Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Дошли до стоянки нашей машины. В этот момент начали рваться бомбы над переправой. Из пике выходили «юнкерсы». Стали стрелять наши зенитки. Раздались автоматные очереди.

— Сегодня. Сегодня ночью или никогда, — сказал себе Иванов.

Мы срочно отправились в расположение нашей группы. Решили набрать раненых из какого-то лечебного учреждения и разместить на наши машины. И на часть нашего личного состава наложить повязки и шины — имитировать раненых. Спросил у комиссара, найдет ли красные чернила. Тот ответил, что есть одна бутылка.

— Отдать ее доктору.

Выделили мне в помощь двух человек и с наступлением темноты велели начать перевязки. Между машин отгородил уголок брезентом, и к концу дня каждый командир взвода, отделения по очереди приводили ко мне красноармейцев, и я стал их бинтовать, накладывать шины, подручные средства. Выложил все свои знания по десмургии — правилам наложения повязок. Вокруг стоял смех, шутили друг над другом.

Командир роты и комиссар неоднократно подходили и требовали серьезности, предупреждали, чтобы на переправе стонали, имитировали настоящих раненых. Выделили свыше десятка машин и летучек, в которые планировалось разместить настоящих раненых. Иванов посадил меня в свою бортовую машину, и этой колонной отправились за настоящими ранеными. Долго искать не пришлось. Днем видели пункты сбора раненых. Подъехали к одному из них, нашли начальника, и Иванов сказал ему, что часть наша идет на переправу и обязали нас захватить с собой раненых. Начальник обрадовался нам. Раненых погрузили на машины и в летучки, мне выдали на них эвакуационные карты — карты передового района, для передачи лечебному учреждению, куда они будут сданы. И мы вернулись в свое расположение. Догрузили к ним часть наших «раненых». Остальных погрузили на оставшиеся машины. Это произошло уже поздно вечером. Перестроили колонну и двинулись в направлении переправы. Нас пропустили через первый и второй пункт оцепления. Пропуском были раненые. Стояла непроглядная темень. Проверяли машины фонарями. Район причала — берег, территория вокруг подвергались периодически беспорядочному артиллерийскому и минометному обстрелу. На третьем пункте оцепления машины наши долго держали. Вызывали подполковника Иванова к коменданту переправы, сильно ругали, грозили передать трибуналу, что влезли на переправу вне очереди. Вернуть обратно колонну по узкой насыпи было невозможно и сбросить машины с ранеными с дороги, как это сделали с одной машиной накануне днем, не посмели.

Каждую машину тщательно проверяли, освещали фонариками, забирались в кузов машин, заглядывали в летучки. Вид раненых, окровавленные повязки, торчавшие шины сделали свое. Нас пропустили на переправу, благодаря, конечно, раненым.

К погрузке была подана баржа. По одной на нее въезжали машины. Во время погрузки переправа вновь подверглась артиллерийскому и минометному обстрелу. Снаряды ложились точно. Должно быть, противник хорошо ориентировался, еще днем пристрелял это место. Появились раненые и убитые среди охраны, наших и других частей.

У нас был ранен осколком один водитель. Его заменил за рулем Наумов. Был убит один из наших «раненых». Обоих мы взяли с собой. Догружали баржу техникой и людьми из какой-то другой части. Все торопили, а погрузка затягивалась. От взрывов бомб образовавшиеся волны колебали баржу, и въехать на нее машинам было просто невозможно. Приходилось ждать какое-то время, пока волны улягутся. И далеко за полночь баржу, наконец, взял на буксир маленький с виду пароходик и потащил нас за собой на очень длинном буксире. Шли, как нам казалось, очень медленно и долго. Наступил рассвет. Мы подошли к дебаркадеру и отдали концы. Нас зацепили баграми, подтащили и укрепили. Все время поглядывали в небо, опасаясь стервятников. Уровень баржи, дебаркадера и берега не совпадали и очень значительно, что затрудняло выгрузку. Но много сильных рук дружно выталкивали машины из баржи на дебаркадер, а затем спускали их вниз на землю, даже и незаведенные машины с грузом. Так стремились быстрее выбраться из этой ненадежной скорлупы на берег. Оказалось, что мы высадились на остров Сарпинский, из которого предстояло еще переправиться на левый берег Волги.

Невероятно тяжелые испытания доставались беженцам и гражданскому населению города, скопившимся у Волги в надежде на переправу на левый берег. Это были в основном старики, женщины, дети. На них не обращали никакого внимания, они были предоставлены самим себе. К Волге их не допускали, они располагались под открытым небом в степи под палящим солнцем днем и довольно прохладными ночами. Подвергались бомбежкам, минометным и артобстрелам, голоду и жажде, оставались без медицинской помощи. От бомбежек прятались в подвалах домов, где и жили. Многие погибали, страдали от голода и жажды. Планового обеспечения населения продуктами и водой не было. Красноармейцы и командиры по возможности делились с гражданским населением, но сами были в большом затруднении.

Все легко вздохнули, почувствовав под ногами землю. Лица просветлели. Слышны стали шутки. Выбрались, наконец, из пекла, в котором жарились целый месяц. Как мало времени — месяц. И как долго длился весь этот кошмар.

Сколько пережито нами — и всего только месяц. А война длится уже второй год. Как представить, что пережито ими, и какие испытания еще предстоят?

Еще до конца не закончили выгрузку, а на погрузку уже шла свежая часть. Настоящих раненых перегрузили более компактно на меньшее количество машин, и мне приказали отвезти их и сдать в лечебное учреждение. Многим стало не по себе от всего этого спектакля. Почувствовали, что совершили что-то очень кощунственное, будто обобрали близких.

Вслед за управлением бригады нужно было срочно переправиться и нам. Пришлось выбрать этот шаг. Все ли средства оправдывают цель?..

Вскоре добрались к развернутому на острове эвакоприемнику, где без особых хлопот сдал раненых.

Остров был в основном плоский, без естественных укрытий, грунт песчаный. Шли мимо небольших рощиц, грибков, некоторые из них еще были покрыты тентом. Здесь, видно, было место отдыха сталинградцев.

Машины расставили по оврагам. Поступила команда рыть траншеи для личного состава, чем и занялись. Командование уехало хлопотать о переправе с острова на левый берег.

И здесь было далеко не безопасно. Каждый понимал это и старался побыстрее вырыть траншеи. К вечеру вернулось начальство. Нам ничего не сообщили, и мы поняли, что с переправой пока ничего не вышло.

Прошла еще ночь, страшная, не похожая на все остальные. Сильно промерзли. Холодно было в шинели. Не спал я эту ночь, как и большинство моих товарищей. И не из-за холода. Взобрались на бугры, и нас приковало взглядом к противоположному берегу Волги. Огромное кипящее зарево над Сталинградом выхватило и освещало большое пространство вокруг, в том числе и часть острова, где мы находились.

Город горел на противоположном берегу, насколько можно было охватить взглядом в обе стороны. Враг добивал поверженный город. Поверженный ли? Туда переправлялись все свежие и свежие части, чтобы отстоять его. И Сталинград сражался каждым своим домом, каждой улицей.

Всю ночь он подвергался бомбардировке, хотя ночью немцы обычно приостанавливали боевые действия. Многие солдаты не добирались до правого берега Волги и, не вступив в бой, тонули.

Мы несколько дней были в горящем и обороняющемся Сталинграде, но не ощутили размах его беды, уничтожения. Совсем иначе он предстал сейчас своей масштабностью и величием, истерзанный и израненный, но не сломленный. Сражение еще предстояло за него. Мы почувствовали и твердо уверовали, что здесь будет решаться, кто кого. Если не город, то прах его, землю, на которой стоял, будут защищать. Отступать уже больше нельзя и некуда. И все его муки и потери будут во имя спасения всей страны, исхода войны.