Император Николай II и заговор генералов

Дежурный генерал Ставки ген. – лейт. П.К. Кондзеровский в своих воспоминаниях тоже пишет об окружении Алексеева: «Пустовойтенко мне не приходилось встречать раньше, Борисова же я знал. Первый держал себя вполне корректно, Борисов же пустился в рассуждения крайне странные: он стал мне говорить, что до сих пор война велась господами в белых перчатках, а теперь начнется настоящая работа, когда к ней привлекли «кухаркиных сынов». Это наименование, как тут же выяснилось, он относил не только к себе и Пустовойтенко, но и к генералу Алексееву, работу которого стал тут же превозносить. С очень тяжелым чувством ушел я от них. Борисов произвел на меня впечатление какого-то юродивого. Мне не была ясна роль при Алексееве Борисова. Иногда, отыскивая по поручению Михаила Васильевича какой-нибудь доклад или бумагу в папках, лежавших на его столе, мне случалось наталкиваться на какие-то записки Борисова, по-видимому переданные им Михаилу Васильевичу. Все это были записки по оперативной части… Но вот однажды, когда я докладывал ему какой-то организационный вопрос, Михаил Васильевич велел мне оставить этот доклад у него, сказав, что он хочет предварительно показать его Борисову. Я несколько удивился. Затем, при другом таком же докладе, Михаил Васильевич сказал, что он хотел бы вообще привлечь к организационным вопросам Борисова, у которого нет почти никакой работы и который в организационных вопросах довольно силен. Было бы поэтому желательно, чтобы я подумал, как это сделать. Это уже мне было совсем неприятно. Я, однако, смолчал, сказав только “слушаюсь!” Я был в полном недоумении, что, собственно, хочет Алексеев и как мне из этого положения выйти» (Ген. – лейт. П.К. Кондзеровский «В Ставке Верховного»).

Далее Кондзеровский пишет, что он категорически отказался от проекта Алексеева, по которому, как оказалось, Борисов должен был проверять чуть ли не всю деятельность дежурного генерала. Алексеев отказался от своего проекта.

Ген. Спиридович тоже пишет о Борисове: «…привезенный Алексеевым, взятый из отставки, некий генерал Борисов, однополчанин Алексеева, его друг, советник и вдохновитель. Алексеев держал его на каких-то неофициальных должностях, что навлекало на него большие нарекания по двум прежним должностям. Борисов имел какую-то историю в прошлом, был уволен в отставку и это прервало его карьеру. Маленького роста, кругленький, умышленно неопрятно одетый, державшийся всегда в стороне, он заинтриговал сразу многих, а с прежних мест службы Борисова стали приходить целые легенды о его закулисном влиянии» (Ген. А. Спиридович «Великая война и февральская революция»).

А вот, что пишет жена Алексеева о Борисове: «Ген. Борисов прежде всего был однополчанином ген. Алексеева. Вместе они готовились к экзаменам в Академию Генерального штаба, которую одновременно окончили. Алексеев, окончивши Академию первым, взял вакансию в Петербургский военный округ, а Борисов получил назначение в один из провинциальных округов. Борисов, будучи вообще человеком очень нелюдимым и замкнутым, относился к Алексееву с исключительным доверием и благодарностью за помощь во время прохождения курса в Академии, и изредка поддерживал с Алексеевым связь письмами. Спустя несколько лет Борисова постигло большое несчастье в его личной жизни. Письма прекратились. Оказалось, Борисов был помещен в психиатрическое отделение военного госпиталя в Варшаве, откуда обратился с просьбой к Алексееву хлопотать о переводе его в Николаевский военный госпиталь в Петербурге, так как в Варшаве он был совершенно одинок. Алексееву удалось быстро исполнить эту просьбу и Борисов был переведен в Петербург. Алексеев часто навещал больного. Затем Алексееву было сообщено, что для излечения больного необходима перемена обстановки – лучше всего поместить его в семью. Пришлось решиться и взять больного к себе. Тяжело было видеть всегда у себя в доме этого мрачного, неряшливого человека, но он вскоре подружился с нашими маленькими детьми и возня с ними благотворно на нем отразилась, так что даже вскоре он смог вернуться к своему любимому занятию – изучению стратегии Наполеона. Спустя несколько месяцев он уже мог возвратиться к своей службе. Все же эта болезнь оставила свой след и ген. Борисову пришлось несколько лет спустя выйти в отставку с мундиром и пенсией» (А. Алексеева «Ответ…» Перекличка №№ 69–70, Июль – Август 1957 года).

В воспоминаниях А. Брусилова мы тоже находим отзыв об Алексееве: «Начальником штаба Н. Иванова в начале кампании был М.В. Алексеев, человек умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег. Его главный недостаток состоял в нерешительности и мягкости характера» (Ген. – адъют. А. Брусилов «Мои воспоминания») и дальше: «Алексеев был честный, добрый и умный, но очень слабохарактерный человек. Попал он, действительно, во время смуты в очень тяжелое положение и всеми силами старался вначале угодить и вправо и влево. Он был генерал, по преимуществу, нестроевого типа, о солдате никакого понятия не имел, ибо почти всю свою службу сидел в штабах и канцеляриях, где усердно работал, и в этом отношении был очень знающим человеком – теоретиком. Когда же ему пришлось столкнуться с живой жизнью и брать на себя тяжелые решения – он сбился с толку и внес смуту и в без того уже сбитую с толку солдатскую массу» (А. Брусилов «Мои воспоминания»).

Об Алексееве и его окружении пишет много также Шавельский: «На место генерала Данилова генералом Алексеевым был избран Генерального штаба генерал Пустовойтенко, человек незначительный – так все считали его. В Ставке и на фронте его звали “Пустоместенко”. Тут сказалось неумение генерала Алексеева выбирать себе талантливых помощников и его привычка работать за всех своих подчиненных. Привыкши сам делать все, генерал Алексеев, по-видимому, и не искал талантливейших.

Одновременно с Пустовойтенко появился в Ставке Генерального Штаба генерал Борисов, товарищ генерала Алексеева по 64-му пехотному Казанскому полку и по Академии Генерального штаба. Официально генерал Борисов получил назначение состоять при начальнике штаба, не гласно же он стал ближайшим помощником и советником генерала Алексеева. Маленького роста, довольно толстый, с большой седой головой, генерал Борисов представлял собой редкий экземпляр генерала, физически не опрятного: часто не умытого, не причесанного, косматого, грязного, почти оборванного. Комната его по неделям не выметалась, по неделям же не менялось белье. Когда при дворе зашел вопрос о приглашении генерала Борисова к столу, там серьезно задумались: какие принять меры, чтобы представить Государю генерала в сколько-нибудь приличном виде. С самым серьезным видом предлагали: накануне свести его в баню, остричь ему волосы и ногти, а в самый день представления велеть деньщику привести в порядок его сапоги и костюм. Все опасения, перемешавшись с шутками и остротами, дошли до Государя, который после этого серьезно заинтересовался допотопной фигурой генерала своей армии. Генерал Воейков, как более знакомый с Борисовым, взялся привести его перед “парадным” выходом в такой, по крайней мере, вид, который бы не очень смутил Государя. Благодаря трудам и искусству генерала Воейкова, Государю так и не пришлось увидеть Борисова в его обычном виде. Последний предстал пред царские очи и вымытым, и выбритым, и даже довольно чисто одетым, так что Государь потом заметил: “Я ожидал гораздо худшего”.

В умственном отношении генерал Борисов не лишен был дарований. У него была большая начитанность, даже и в области философских наук. Некоторые считали его очень ученым, иные – философом, а иные – чуть ли не Наполеоном. Большинство же было того мнения, что и ученость, и стратегия, и философия Борисова гармонировали с его внешним видом, а его близость к генералу Алексееву считали вредной и опасной для дела» (о. Г. Шавельский).

Далее о. Г. Шавельский не избежал влияния той злостной сплетни и клеветы, которая как снежный ком росла в последние два года до революции. Это было стихийным поветрием, которое охватило если не всю Россию, то ее центры и административные и политические и привело к неминуемой катастрофе. Я говорю, конечно, о Государыне и Распутине.