Среди красных вождей том 1

XV

Жизнь в "Метрополь", при всех вышеописанных условиях, стала для меня совершенно невыносимой. Одолевала ячейка с товарищем Зленченко во главе, одолевали все царящие там порядки, грязь и некультурность обитателей. Ячейка требовала много времени, и всегда по ночам, когда я усталый от своей обычной работы, должен был, вместо заслуженного отдыха, отдавать время и нервы "партийной" работе. К тому же, по наступлении холодов, в "Метрополе", в виду дровяного кризиса, почти не топили.

note 217"Наркомвнешторг" — дальше я так буду называть переименованный вскоре по моем вступлении в управление им народный комиссариат торговли и промышлен­ности — помещался в Милютином переулке, занимая громадный дом, и я перебрался туда, ночуя в моем служебном кабинете на диване, и заняв еще одну смежную комнату для жены. Я еще летом с громадными усилиями запасся для комиссариата дровами, и первое время мы все блаженствовали. Но вскоре, по небрежности истоп­ника, лопнули трубы в центральном отоплении и наш комиссариат обратился в ледяной дом. Мне удалось раздобыть «буржуйку» (железную печку), которую я и поместил в своем кабинете — распространяя страш­ный угар, она кое как нагревала: зимою в моем кабинете, при топившейся «буржуйке», температура подни­малась до восьми градусов, кода же печка глохла, дохо­дило до четырех и ниже градусов. Занимался я всегда в шубе, меховой шапке и валенках… Но мне не прихо­дилось жаловаться на это, ибо в других помещениях комиссариата, где не было никакого отопления, зимою тем­пература падала до четырех градусов ниже нуля и чер­нила обращались в лед… И в этой температуре люди должны были работать… у машинисток от стуканья по замороженным клавишам машин коченели пальцы…

Здание, занимаемое комиссариатом, представляло собою доходный дом, разделенный на ряд барских квартир. Таким образом, при каждой из них были благоустроенные кухни, где я и распорядился топить все время плиты, чтобы сотрудники могли там погреться и приготовить себе чай ( у кого он был).

Не могу не посвятить несколько слов моим сотрудникам, этим истинным страстотерпцам той эпо­хи. Большинство их было беспартийные, или по-советски note 218«буржуи» — дамы, девицы, молодые и старые мужчины.. Все это были представители настоящей интеллигенции, об­разованные, культурные и, конечно, истинные "лишенцы", хотя в то время такого юридического термина и не существовало. Мой комиссариат был лишен всяких пайков, и люди должны были жить на одно только жалова­нье, покупательская способность которого с ежедневным (факт!) вздорожанием жизни соответственно па­дала.

Периодические увеличения жалованья всегда отстава­ли и не соответствовали неумолимому темпу жизни. И по­этому все сотрудники жили тем, что, под страхом по­пасть в казематы ЧК, продавали все, что могли, на Сухаревке… В конечном счете люди ходили в каких то жалких, часто имевших совершенно фантастический вид, лохмотьях и в изношенной до отказа обуви.

Трамваи почти не ходили. Редкие циркулировавшие вагоны были со всех сторон, как гроздьями, увешены прицепившимися к ним с опасностью для жизни людь­ми. На остановках их старались оторвать такие же, как и они, озверевшие граждане… Происходили побоища и катастрофы. Но на них никто не обращал внимания — на войне ведь, как на войне…. Помню один случай, когда на моих глазах проезжавший близко такого перегруженного вагона грузовик, как бы слизнул цеплявшихся за вагон людей, задавив на смерть и перекалечив 17 человек… И… ни на кого это не произвело ни­какого впечатления в эту эпоху всеобщего озверения и оголтения…

Немудрено, что в виду такого состояния трамвайного движения главным, если не единственным способом передвижения для «буржуев» было хождение пешком. Но в течение длинной и суровой зимы улицы и тро­туары были забиты сугробами снега и ухабами. Передвигаться было трудно. Голодовки и лишения ослабили note 219людей. И чтобы поспеть во время на службу к десяти часам, «буржуи" должны были выходить из дома часов в шесть-восемь утра в зависимости от расстояния, но необходимо помнить, что все дома, находящееся в центре или близко к нему, были заняты "товарищами" и их се­мьями. С трудом вытаскивая ноги из глубокого снега, проваливаясь и падая, шли они, шатаясь от слабости и от голода в промокшей насквозь обуви или, вернее, остатках обуви. Озябшие и промокшие, приходили они в учреждение, где было холодно, как на северном полюсе. Кое-как работали весь день (естественно, что рабо­тоспособность их была крайне понижена), все время го­лодая, и в пять часов уходили домой, возвращаясь по неосвещенным улицам, что еще больше затрудняло путь… Совсем изнемогая, приходили домой и погружа­лись в мрак (ведь «буржуям» не полагалось энергии, а керосин и свечи были недоступны) и в холод своих нетопленных жилищ: дрова стоили безумно доро­го, лишь счастливцам удавалось за бешенные деньги тайно приобрести топливо, которое употребляли только для готовки на маленьких плитках-«буржуйках». До­ма они заставали своих близких, детей и стариков, страдающих от голода холода и, наводящей ужас и отчаяние, темноты…

Но далеко было до отдыха. Кроме службы, была еще "трудовая повинность", которая всем гнетом, всей тяже­стью опять-таки ложилась на «буржуев", ибо "товари­щи" всегда находили лазейки, чтобы отлынуть вместе со своими семьями от этой барщины.

Мне тяжело вспоминать все то, чему я сам был постоянным свидетелем (самому мне не приходилось это испытывать) и то, что мне рассказывали сами испытавшие. Это было столь ужасно, что и до сих пор при note 220воспоминаниях об этих чужих страданиях, обо всем этом " не страшном", я чувствую, как кровь стынет в жилах и по спине проходит дрожь тихого ужаса и отчаяния…

Люди голодали в Москве и, конечно, главным образом, «буржуи", хотя бы они и состояли на советской службе…. Но провинция, хотя и бедствовала, но не в та­кой степени. И поэтому служащее по временам выделяли из себя особые "продовольственные экспедиции", с разрешения начальства ездившие в провинцию за продук­тами.

Одна такая экспедиция была командирована служа­щими Наркомвнешторга и при мне… Голод стоял адский, пайков почти не выдавалось. И вот однажды ко мне явился заведующий статистическим отделом М. Я. Кауфман, он же председатель исполкома служащих комиссариата, просить разрешения на отправку такой экспедиции за продуктами. Конечно, я разрешил и распо­рядился приготовить все необходимые документы — разрешения и пр. Служащие собрали по подписному листу ка­кую-то сумму и выбранные ими, две сотрудницы и один сотрудник, поехали… Экспедиция эта окончилась пе­чально. Провизии посланные привезли очень мало. Но за­то все они дорогой, сидя в нетопленных товарных вагонах, наполненных больными сыпным тифом и вша­ми, заразились сыпным тифом и, больные уже, возвра­тились в Москву… Двое из них умерли через два-три дня, а третий, после долгой болезни, хотя и оправил­ся, но остался инвалидом на всю жизнь…

Да, жизнь служащих была одним сплошным страданием, и я хочу дать читателю представление об этих "тихих" адских мучениях. Вот предо мною встает образ хорошей интеллигентной русской девушки, note 221бывшей курсистки… Она находилась у меня на службе в отделе бухгалтерии. Я ее не знал лично. Фамилии ее я не помню. Смутно вспоминаю, что ее звали Александра Алексеевна. Она в чем то провинилась. Бухгалтер пришел ко мне с жалобой на нее. Я позвал ее к себе, чтобы… сделать ей внушение… Была зима и, как я выше говорил, в комиссариате царил холод. Секре­тарь доложил мне, что пришла сотрудница из бухгал­терии, вызванная мною для объяснений.