Веселие Руси. XX век

20 декабря 1916 года.

Все вернулось «на круги своя». Вновь пьяные крестьяне, вновь везде витает сивушный запах, вновь «делегации» из близлежащих деревень с требованием «поделиться» добром, вновь бессонные ночи в ожидании незваных гостей.

22 декабря 1916 года.

Вчера, поехавши в уезд, столкнулся на дороге с группой пьяных крестьян (при двух подводах), они едва держались на ногах, меня проводили недобрым взглядом. Вернувшись домой, узнал, что кто-то все же устроил рубку в нашем саду: срублены пять прекрасных сосен, причем две из них брошены. Скорее всего, это дело рук встреченных крестьян.

24 декабря 1916 года.

Вновь запылали соседские имения, новые жертвы (впрочем, с обеих сторон, со стороны грабителей – в результате пьянки и суровой морозной погоды).

Решил: оставаться в имении небезопасно, надо уезжать в Москву. Там, быть может, дождусь вызова в полк…

3 января 1917 года.

Давно ничего не записывал, слишком много новостей, но лишь на одной остановлюсь – гибель Гришки Распутина, этого исчадия ада, российского несчастия и проклятия… Подробности его гибели неизвестны (тело нашли в воде). Быть может, будучи в Москве, смогу узнать больше.

5 января 1917 года.

Чаша моя переполнена, все, уезжаю. Последней каплей стали события сегодняшней ночи, когда меня самого чуть не пригвоздили к стене вилами. Славу Богу, что не испугался и решился дать отпор. Расстрелял пятнадцать патронов, одного завалил насмерть, троих (кажется, так) ранил (из доброго десятка или больше), мужиков, решивших полакомиться моим имением…

Пишу, уже сидя в вагоне поезда «Орел-Москва»: на большой скорости проскакивая деревни, видел все то же – недобрый, злой взгляд крестьян, пьяные проклятия и пьяную круговерть. И… свежие кресты на сельских погостах» [260].

Особенно наглядным стремление приспособиться к обстоятельствам (то есть раздобыть спиртное по низким ценам или самим его произвести) было заметно в городе, где получили широкое распространение многочисленные брошюры, в которых очень доходчиво и со знанием дела обывателю объяснялись способы изготовления спиртного из всех мыслимых ингредиентов. Гнали алкоголь из всего: из старого и забродившего варенья, дешевых конфет, из винограда и прочих подручных средств. У кого – то получалась страшная и гремучая смесь, ставшая причиной многочисленных отравлений, у других – вполне удобоваримый продукт, который молниеносно раскупался на черных рынках.

Качественные водку, коньяк и вино постепенно вытесняли суррогаты, употребление которых было небезопасно для здоровья [261].

Но последнее, как правило, мало кого останавливало. Ведь, согласно все тем же брошюрам, существовал не один десяток способов избавить алкогольный напиток от тяжелых для организма примесей. Но очистка если и была, то на первобытном уровне – все технические «насадки» прочно оседали в организме выпившего какой-либо спиртовой денатурат [262]. Резко подпрыгнул вверх показатель смертности в результате отравлений. Порой врачам ничем не удавалось помочь пострадавшим, особенно тем, кто выпивал вместо спирта… кислоту (бывало и такое).

Рынок немедленно отреагировал на рост потребления суррогатов – произошел резкий скачок производства лака и политуры. В 1915 году увеличение по сравнению с 1914-м достигало (в северо-западных регионах России) для первого вида 520 %, для второго – 1575 %, а в центральных российских губерниях соответственно – 2320 % и 2100 %.

Нечистые на руку дельцы использовали любую лазейку, стремясь обойти запреты по производству и продаже спиртного. Так, резко увеличился объем лекарственных препаратов, основу которых составлял спирт. Благо, и Совет министров не запрещал выделение спирта на медицинские нужды. А потому в аптеках скупалось все, что при потреблении вызывало даже легкое опьянение. Особым спросом пользовались лечебные лосьоны и настойки, различные болеутоляющие средства.

В Петрограде, например, только за первый год войны из 150 аптек было продано в переработанном виде 984 тысячи литров чистого спирта, что составило свыше 3 млн бутылок водки на общую сумму 6,5 млн рублей. Оборот некоторых столичных аптек по продаже настоянных на спирту капель и разных видов одеколона достигал 500 и более рублей в день. Очереди в них напоминали очереди в казенных винных лавках в мирное время [263]. Правда, после 1914 года стояние в аптеке могло окончиться трагедией – товара порой было гораздо меньше, чем желающих. Однако все старались урвать свой «кусок»: возникавшие между очередниками перебранки перерастали в драки и поножовщину, иногда с летальными исходами. Подобные случаи фиксировались особенно часто в небольших заштатных городках, в населенных пунктах с преобладанием рабочих [264].

Но даже не получив заветного пузырька какого-либо спиртосодержащего препарата, самые отчаянные головы не унывали, следуя старой русской поговорке «голь на выдумки хитра». Вожделенную жидкость можно было приобрести из-под полы на растущих как грибы толкучках или в «стационарных точках» по производству и реализации суррогатов, коими уже к концу 1915 года были переполнены российские города (особенно их рабочие окраины) [265].

Полиция отмечала, что борьба с подобного рода торговыми точками напоминает борьбу со сказочным существом – многоголовой гидрой: на месте одной, отрубленной, головы появлялось две, три новых, еще более законспирированных, обслуживающих только свой круг «клиентов». Конспирировались и те, кто пользовался услугами нелегальных производств. Операции по пресечению распространения самопала превращались в настоящие детективные истории, в которых полиция вела борьбу с врагом-«невидимкой»: здесь были свои осведомители, «кроты», явки, пароли, шифры и прочая шпионская премудрость.

На выставке по вопросам «организации разумных развлечений для народа», проведенной в 1915 году, в качестве экспонатов был представлен весьма внушительный ассортимент спиртных напитков (более тридцати видов), самодельно изготовляемых из денатурированного спирта, одеколона, политуры и пр. Эти изделия практически свободно продавались на рынке под специальными названиями «ханжа», «дымок», «киндер-сюрприз» и т. п. [266]

Состав их был многообразен, назначение – одно: отключить сознание от насущных проблем, отключить хотя бы на несколько часов, оторваться от реальности, забыть о погибших на фронте близких, родственниках, о нехватке продовольствия и промышленных товаров, о холодных квартирах и перебоях с выдачей заработной платы.

Что бы как-то снять напряжение в слоях населения, неравнодушных к движению на рынке спиртного, и не быть обвиненными в попрании традиций, правительство постоянно шло на малые уступки, которые, как правило, оборачивались большими неприятностями. Так, полиция получила право разрешать покупку спиртного на бытовые события: свадьба, похороны, рождения и крестины. Буквально через месяц-полтора в департамент полиции стали поступать известия о массовых злоупотреблениях. Полицейские чины не гнушались брать взятки, выдавая разрешения под «липовые» прощания с покойником или крещение младенцев (и сами не упускали случая выпить на дармовщинку). «Своих» полицейских обыватели не выдавали, рассчитывая, что они еще «пригодятся»: ведь не последний раз провожают в последний путь усопшего или крестят младенца.

Обеспокоенная состоянием нации интеллигенция со своей стороны делала все, чтобы уменьшить возможность левого производства и неконтролируемого распространения некачественной продукции, чтобы свести на нет всевозможные лазейки для барышников. Жаркие споры шли не только на страницах многочисленных периодических изданий, на университетских кафедрах или в лекционных аудиториях, в собраниях научно-исследовательских обществ или общественных организаций, но и на государственном уровне.