Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Вместе со всеми готовился к бане и я: пополнил санитарную сумку перевязочным материалом, мазями, настойкой йода — предстояли перевязки после бани. По дороге из бани пели песни. Пели задорно, с удовольствием. А в строю были в основном пожилые люди гражданских профессий, по складу своему совершенно не подходили к строевому шагу и строевой песне, а тем более к войне. Война подтянула этих людей, только что переживших все ее ужасы, подзакалила и сделала их настоящими бойцами.

Прибыло пополнение: шоферы, слесари. В основном лет за тридцать. Шоферы помоложе, некоторые после ранений. Со слов прибывших узнали об очень тяжелом положении наших войск в Сталинграде. Наши еще удерживают уже разрозненные участки города. Враг во многих районах вышел к Волге.

После обеда пошел в медсанвзвод. Возле штаба бригады встретил Гомельского. Ему немало досталось в роте управления. Все время возле штаба. Обслуживал в горячее время управление бригады, саперов, связистов, разведчиков. По дороге рассказал, что в боевой обстановке в основном находился на командном пункте бригады. Рассказал о гибели начальника штаба бригады капитана Калинина, получившего смертельное ранение и умершего у него на руках, и о других товарищах.

В медсанвзводе у начальника аптеки Шепшелева застал военфельдшера мотострелкового пулеметного батальона Леню Модзелевского.

— Не мешало бы отметить нашу встречу и помянуть, кого нет с нами, — заметил Леня, — как думаешь, начальник аптеки?

— Я за, — отозвался Шепшелев.

— Захвати горячительное, и пойдем ко мне, закуску найду.

— Ходить к тебе далеко, и это долгая музыка. Пусть хозяин и закуску выставит, не обеднеет и быстрее будет, — предложил Гомельский, — времени у нас мало.

— На кого спирт выписать? — конкретно перешел к делу Шепшелев.

— Да на любого из нас, можно на меня, — отозвался Модзелевский.

Шепшелев вытащил из планшета листок бумаги, написал требование на получение медикаментов, проставил спирт ректификат, не указав количество, и дал Модзелевскому расписаться в получении. Затем повел нас в палатку-столовую, оставил на несколько минут и возвратился с санинструктором Ивановым. Тот открыл ящик, достал хлеб, тушенку, ложки и стал расставлять на столе. Шепшелев открыл флягу.

— Нужно доктора Гасан-Заде позвать, — сказал Гомельский, — и женщин-врачей Зою и Майю.

Вскоре отвернул полог палатки доктор Гасан-Заде, зашел и, удивленный, оглядел нас:

— Вай, кто здесь собрался! А где большое начальство? Чего меня обманул, Гомельский, где ты?

Зашли врачи Майя и Зоя.

Вслед зашел в палатку Гомельский, широко улыбаясь, и, приняв серьезное выражение лица, доложил по всей форме:

— Товарищ военврач 3-го ранга! Медицинский состав бригады случайно собрался на встречу по случаю почтения светлой памяти погибших коллег. Одним словом, на поминки. Просим и вас.

— Ай-ай-ай, какой хитрый. Сказал, большой начальник вызывает. Как я мог не прийти? Не время для такого дела. Мне в штаб бригады идти на совещание. И грех не поддержать вас. Эх, была не была, давайте!

Шепшелев стал разливать в кружки спирт из фляги. Кто разбавил водой, кто так оставил.

— Что ж, помянем нашего бригврача Раппопорта, санинструктора Люду и всех погибших наших товарищей. Да сохранится память о них! — поднял свою кружку Модзелевский.

— Хорошо придумали. Да сохранится память о них! Могилы общие и пропадут со временем. Ничего не останется. Родные и следов не найдут. Хоть написать им, как это было. Все собирался написать, да не получилось. Даю слово — напишу, как погибли. Светлая им память!

Мы все стоя выпили, стали закусывать хлебом, тушенкой из общей банки.

— Еще один тост! — выкрикнул Гомельский. — За всех оставшихся в живых и чтобы тосты были не последние в жизни. За жизнь!

— За такой надо выпить!

— Чтоб был не последний в жизни!

— Эх, была не была, налейте еще пару капель. В Бога не верю, но символически надо и за такой тост выпить даже такую гадость — не последний в жизни! — В капли спирта Гасан-Заде долил четверть кружки воды, выпил половину, понюхал хлеб и сказал: — За нашу победу и за неврачебный тост — за смерть… — на какое-то мгновение замолчал и добавил: — Немецких оккупантов!

Опрокинул в себя остаток жидкости до дна, перевернул кружку и поставил ее на стол вверх дном:

— Все. Я пошел, и вы за мной!

Мы еще посидели с полчаса, вспомнили разъезд 74-й километр, совхоз им. Юркина, Зеты, сталинградские переправы… Еще раз опрокинули по каплям из кружек.

— Да, а медикаменты когда можно получить? — обратился я к Шепшелеву. Ведь за этим пришел.

— Завтра поеду получать во фронтовой склад и послезавтра можете прийти.

— Спасибо, что вспомнили наших коллег и нас не забыли, — и Майя и Зоя ушли на прием в перевязочную.

Ушли мы из медсанвзвода втроем. У штаба бригады оставили Гомельского, довел до своего батальона Модзелевского и уже один отправился в свою роту.

В роте каким-то образом узнали, что наш командир у начальника штаба бригады вычеркнул меня из ранее поданного им списка на награды. Лучше бы не знали об этом и я бы не знал — мне было бы легче — не таил бы обиду. Многие мне сочувствовали, выражали сожаление. Я избегал командира, и он меня не замечал. Трудное для меня время. Не трогало, что не получу медаль или орден. Об этом не жалел. Мне больше было обидно за его поступок. Почему он это сделал? Где его совесть? Лишил его жареной картошки, и он решил отомстить. Он воспринял это как посягательство на его личность. Я поступил справедливо по долгу службы, а он воспользовался властью и поступил мелочно, несправедливо. Кто же нас рассудит? Я бессилен перед властью командира. Мне надо уходить из роты или вообще из бригады.

Вернулся в роту. Мрачные мысли прервали раздававшиеся взрывы у реки. Побежал. Гранатами наши глушили рыбу. Не знаю, кто санкционировал, но руководил этой операцией старшина роты Николаев. Он и бросал гранаты в воду под крутой берег, в кустарник, в ямы, идя по берегу вверх по течению. Ниже взрывов по течению реки всплывали вверх животом щуки до одного метра в длину и, как белесоватые палки, плыли по течению. Несколько человек уже плавали нагишом, собирая рыбу руками, и выбрасывали ее на берег. У берега рыбу собирали красноармейцы и командиры. Добивали подпрыгивавших щук кто сапогами, кто палкой. Кто-то бросил вещмешок. Щуки, почему-то только щуки, как бревна, шли вниз по течению, и часть их уходила на дно. В воде продолжалась борьба пловцов с оглушенной рыбой. Большая часть ее при попытке взять в руки вдруг оживала и юрко уходила в воду под крики, улюлюканье и смех людей, стоявших и бегавших вдоль берега. Старшина автовзвода «Крошка» шел вдоль берега и возмущался:

— После себя хоть потоп. Зачем губить столько рыбы? Ненасытные глотки, меры не знают. Столько ее погибнет, злыдни! — и он направился вверх по течению к старшине Николаеву.

Люди обо всем позабыли. Несколько десятков человек неслись вдоль берега, отбрасывали рыбу, добивали ее чем придется. Никому из присутствовавших не приходило в голову остановить это побоище. Людей охватил ажиотаж, пропало чувство меры. Сколько надо этой рыбы? Не голодали же люди. Три раза в день для них открывались крышки кухонь с горячей пищей.

Неизвестно, сколько продолжалась бы эта вакханалия, если бы не вмешательство политрука роты Титова. Он бежал вдоль берега вверх по течению в сторону старшины, бросавшего гранаты. Старший лейтенант Титов выхватил пистолет и выстрелил три раза в воздух, крича на бегу:

— Прекратить разбой!! Вон от реки!

Выстрелы, как и крик его, раздались громко, и люди приостановили свое действо. Он подбежал к старшине и что-то втолковывал ему, размахивая пистолетом. Затем вернулся вниз по течению к основной группе людей.

— Озверели вы, вашу мать… Человеческий облик теряете! Зачем столько рыбы погубили, варвары? Хватило бы несколько десятков, а вы больше сотни набили, а сколько погубили. И командиры отделений тут и взводов! Почему не остановили эту дикую выходку подчиненных? Собрать рыбу в одно место!