Сталинград: Записки командующего фронтом

Вызывает сожаление, что подобная точка зрения одно время проникла и в нашу военно-историческую литературу. Так, например, генерал-полковник А. Тарасов в своей работе «К вопросу о плане летней кампании гитлеровского командования на советско-германском фронте в 1942 г.» пишет:

«Однако уже в середине июля завершать оперативное окружение советских войск в районе Сталинграда не имело смысла, так как неудачи наших войск в ходе оборонительных операций привели к стратегическому прорыву всей обороны на южном крыле советского фронта. Лишь ценой больших усилий советскому Верховному Главнокомандованию удавалось организовывать оборону на новых рубежах, в тылу отходивших войск Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов.

Казалось бы, что в этих условиях сталинградское направление должно было потерять свое значение. Ведь перерезать сообщение по Волге гитлеровские войска могли и в другом районе, а промышленность Сталинграда [204] можно было вывести из строя массированными ударами авиации. И все же именно Сталинград, который не являлся пунктом решающего значения в начале развития операции, приобрел такое значение в ходе дальнейшего наступления.

Причины этого, на наш взгляд, состоят в следующем. Сталинград является одним из важнейших промышленных центров юго-востока Европейской части Советского Союза. Он представляет собой главный узел коммуникаций этого района. Советское командование прилагало огромные усилия к удержанию Сталинграда в своих руках и сосредоточивало в этом районе крупные силы. Навязанные нами немцам бои с быстрым наращиванием наших усилий под Сталинградом за счет подходивших резервов требовали от них разгрома этих сил как непременного условия развития наступления на Кавказ. Достичь этого, как известно, противнику не удалось.

Немалую роль в борьбе за Сталинград сыграло, видимо, и честолюбие Гитлера. Овладение городом, который носил имя Сталина, произвело бы определенный политический эффект и создало бы ореол победителя лично Гитлеру.

Следует также отметить, что недооценка сил и возможностей Советского Союза привела немецкое командование к крупным просчетам и ошибкам в руководстве ходом операции.

Уже в августе стало очевидно, что продолжение дальнейших боев за Сталинград не имело смысла. В условиях складывающейся обстановки рассчитывать одновременно на разгром советских войск в районе Сталинграда и на успешное наступление на Кавказе было невозможно. Паулюс рассказывал нам, что он неоднократно обращался к Гитлеру с просьбой о прекращении дальнейших боев за Сталинград и переходе к обороне в этом районе, указывая на перспективу грядущей катастрофы. Однако Гитлер решительно отвергал эти предложения».

Из приведенного отрывка с очевидностью вытекает, что товарищ Тарасов идет отчасти даже дальше в отрицании роли Сталинграда, чем Дёрр. Он говорит, что завершение оперативного окружения советских войск в районе Сталинграда не имело смысла уже в июле, так как неудачи наших войск на юге привели к прорыву всей обороны на этом фланге советского фронта. Это звучит [205] странно тем более, что именно наличие наших войск в районе большой излучины Дона ставило под угрозу успехи, достигнутые врагом в Донбассе и под Харьковом, а равно и наступательные действия на Северном Кавказе. Кроме того, именно в этот район отступили части нашей южной группировки.

По мнению товарища Тарасова, сталинградское направление должно было потерять значение также и потому, что гитлеровцы якобы имели возможность перерезать Волгу в любом другом месте. Но ведь это же просто слова, ничем не обоснованные. Стоит взглянуть на любую географическую карту, чтобы увидеть, что Сталинград находится почти в самой западной точке того большого отрезка Волги, который простирается примерно от Казани до устья реки. С огромным трудом добрались гитлеровцы до ближайших берегов великой русской реки. Ясно, что добраться до любой другой точки Волги, более отдаленной, было бы значительно тяжелее.

Товарищ Тарасов указывает также на причины, в силу которых Сталинград все-таки стал пунктом решающего значения. Причем эти доводы противоречат его же собственным суждениям. В статье говорится, что Сталинград – крупный промышленный центр и транспортный узел, но что этих качеств Сталинград мог лишиться с помощью авиации, не будучи взят врагом. Дальше же говорится, что наше командование сосредоточило в сталинградском районе крупные силы, а враг, столкнувшись с ними, вынужден был разбивать эти силы, что являлось непременным условием успеха вражеского наступления на кавказском направлении.

Такое суждение по меньшей мере нелогично. Ведь советское командование наращивало здесь свои силы именно потому, что враг яростно рвался к городу, имевшему важное стратегическое значение; гитлеровцы стремились к Сталинграду именно для того, чтобы обеспечить фланг кавказской операции; у товарища же Тарасова получается все наоборот. Товарищ Тарасов ссылается и на честолюбие Гитлера, разделяя в этом отношении точку зрения Дёрра. После изложения причин поражения фашистов, не вызывающих каких-либо сомнений, товарищ Тарасов, однако, тут же утверждает, что в августе для гитлеровцев не было смысла продолжать бои за Сталинград. [206]

Со всей решительностью следует подчеркнуть, что с самого начала борьбы за город и до середины января 1943 года Сталинград был важнейшим стратегическим пунктом советской обороны на юге. Для гитлеровцев овладение Сталинградом с ближайшим к нему районом (к северу и югу) являлось решающей гарантией сохранения и упрочения успехов, достигнутых ими в период всей летней кампании 1942 года. Овладение Сталинградом избавляло кавказскую и донбасскую группировки гитлеровцев от большой и вполне реальной угрозы. Ведь на захват богатств Украины и предполагаемый захват кавказской нефти Гитлер растратил огромные силы и драгоценное время.

Не удастся немецким генералам доказать, что если бы Гитлер не заставил их ввязаться в Сталинградское сражение, то они одержали бы победу и во всяком случае взяли бы Кавказ к осени 1942 года. В действительности беда Гитлера состояла не в том, что он устремлялся к Сталинграду и на Кавказ одновременно, а в том, что, недооценив силы Советской Армии, он взвалил непосильную задачу на плечи вермахта, пытаясь показать сателлитам и вероятным союзникам его боевую кредитоспособность (ведь тогда предполагалось, что победа под Сталинградом и на Кавказе заставит вступить в войну против СССР Турцию на юге и Японию на Дальнем Востоке). Нетрудно понять, что, если бы гитлеровцы вели наступление только на Кавказ, мы смогли бы организовать серьезные контрмероприятия на наиболее выгодном для нас и уязвимом для фашистов участке советско-германского фронта. Ведь в таком случае у нас было бы больше резервов. Боями же под Сталинградом Гитлер не давал нам возможности осуществить решительные контрмеры на других участках фронта. О стратегическом значении Сталинграда лучше всего говорит развитие событий после окружения 6-й армии Паулюса и 4-й армии Гота, когда все весенне-летние успехи врага на юге были сведены к нулю.

Как бы битые фашистские генералы ни стремились теперь доказать своим новым хозяевам – американским империалистам, что виноваты в провале гитлеровской авантюры не они, а фюрер: он, мол, давал им ошибочные директивы, это, повторяю, им не удастся. Кому не ясно, что все директивы Гитлера, его стратегические планы составлялись германским генеральным штабом, т. е. теми, [207] кто теперь их критикует. Понятно, что немецким генералам выгоднее представить свое поражение как результат каприза «бесноватого», чем открыто признать крах своей военной доктрины, преимущество советского военного искусства, моральное превосходство советских воинов.

Очень печально, что на подобную точку зрения иногда невольно встают наши товарищи, введенные в заблуждение навязчивым «объективизмом» бывших столпов вермахта. Мы должны сами отыскивать и анализировать ошибки наших врагов в минувшей войне, а не полагаться на «самокритику» наших бывших, а может быть, и будущих врагов, ибо не в их интересах откровенно показывать свои действительные просчеты.