Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

спрашивала его о причине ареста и обстоятельствах дела (она ничего не знала о

тамплиерах, поскольку Аренский не посвящал ее в орденские дела), он писал полуправду,

рассчитанную на цензуру, тем не менее, представляющую для нас интерес: “…С

Карелиным я был знаком только по одной причине: он обладал древнеегипетскими и

средневековыми рыцарскими легендами, которые привлекали меня своей

художественностью, и в подлинности которых я хотел убедиться. Поэтому и после смерти

Карелина продолжал видеться с Солоновичем, который читал мне эти легенды.

Солонович же - один из последователей Карелина по анархизму. Он передал мне тетрадку

с некоторыми древне-рыцарскими обрядами, которые мы изучали и даже разыгрывали в

кружке знакомых Веры Александровны (т.е. В.А.Завадской, которая до 1925 г. была

женой Аренского, а с осени 1928 г. - В.С.Смышляева. - А.Н.). Там был и А.С.Поль. (По-

видимому, В.Г.Орлова писала Аренскому в лагерь, что следует хлопотать о пересмотре

его дела, и интересовалась, почему А.С.Поль в курсе всех этих дел. - А.Н.). Когда я

сошелся с тобой в 1925-1927 гг., все это мне уже надоело и я перестал видеться с

Солоновичем…”<29>

Конечно, все это было не так. А.А.Карелин умер 20.03.26 г., и “видеться с

Солоновичем” Аренский мог только в последующие годы, скрывая это от В.Г.Орловой,

которая совершенно не интересовалась этой стороной его жизни. Наоборот, по

воспоминаниям Е.А.Шиповской, бывшей в те годы женой А.С.Поля, П.А.Аренский более

98

чем серьезно относился к своей миссии “рыцаря”, ведя орденские кружки. Здесь же

интересно другое: такая же попытка представить “игровой” характер орденского ритуала

и занятий, как та, что была предпринята Л.А.Никитиным уже по окончании следствия и

вынесении приговора.

“Изучение средневекового искусства и литературы, посвященной Средневековью, -

писал он, - побуждали меня отнестись с особым интересом к идеям средневекового

рыцарства и формам его внешнего проявления… Возникла мысль проделать лабораторно-

экспериментальную работу по театральной реализации известных художественных

образов, связанных с рыцарством, вплоть до воссоздания внешних форм ритуала

посвящения и других торжественных церемоний по историческим материалам,

имеющимся в литературе. Однако, делясь своими мыслями на эти темы с рядом лиц, я

выяснил большую сложность всего этого, что отчасти определялось необходимостью

учета мистической мотивации ряда явлений, связанных с рыцарством. В частности,

ритуалы посвящения требовали некоего мистического смысла и содержания, без чего они

не могли быть оправданы психологически. Должна была быть создана атмосфера

вчувствования в художественный образ. И вот тогда для достижения этой, совершенно

конкретной цели возникла необходимость известной лабораторной работы над теми или

иными материалами и темами, могущими способствовать подобного рода настроенности.

Другими словами, здесь мне казалось целесообразным применить уже испытанный на

театре в системе Станиславского метод лабораторного вживания в художественный

образ…”<30>

Возвращаясь к этой же теме позднее, он писал: “Наряду с этой основной работой

наметилась также возможность идеологической проработки вообще проблем искусства

под лозунгом “искусства большого стиля” в духе мистерий с привлечением

соответствующей терминологии вроде “Храма Искусств”. Мистериальная основа такого

искусства взята была именно потому, что вообще представляла собой форму

синтетического искусства, из которой в дальнейшем развился театр и другие виды

искусства. Все это в целом, однако, не ставило никаких политических целей и задач, и те

организационные формы, в которые это выливалось, существовали постольку, поскольку

какой-то минимум организованности должен был быть для осуществления этой

работы…”<31>

Перевод мистериального действа в некий “театр для себя” - безусловно, не самая

убедительная форма защиты, которую могли выбрать подследственные. И все же в таком

объяснении, повторенном через десять лет Аренским в письме к жене, были какие-то

непонятные нам сейчас основания, коренившиеся в обстоятельствах тогдашней жизни.

Тем более, что упомянутое “романтическое увлечение”, насколько я могу сейчас судить,

не укладывалось ни в рамки начала 20-х годов, как давал понять Ю.А.Завадский, ни в

краткий период 1924-1925 года, на чем настаивали мой отец и П.А.Аренский, а для

многих из них длилось фактически до 1930 г.

Мне думается, прежде чем выносить хотя бы предварительное суждение по данному

вопросу, следует обратить внимание на некоторые факты, установленные выше.

Напомню, что все мои попытки установить сколько-нибудь “правильные” истоки

“Ордена Света” и связанных с ним организаций (т.е. непосредственное исхождение от

розенкрейцерства, масонства или тамплиерства в их организационных европейских

формах) не привели к успеху. “Тамплиерство”, привитое Карелиным в Москве на одну из

ветвей движения анархистов-синдикалистов (коммунистов) не имело, по-видимому,

никаких реальных “предков” и было явным новообразованием, использовавшим в

различной степени элементы и достижения других духовных движений, с которыми мог

быть знаком его основатель.

С одной стороны, это была попытка распространения анархистских идей среди

интеллигенции, в общем-то довольно равнодушной к собственно политическому

анархизму с его примитивным экономическим материализмом, мало чем отличавшимся от

99

такого же материализма коммунистов; с другой стороны - попыткой возрождения самого

анархизма уже как философского направления, зашедшего к тому времени в тупик, путем

внесения в него этического момента, который еще до П.А.Кропоткина начал

разрабатывать в плане “безвластничества” (акратии) Л.Н.Толстой, подойдя к проблеме

государства и личности с позиций христианства.<32>

Если оставить в стороне загадку происхождения орденских легенд, часть текстов

которых сохранила явные следы перевода, в том числе с французского языка, а часть -

столь же безусловные следы переработки уже на российской почве, впервые этот

своеобразный сплав христианского гностицизма, розенкрейцерства, средневекового

рыцарства, оккультизма и анархизма получил своих слушателей и последователей в 1920

г., тогда как собственно “Орден Света” с его кружками - не ранее конца 1923 - начала 1924

года. На последний отрезок времени приходится работа ведущих “рыцарей” в

Белорусской драматической студии в Москве, во МХАТе 2-м, в Студии (затем - театре)

им. Е.Б.Вахтангова, в Студии Ю.А.Завадского и других местах, в том числе - и в Музее

П.А.Кропоткина.

Ситуация в стране как нельзя лучше способствовала успеху этой затеи. Православная

Церковь к этому времени подверглась не просто сокрушительному погрому со стороны

государства: задолго до революции она растеряла подавляющую часть своей паствы из-за

собственного обскурантизма, сотрудничества с государством в области запретительной и

доносительной (духовная цензура, фискальная обязанность священников нарушать тайну

исповеди и т.п.) и сопротивления давно назревшим внутренним реформам в вопросах

брака, образования и пр. Церковь в России не сумела объединить общество и, наоборот,

противопоставила себя прогрессу и науке, которая бурно развивалась на протяжении

предшествующего столетия, совершив в умах живущих гораздо больше переворотов, чем

революция политическая. В результате возникла ситуация, аналогичная той, о которой,

применительно к Западу, говорил Дж. Гамберини, некогда Великий Мастер Великого

Востока Италии, отмечая “универсализм” масонства: