Новочеркасск. Кровавая суббота 1962-го (СИ)

Но есть и существенные отличия в результатах этих двух трагических событий. Если после новочеркасского расстрела никакого массового народного протеста не наблюдалось даже в Новочеркасске, то ленский расстрел послужил мощным толчком для развития рабочего движения в России. В стачках протеста против Ленского расстрела участвовало более 300 тыс. человек.

Ленин В.И. писал из-за границы: "Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъём масс". И действительно, В 1913 и первой половине 1914-го бастовало почти 2 млн. человек, что свидетельствовало о приближении нового революционного периода.

Во времена НЭПа, все прииски Ленского золотодобывающего района были вновь отданы английской компании "Лена голд филд" в концессионное пользование. Как говорится: "За что боролись - на то и напоролись!".

Однако, кроме Ленского расстрела 1912 года, который широко освещался советскими СМИ, в 1938 году, уже при советской власти, был второй ленский расстрел, тоже "растянутый по времени".

28 мая 1996 года, в газете "Восточно-Сибирская Правда", А. Александров и В.Томилов опубликовали статью об этом расстреле, базирующуюся на материалах архива ФСБ по Иркутской области. Причины этого расстрела оказались более банально-ужасными. К концу 1937 года, в условиях тотальных репрессий по всему СССР, Сибирь явно отставала от центра по масштабам ликвидации "врагов народа". Преодоление отставания началось с прибытием из центра Кульвеца Бориса Петровича. По прибытии в Иркутск, эмиссар НКВД, был сразу командирован в Бодайбо. По приезде в Бодайбо Кульвец установил, что к операциям аппарат не готовился. Кроме учетных списков, других материалов почти не было.

Проводя операцию по искоренению врагов Кульвец столкнулся с большой разбросанностью приисков в районе. Тем не менее, он сумел организовать аресты по всему громадному району и этапирование арестованных в бодайбинскую тюрьму. Аресты производятся в условиях территориальной разбросанности от 200 до 50-ти километров. Количество арестованных, скопившееся в бодайбинской тюрьме, значительно превысило ее рассчитанную вместимость - лимит тюрьмы на 75 человек, а было арестовано более 1000 человек.

Сам эмиссар вынужден был сообщить вышестоящему начальству:

"Большая скученность, массовые заболевания, ежедневные почти смертные случаи. Умерло уже 9 человек, при чем смертность будет увеличиваться, так как питание скверное, баня пропустить всех не может, большая вшивость. Особенно скверно с китайцами. Все они еле двигаются. Врач говорит, что если им не давать опиум, многие поумирают, так как все они старые курильщики опиума. В связи с тем, что не получают опиум, сильно физически страдают,- кровавые поносы, хиреют на глазах. Некоторых я поддерживаю небольшими порциями опиума". "Весь оперативный состав на следствии я обезоружил, иначе легко нас обезоружить и нашим же оружием нас же перестрелять. Вооружены сотрудники, работающие вне непосредственной связи с арестованными".

Арестовав массу народа, эмиссар столкнулся с другой проблемой. На арестованных нужно было сформировать дела. Кульвец вновь жалуется начальству: "Протоколы самые легонькие приходится писать самому. Аппарат мало квалифицированный до анекдотов. Помогают мне только двое и те пишут в день по одному простенькому протоколу. Меня хватает (физически) на 3-4 протокола в сутки.Таким образом, произвести выкорчевку врага к сроку не успеем. Прошу Ваших указаний...".

Арестованные на выдерживали ужасных условий содержания в тесных камерах, конвеерных допросах, когда допрос производится несколько суток подряд последовательно сменяющимися следователями, и начинали давать нужные показания, оговаривая себя и подписывали любые протоколы. Из 3-4 тысяч арестованных, не дал показаний только один Алтуньян - преподаватель немецкого языка в Бодайбинской средней школе. Это был oдин из редких случаев, чему удивлялся даже сам Кульвец.

Дела направлялись в Иркутск, и списки приговоренных подлежали утверждению областной Тройкой. В этой процедуре эмиссар сталкивался с рядом неприятных для себя обстоятельств - списки Тройкой урезались. Это очень беспокоило эмиссара, так как свидетельствовало о плохо проведенном им следствии, отсутствии доказательств вины подозреваемых. Он вынужден был оправдываться перед начальством, требовал раз"яснений, в чем состоят его упущения, пытался убедить начальство войти в его положение и не урезать списки на расстрел:

"Прошу Вас сообщить мне - почему из 260 человек имеется решение на 157 человек? Какое решение в отношении остальных 100 человек? Это для меня важно с точки зрения дальнейшего следствия... Между тем изымается исключительно сволочь".

Всего в 1938 году в Бодайбо было расстреляно 948 человек, что, почти в четыре раза больше, чем в 1912 году, даже если брать за оценку числа жертв приведенные газетой "Звезда". Места захоронения жертв 1938 года не обнаружены до сих пор. Приводимый список не содержит лиц приговоренных по так называемой второй категории к различным срокам. Так что подлинные масштабы террора фактически были еще больше.

Авторы статьи производят сопоставление первого и второго ленских расстрелов, отмечая, что организационно произведены они по-разному. В первом случае это была ружейная пальба в безоружную толпу людей, преследующая цели публичного устрашения. С большими натяжками ее пытались объяснять как вынужденную меру использованную для пресечения разгула вандализма возбужденной толпы. Но эта версия была отвергнута в процессе последующих расследований, поскольку ни каких актов вандализма и погромов со стороны участников массового шествия не было установлено. На основании этого заключения ротмистр Трещенков, отдавший приказ открыть огонь, был обвинен в преступном действии и наказан разжалованием из жандармов.

Однако первый Ленский расстрел возбудил все механизмы общественного регулирования имевшиеся на то время в царской России. Главный из них публичность расследования, что способствовало осознанию обществом необходимости дальнейших усилий для выработки цивилизованных способов разрешения возникающих коллизий. Наибольшим признанием тогда пользовались идеи о таких макрорегуляторах, как конституционное ограничение монархии, созыв Учередительного Собрания, признание на практике прав работников наемного труда на коллективные отстаивание своих интересов.

" Второй ленский расстрел, - отмечают авторы статьи,- производился в форме террора развязанного властью против собственного народа на основе идеологических установок чистки общества от "социально чуждого элемента" и "врагов народа". И хотя исполнители полагали, что все делается для того что бы показать "силу Советской власти" для устрашения врагов, проводились расстрелы скрытно и подлинные масштабы террора начинают выясняться лишь сейчас, спустя почти шестьдесят лет. Естественно, в отличии от трагедии 1912 года, массовые расстрелы 1938 году ни какого общественного резонанса не вызвали, ни каких дискуссий о том, что надо изменить в общественном механизме для исключения подобных событий в советской печати не последовало".

Отличительной особенностью новочеркасского расстрела является то, что он являлся обобщённой формой как первой, так и второй ленских трагедий. Хрущёв и его приспешники отдали команду стрелять в народ не только ради его устрашения. Они сознательно возродили на время террор против собственного народа, вернувшись к понятиям "социально чуждых элементов" и "врагов народа". И ведь их преступная "затея", нужно признаться, удалась. Даже трудящиеся Новочеркасска, как очевидцы кровавых событий, вынуждены были, в лучшем случае, многие годы молчать об увиденном и пережитом, в худшем - ещё активнее и громче прославлять КПСС как Ум, Честь и Совесть нашей эпохи.