Александр I и Наполеон

Ланн (как и М. Дюрок) был самым близким другом Наполеона и верно служил ему, но, получив от императора маршальский жезл, титул герцога, огромное состояние (только в 1807 г. — сразу 1 млн. франков), он остался в душе пылким республиканцем, резко возражал, как мы видели, против коронования Наполеона и даже на смертном одре упрекал его в деспотизме и властолюбии.

Маршал А. Массена. Художник А. Гро.

Андре Массена, сын крестьянина, герцог Риволи и князь Эсслингский, может быть, превосходил всех маршалов даром полководческой импровизации и вообще как военачальник был всем хорош (именно он в 1799 г. не пустил А.В. Суворова во Францию), но, по выражению Стендаля, «имел злосчастную склонность к воровству», причем «воровал, как сорока, инстинктивно». Это портило его репутацию и в конце концов погубило его карьеру. Когда Наполеон обругал его: «Вы самый большой грабитель в мире!», — Массена вдруг возразил, почтительно кланяясь: «После вас, государь…» За такую дерзость он перед походом в Россию был наказан опалой.

Зато Луи Николя Даву, герцог Ауэрштедтский и князь Экмюльский, отличался редким для маршала империи бескорыстием, став, в оценке Наполеона, «одним из самых славных и чистых героев Франции». Разносторонне одаренный стратег, администратор, политик («великий человек, еще не оцененный по достоинству», — писал о нем в 1818 г. Стендаль), Даву был требователен к себе и другим, в любых условиях железной рукой держал порядок и дисциплину (одна из лучших его биографий так и называется: «Железный маршал») [88].

Маршал Л.Н. Даву. Гравюра А. Ладерера с портрета Ф. Жерара.

Поэтому в армии его недолюбливали. Здесь, по-видимому, Лев Толстой и усмотрел какие-то основания для того, чтобы изобразить Даву на страницах «Войны и мира» «Аракчеевым императора Наполеона». На деле же, кроме личной суровости (тоже, впрочем, несоизмеримой: Даву был предельно строг, Аракчеев же — патологически жесток), между «железным маршалом» Франции и «неистовым тираном» России не было ничего общего.

Рядом с Даву, уступая ему как стратег, но превосходя его как тактик, блистал в созвездии лучших наполеоновских маршалов Мишель Ней, сын бочара, герцог Эльхингенский и князь Московский (этого титула он был удостоен за доблесть в Бородинской битве), воин рыцарского характера и неукротимого темперамента, живое олицетворение боевого духа «Великой армии». Не зря именно ему Наполеон уже после смерти Ланна дал прозвище, которое армия ставила выше всех его титулов: «храбрейший из храбрых» [89].

Далеко не самым талантливым, но самым эффектным внешне и популярным из маршалов Наполеона был Иоахим Мюрат — трактирный слуга (половой!), ставший имперским принцем, великим герцогом Бергским и королем Неаполитанским (кстати, и мужем Каролины Бонапарт), прославленный начальник всей кавалерии Наполеона и один из лучших кавалерийских военачальников Запада.

Мюрат не был ни политиком, ни стратегом. Наполеон говорил о нем: «У него так мало в голове!» Зато как предводитель конницы, виртуоз атаки и преследования он, по мнению Наполеона, был «лучшим в мире». Коронованный сорвиголова, Мюрат удалью и отвагой не уступал Ланну и Нею. Всегда в авангарде, всегда там, где была наибольшая опасность и требовалось высочайшее мужество, он одобрял сражающихся выспренно-грубоватой речью («Славно, дети! Опрокиньте эту сволочь! Вы стреляете, как ангелы!») и в критический момент лично вел в атаку свои кавалерийские лавы — голубоглазый атлет и красавец с кудрями до плеч, разодетый в шелка, бархат, страусовые перья, со всеми регалиями и с одним хлыстом в руке, причем ни разу после сабельного удара под Абукиром в 1799 г. не был ранен [90].

Маршал И. Мюрат. Художник Ф. Жерар.

Талантливы были, каждый по-своему, и другие маршалы: начальник Старой гвардии Франсуа Жозеф Лефевр — волонтер революции прямо от сохи, получивший от Наполеона маршальский жезл и титул герцога Данцигского, малограмотный, но зато сильный природным умом, крестьянской смекалкой и солдатской доблестью; командующий гвардейской кавалерией Жан Батист Бессьер — рядовой солдат 1792 г., герцог Истрийский, военачальник, который совмещал в себе энергию Мюрата и выдержку Лефевра, гражданин античного склада, близкий друг Наполеона и любимец солдат; свояк Жозефа Бонапарта [91] и тайный враг Наполеона Жан-Батист Жюль Бернадот — умный и рассудительный, но хитрый и коварный гасконец, князь Понте-Корво, родоначальник ныне королевствующей в Швеции династии Бернадотов; Николя Жан Сульт, герцог Далматский, — равно искусный стратег и тактик, который не без успеха противостоял А. Веллингтону в Испании, но мог бы добиться большего, если бы меньше был занят мыслью стать королем соседней Португалии под именем Николая I; Луи Александр Бертье, герцог Валанженский, князь Невшательский и Ваграмский — штабной офицер в войнах двух революций (американской и французской), а при Наполеоне — военный министр и с 1807 до 1814 г. бессменно образцовый начальник Главного штаба.

Но не всегда Наполеон жаловал маршальские звания безошибочно и своевременно. Так, Ожеро, став маршалом в 1804 г., после этого ничем себя не проявил. Мармон и Груши блеснули лишь в отдельных сражениях, причем второй из них погубил свою репутацию опозданием к месту битвы при Ватерлоо, а первый запятнал себя в 1814 г. так, что от его титула (герцог Рагузский) родилось во Франции словцо «raguser» как синоним предательства. Зато не получили маршальских жезлов первоклассные генералы А. Лассаль, Л.П. Монбрен, А. Друо, Ш.Э. Гюден. Сравнительно поздно стал маршалом Сюше.

Луи Габриель Сюше, герцог Альбуферский, до гибели Данна терялся в лучах его славы как командир дивизии в его корпусе. С 1809 г., получив отдельный корпус в Испании, Сюше выдвинулся в первый ряд сподвижников Наполеона. Единственный из них, он вплоть до 1814 г. неизменно брал верх над испанцами и англичанами. Наполеон в 1814 г. сказал о нем: «Если бы у меня было два таких маршала, как Сюше, я не только завоевал бы Испанию, но и сохранил бы ее»…

Нельзя не согласиться с мнением И.В. Гёте, что Наполеон «обладал исключительным чутьем в выборе людей и <…>, наверное, потому всю жизнь, во всех своих грандиозных начинаниях он, как никто другой, был окружен умными и верными исполнителями его воли». Разумеется, на «верных исполнителей» решающим образом воздействовала не просто воля, но и сама личность Наполеона.

Первое, что в нем поражало каждого, кто с ним общался, — мощь его интеллекта. «Когда беседуешь с императором Наполеоном, — свидетельствовал канцлер Российской империи Н.П. Румянцев, — чувствуешь себя настолько умным, насколько это ему заблагорассудится». Такое признание могли сделать не только авторитетные военные или дипломаты, но и самые квалифицированные юристы и актеры, финансисты и литераторы, каждый — в своей области знаний. Великий Гёте, вспоминая о своих беседах с Наполеоном в Эрфурте и Веймаре на литературные темы, подчеркивал, что император «трактовал предмет в таком тоне, какого и следовало ожидать от человека столь необъятного ума», и вообще чего-либо «такого, что могло бы поставить его в тупик, попросту не существовало». В этом помогала Наполеону адекватная его природной одаренности феноменальная начитанность. При всей своей каждодневной занятости бездной дел он успевал непостижимо много читать — всю жизнь, в любых условиях, постоянно. Его походная библиотека состояла из 800 томов, часто менявшихся, а громадную библиотеку в Тюильри он перечитал всю, заставив ее секретаря А. Филона воскликнуть: «Ни один человек на свете не прочел столько книг!» Поскольку же с детства до конца своих дней Наполеон обладал «сверхъестественной» памятью («У него хватало памяти на все!» — удивлялся А. Коленкур), ему удавалось накапливать и переосмысливать невероятный по объему и многообразию запас знаний.