валленштейна. Князья не настаивали на смещении генерала, и это объяснялось временной сменой акцентов в политике Максимилиана [630]: в данный момент он хотел уменьшить численность войск и не трогать генерала. Максимилиан старался впустую. Фердинанд своим приказом запретил Валленштейну формировать новые полки, но не лишал его возможности увеличивать численность действующих подразделений, и Валленштейн продолжал набирать рекрутов, как и прежде [631].

Фердинанд постепенно наращивал свое могущество, пользуясь не только военной силой, но и слабостью подданных. «Подчиняться эдикту — это значит вернуть Германию во времена беззакония и дикости», — гневно писали протестантские памфлетисты [632]. Протестанты сочиняли протесты, песни и листовки, но никаких действий не предпринимали.

Аугсбург со дня прославленного «Аугсбургского исповедания» был для лютеран почти священным городом [633]. Нападение на него могло вызвать новую волну мятежей в империи. Хотя и существовало так называемое «Аугсбургское католическое епископство», сам Аугсбург, в отличие от Магдебурга и Хальберштадта, был вольным городом, независимым от епископа. Жители исповедовали религию по своему выбору, а епископ пребывал в резиденции вне территории вольного города и распоряжался только епископальными землями.

Когда Валленштейн приводил в исполнение «Эдикт о реституции», то действовал хотя бы отчасти в рамках законодательства. Эдикт особенно не противоречил конституции, но вступал в конфликт с традициями. Магдебург был не вольным, а епископальным городом. С Аугсбургом все обстояло иначе. Права вольных городов еще никем не оспаривались. Фердинанду следовало бы вспомнить, что случилось двадцать лет назад, когда по императорскому указу были нарушены права маленького городка Донаувёрта. Однако Фердинанда угрозы не останавливали. Ради подчинения и покорения Аугсбурга стоило пойти на риск: надо было испытать силу и вольных городов, и протестантской оппозиции.

8 августа 1629 года после предварительных переговоров с муниципалитетом и запрета протестантской веры из города были высланы все протестантские священники [634]. Аугсбург сдался без единого выстрела. В изгнание отправились восемь тысяч горожан, среди них был и состарившийся Элиас Холль, каменщик и зодчий, тридцать лет строивший город и только что закончивший воздвигать ратушу, гордость бюргеров [635]. Она стоит и сегодня, монументальная и величественная, напоминая о Германии, забытой и порушенной Тридцатилетней войной.

Как ни велико было негодование протестантов, ни один из них не пошевелил и пальцем в защиту своей веры, если не считать Иоганна Георга Саксонского, привычно отправившего императору послание с благородным протестом [636]. Причина простая: Германия лишилась и надежд и мужества.

5

Фердинанд обрел в империи такую власть, какую еще не имел ни один император со времен Карла V, и его могущество со временем и при искусном управлении послужило бы основой для создания возрожденной и единой германской государственности с ограниченными княжескими правами, габсбургским абсолютизмом и верховенством католической церкви.

Но в Европе вновь собирались грозовые тучи войны. Она назревала в Мантуе, Нижних странах и Швеции, и виной тому была вражда между Францией и Испанией. Фердинанду пришлось дорого заплатить за промахи своих испанских кузенов. Он достиг бы многого, если бы ему не мешала испанская родня. В финансовом отношении главной фигурой в империи был Филипп IV, в политике же он был балластом, но не просто, а балластом опасным. Король так осложнял четкий политический курс императора, что в конце концов погубил его. Он завлек военные силы Германии в Италию, вынудил политика, перестраивавшего империю в католическую федерацию, поссориться с папой, втянул его в войну с Голландией. Мало того, опасения испанской агрессии заставили Ришелье содействовать перемирию между королями Польши и Швеции, что позволило протестантскому заступнику обрушиться на крепнущую католическую империю и погубить ее навсегда.