Мирное время

Как далеко отодвинулось то время, когда он мечтал увидеть в газете свои стихи, хотя бы на последней странице. Теперь его статьи и очерки печатались на видном месте и в скобках стояло, набранное жирным шрифтом: "От соб. кор."

Толя ехал, прислушиваясь к негромким весенним шумам. - Впервые за время командировки он подумал, что попал в не тронутые человеком, первобытные места. И сразу ему показалось очень странным, что едет именно он, а не кто-нибудь другой.

В самом деле, как далеко позади остались дни беспечной юности, когда он мечтал быть артистом, поэтом, еще черт знает кем. Он искал самую короткую дорогу к легкой и красивой жизни, славе и думал, что сцена или поэзия - это путь, усыпанный розами.

И вот теперь, впервые встретившись с настоящей жизнью, на каждом шагу вникая в трудности, которые испытывали люди, - они покоряли нетронутую землю, строили поселки, ломали старый быт, боролись с врагами - он понял, что самый лучший путь вовсе не легкий и, может быть, не всегда красивый.

Что он знал об этой земле, об этом народе еще недавно? Сейчас Толя не только смотрел со стороны - он участвовал в решении сложных задач, возникавших на каждом шагу. Теперь у него спрашивали совета, просили помочь, написать в газету.

В долгие часы пути, оставаясь наедине со своим конем, Толя разговаривал вслух или негромко пел на придуманный тут же мотив свои будущие статьи о том, что видел на местах, о которых еще так мало знали люди.

Неожиданно лошадь шарахнулась в сторону. Толя чуть не вылетел из седла. Натянув повод, он глянул вниз на пеструю от цветов траву. Там, извиваясь между кочками, быстро уползала длинная желтая змея.

Толя пустил коня рысью. Возвышенность сменилась широкой, тихой долиной. Он въехал в зеленый кишлак Гуль-Булак. Здесь находился только что организованный совхоз "Дангара", о котором ему предстояло писать.

Толя думал встретить здесь длинные, как ангары, тракторные гаражи, мастерские, благоустроенный городок, шум индустрии, запах бензина. А вместо всего этого он увидел маленький заросший нежной весенней зеленью кишлачок, коз, которые вольно бродили по улицам, играющих на траве ребятишек, сонную тишину глухого горного селения.

В полуразрушенной, без окон кибитке разместился "штаб" совхоза. Толя подсел к деревянному, грубо сколоченному столу, за которым сидели худые, небритые люди. Это были строители совхоза, создающие на голом месте мощное хозяйство. По весенней распутице, в бездорожье, преодолевая горы и снега, измученные трактористы привели в совхоз машины. Караваны лошадей и ослов дни и ночи везли баллоны горючего. Люди измеряли землю и вычерчивали планы. Этой весной машины впервые вышли в поле. Рев моторов нарушил вековую тишину, тракторные плуги оставляли за собой перевернутые пласты целины. В совхозе начался сев...

Толя сказал, что хочет написать о жилищных условиях рабочих. Люди за некрашеным столом улыбнулись. Жилищных условий не было. Все спали там, где работали, умывались из арыков, отдыхали прямо у машин.

Толя подружился с этими высохшими от бессонных ночей людьми. Он ездил по совхозу с заместителем директора, молодым и горячим Сафаровым, студентом Коммунистического университета. Сафаров изучил каждый гектар этой могучей, плодородной земли, знал каждого тракториста и каждую машину.

Толя целые дни проводил в поле, вместе с рабочими совхоза, черными, измазанными машинным маслом и землей. В разных уголках долины возвышались шалаши, сложенные из пустых керосиновых бидонов. Это были тракторные базы. Поодаль трактористы жгли костры и варили пищу. Пахали в одну смену - с раннего утра до поздней ночи. Для двух смен не хватало людей.

Вечерами Толя возвращался в кишлак и усаживался за грубо сколоченный стол - пить чай без сахара, слушать планы, сводки и длинные, как ночь, рассказы людей - строителей совхоза. В этой же комнате он спал вместе с другими, не раздеваясь, на земляном полу.

Так прошло три дня.

Утром, когда Толя седлал свою лошадь, чтобы ехать в долину, во двор влетел на взмокшем коне молодой тракторист. Он спрыгнул с седла и побежал в дом. Толя удивленно посмотрел ему вслед и пошел за ним.

Штаб совхоза стал неузнаваемым. Люди взволнованно метались по комнате. Парнишка, прискакавший на коне, устало сидел в углу и безучастно смотрел на стену Толя схватил за руку первого попавшегося и спросил.

- Что случилось?

Человек вырвал руку и выбежал во двор Толя бросился к столу и, чувствуя что-то недоброе, крикнул Сафарову:

- Сафаров, что случилось?

Сафаров посмотрел на Толю, будто видел его в первый раз. Он был бледен, руки у него дрожали.

- Что случилось? - повторил он. - Басмачи. - И бросился к выходу.

Комната опустела, Толя остался один. Ему стало страшно. Он кинулся к двери, по дороге сшиб табуретку. На дворе Сафаров затягивал подпругу у его коня. Директор совхоза бежал к Сафарову с винтовкой. Бухгалтер, молодой, крепкий человек, считал патроны.

- Двадцать четыре! - крикнул он, закончив счет. - Двадцать четыре!

- Только двадцать четыре, - повторил упавшим голосом директор совхоза.

Сафаров вскочил на коня.

- Дайте винтовку! - крикнул он.

Ему передали винтовку и патроны.

Пришпорив коня, он вылетел со двора. Остальные побежали к тракторам, хотя каждый понимал, что голыми руками машины от басмачей не защитишь. На весь совхоз имелась только одна винтовка - та, с которой ускакал Сафаров.

- Кто-нибудь должен остаться здесь, - сказал бухгалтер. - Здесь деньги, списки людей.

Все посмотрели друг на друга, никому не хотелось оставаться. Тогда Толя тихо сказал:

- Если нужно, я останусь. - И мучительно покраснел.

Ему никто не ответил. Все выбежали из дома.

Толя остался во дворе. Теперь он сознался себе, что не решился бежать в долину. Здесь, во дворе, казалось ему, больше надежды остаться в живых, не попасть в лапы басмачей. Он отсидится до конца той истории и как можно скорее уедет отсюда. В этой дыре, оказывается, легко оставить голову.

Толя вошел в дом, посмотрел на разбросанные по полу бумаги, на пустой стол и ему вдруг стало жутко. Он вышел во двор и влез на дерево. Отсюда хорошо просматривалась часть долины.

Люди бежали по полю, к машинам. Тракторы подползали друг к другу и выстраивались в одну линию, лицом к горам, - оттуда ожидались басмачи. Трактористы молча сидели за рулями на своих круглых стульчиках. Тут же стоял Сафаров с единственной винтовкой и двадцатью четырьмя драгоценными патронами. В долине стояла тишина. Люди всматривались в горы. От напряжения у них слезились глаза.

Из-за ближних холмов показались всадники. Трактористы насчитали около пятидесяти сабель. Это была шайка Утан-Бека, отъявленного головореза. Каждый год его банда появлялась в Таджикистане, опустошала кишлаки, вырезала население, захватывала скот и бедняцкое добро. Теперь бандиты добирались до тракторов, о которых много слыхали, но еще ни разу не видели. С диким протяжным криком басмачи понеслись на машины. Над головами всадников ослепительно вспыхивали на солнце обнаженные клинки.

Трактористы пригнулись к рулям и ждали. Всадники неслись лавиной. Уже были отчетливо видны искаженные яростью, бородатые лица басмачей.

Тогда Сафаров встал во весь рост и скомандовал, взмахнув рукой:

- Вперед!

Сразу оглушительно зарокотали моторы. Гул машин понесся по долине навстречу всадникам, и десять тракторов двинулись вперед - на басмаческую банду. Сафаров бил без промаха - всадники падали с коней один за другим.

Басмачи опешили. Они хорошо знали звук красноармейских пулеметов, но такого гула они еще никогда не слыхали. Ровно и грозно надвигалась на них колонна тракторов. Кони остановились, повернули назад. Началась паника. Басмачи, обгоняя друг друга, поскакали к горам под гул тракторов, под выстрелы Сафарова.

Атака была отбита. Но она могла повториться каждую минуту. Тогда решили увести тракторы к кишлаку и там защищаться. Сафаров взялся задержать басмачей. У него оставалось еще восемь патронов. С ним находился один тракторист - молодой горец с большими грустными глазами и веселой улыбкой. Девять машин полным ходом пошли к кишлаку.