Веселие Руси. XX век

Война вела к серьезным социальным последствиям. Таковым стал увеличивающийся в геометрической прогрессии процент дезертиров. Согласно печально знаменитому Приказу № 1 Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов в армии вводился институт комиссаров, получивший право пересматривать решения командного состава. Следствием стало не просто падение авторитета офицерской власти, а фактически развал всей армии, солдаты которой перестали подчиняться приказам своего командования. Многие считали себя вправе покидать части и отправлялись в столицу «мир повидать да себя показать».

Дезертирство имело и более глубокие корни. За неполные два десятка лет ХХ века Россия успела пройти через унижение русско-японской войны, первую революцию и теперь переносила тяготы далеко не такой победоносной, как хотелось бы, мировой войны. Физические и психические силы людей на третий год военных действий были на исходе. Солдаты, вчерашние крестьяне, теряли последние капли мотивации своего участия в войне, а когда грянула революция и зазвучали лозунги земельного передела, они бросили винтовки и отправились по домам – отбирать у помещиков землю.

Уставшие от окопной жизни солдаты несли с собой и привычные формы релаксации – употребление спиртных напитков не по традиционным деревенским поводам, а как средство поддержания организма в постоянных экстремальных условиях. Таким образом, вместе с волной дезертирства по стране началось победное шествие «ханжи».

Революции 1917 года предшествовал процесс «десакрализации» монархии [288]. Именно в период мировой войны стали появляться слухи, оскорблявшие царственных особ и мгновенно становившиеся достоянием общественности. В первую очередь они касались «историй» с Григорием Распутиным. По стране ходили рассказы о том, как царица развратничала со старцем. Слухи о чудовищных оргиях в Царскосельском дворце циркулировали среди представителей совершенно разных социальных слоев [289].

Будучи немкой, не совсем чисто говорившей по-русски, Александра Федоровна воспринималась населением России как чужая (особенно во время войны с ее родиной). Ходили слухи о том, что Алиса (доправославное имя императрицы) и вовсе не говорит по-русски, содержит немецких шпионов и выдает им государственные военные тайны. Именно этим пытались объяснить военные неудачи Первой мировой. А. Франс в статье «Предатели России» прямо написал: «В настоящее время с несомненностью установлено, что германскому штабу все хорошо известно через дворцовых агентов русской императрицы» [290].

Общественное отношение к супруге императора прошло путь от обвинений в германофильстве и шпионаже, до подозрений в супружеской измене. К самому же царю его подданные испытывали либо жалость, либо неприязнь, как к неудачнику. Согласно исконной русской традиции такой царь должен был заливать свое горе вином. В политической сатире Николай нередко изображался за столом, с бутылкой и, практически всегда, с печальным лицом, на котором «барометр усов» отмечал низкое расположение духа. Одна из таких карикатур под названием «Семейная идиллия втроем» была напечатана в газете «Московский листок» вскоре после революции: за большим столом, в центре которого возвышается самовар, а сбоку от него стоит бутылка с известным содержимым, по обе стороны сидят Алиса и Распутин, а из-за самовара выглядывает маленькая поникшая голова императора [291].

Чуть позже среди петроградцев и москвичей распространился следующий акростих:

Под одной из опубликованных в 1917 году карикатур на Николая и Распутина имелась подпись: «У них были две общие «платформы»: выпивка и Алиса» [293].

Представление об императоре как об обманутом муже и неудачливом политике приводило к обвинениям в бездеятельности в целом. Российская общественность, скорее, начинала испытывать симпатии к германскому кайзеру Вильгельму II, нежели к «родному» царю. Если первого уважали за энтузиазм, рациональную политику, проявленную при подготовке к войне, то Николая II ругали за пассивность, которая тут же связывалась с пресловутым пьяным вопросом: «Вильгельм «сорок лет» готовился к войне, а «наш пробочник» ничего не делал, только водкой торговал» [294].

Убийство Распутина в декабре 1916 года уже не могло восстановить прежний авторитет власти. Один из главных символов позора императорской фамилии был устранен, но чувство оскорбления, которое переживало общество, сохранялось. От веры в «доброго царя», «наместника Бога на земле» ничего не осталось. Николай II, может быть, и оставался в восприятии людей добрым человеком, но его легитимность как царя, императора, серьезно пошатнулась. Любовь и уважение народа сменились жалостью или презрением. Царь-рогоносец, царь-пьяница не мог оставаться во главе государства, так как это оскорбляло национальные чувства российских граждан.

Февральские беспорядки 1917 года начались в праздничный день 23 февраля. Толпы женщин-работниц вышли в четверг утром на улицы Петрограда с красными флагами и отправились в шествие по городу. Так началось празднование Международного дня работницы (23 февраля по старому и 8 марта по новому стилю). Однако завершиться празднику суждено было несколькими днями позже и совсем не так, как ожидали правительство, население и сами труженицы петроградского производства.

Принято считать, что февральские беспорядки, ставшие началом русской революции, явились следствием продовольственного кризиса, поразившего российские столицы. В существовании продовольственных, в первую очередь хлебных, проблем сомневаться не приходится. Однако сомнения вызывает представление о февральском социальном взрыве как о непосредственном следствии хлебного кризиса.

Действительно, учитывая весьма сложное экономическое положение России в связи с мировой войной, трудности с доставкой продуктов ввиду загруженности железнодорожных путей, вопрос о хлебе в столице стоял достаточно остро. Цены на мучные изделия поднимались, росли очереди в продовольственные лавки. Некоторые горожане с января начали выпекать хлеб, в первую очередь белый, в домашних условиях [295]. В то же время правительство держало под контролем проблему продовольствия. Однако, учитывая падение авторитета центральной власти и стихийно распространяющиеся слухи, хлебный вопрос представлял собой реальную опасность для общественного спокойствия. Произошло то, что правительство не смогло предугадать – началась паническая закупка хлеба про запас. Народная молва сделала свое дело: в течение дня во многих пекарнях товар действительно исчез, порождая, в свою очередь, волну новых страхов.

Сами хлебопеки видели, как какой-нибудь человек, купив хлеб в одной лавке, тут же становился в очередь к другой. «Хвосты» в этой ситуации росли неимоверно быстро, возбуждая беспокойство у другой части публики. В «Русских ведомостях» в статье «Развитие паники» отмечалось: «Откуда причина такой паники – сказать трудно, это нечто стихийное. Но, во всяком случае, в эти дни для нее не было оснований, ибо в Петрограде все-таки имеется достаточный запас муки…» [296]