Белорусы: нация Пограничья

По мнению известного польского историка Юлиуша Бардаха, национальное самосознание шляхетского сословия в белорусско-литовских губерниях имело двухуровневую структуру и соответствовало формуле «Gente Lituane, natione Polonus» [108]. Большинство местного дворянства знало о своем литовском или белорусском этническом происхождении, но воспринимало языковую и культурную полонизацию предков как акт их добровольного политического и цивилизационного выбора. Впрочем, весьма сложно ответить на вопрос, какой процент шляхты на белорусских землях хорошо владел польским языком. На основании изучения источников у нас складывается впечатление, что только для поместного дворянства польский язык действительно был языком ежедневного общения, но подавляющее большинство мелкой околичной шляхты оставалось белорусскоязычным. Вот что писал о такой шляхте из-под Витебска мемуарист Максимилиан Маркс: «Между собой говорили все они по-белорусски, только каждый хозяин звался пан, хозяйка — пани, сыновья их были паничи, а дочери — паненки... все они хотели говорить по-польски, но это им окончательно не удавалось.

Они думали, что белорусское слово, произнесённое в нос с прибавкою звука "ж" после "р", сделается польским» [109].

Успешному развитию системы среднего образования способствовало распространение польского языка среди все более широких кругов белорусского дворянства. В гимназиях и уездных училищах Виленского учебного округа в 1826 г. из 2224 учеников 1952 принадлежали к дворянскому сословию [110]. В 1850 г. из 2305 учеников гимназии дворян здесь насчитывалось 1874 [111]. Средние учебные учреждения воспитывали в учениках польский патриотизм, любовь к утраченной отчизне — Речи Посполитой, или Польше. Особую роль играли здесь уроки истории. В первую очередь изучалась античная история, а также история Польши по учебнику Т. Ваги «Historia książąt i królów Polskich» (1770 г.) [112]. Этот учебник в 1818 г. был дополнен главами по истории Великого Княжества Литовского, написанными знаменитым профессором Виленского университета Иоахимом Лелевелем. Уроки литературы также воспитывали польский патриотизм. Об этом свидетельствуют, например, экзаменационные вопросы в базилианских школах за 1822 г.: в каком столетии началась истории Польши? как христианство повлияло на развитие просвещения в Польше? когда пришли в Польшу иезуиты, пиары? на какие периоды можно разделить историю Польши? [113] Российское правительство вскоре увидело опасность такого образования для империи. После 1825 г. обязательным предметом в средних школах Виленского учебного округа становится история России, причем власти требовали, чтобы она в обязательном порядке преподавалась на русском языке [114].

Возникает вопрос: были среди местной шляхты те, кто не считал бы себя поляками в национальном смысле и относительно кого формула «Gente Lituane, natione Polonus» не срабатывала? В качестве примера такого представителя местной шляхты можно привести уроженца Кобринского уезда Игнатия Кулаковского, историка-любителя и краеведа, который побывал на государственной службе в разных учреждениях Гродненской губернии. Кулаковский окончил юридический факультет Варшавского университета, издал на польском языке сборник лирических стихотворений. Он был лоялен по отношению к российской власти, не участвовал в восстании 1830-1831 гг. Более того, по личному поручению гродненского губернатора Михаила Муравьева (будущего виленского генерал-губернатора и душителя восстания 1863 г.) составил исторический очерк православных храмов в Гродно. В 1834 г. И. Кулаковский послал на имя министра народного просвещения записку, в которой предложил ввести в учебные курсы местных училищ «ясное, систематическое изложение <...> истории Западных губерний под исключительным названием истории Края», поскольку «события, относящиеся к Западным губерниям, обыкновенно или совершенно поглощены историею поляков или едва упомянуты в истории России, а потому доселе составляют в наших училищах науку, слабо занимающую юношество»" [115]. Кроме того, Кулаковский выступал за «тщательное изучение наречий», ибо «простонародный язык — это граница, природою начертанная между народами». По сути, эта было одно из первых, если не первое, предложение введения белорусского языка (сам Кулаковский этого термина не использовал) в систему школьного обучения. В своей записке Кулаковский также излагает собственную концепцию истории «Края», но какого-либо названия его он, однако, ни использует. Коренных жителей Западных губерний Кулаковский называет в записке «славяно-русами» и «русскими». Эти идеи И. Кулаковского свидетельствуют, по нашему мнению, о том, что он имел своеобразную «краевую» самоидентификацию, важной чертой которой считал самобытную историю и знание «простонародного» языка. Реакция правительственных чиновников на проект Кулаковского нам неизвестна.

В белорусской историографии в последние годы достаточную популярность приобрела «литвинская» концепция, согласно которой дворянство Беларуси и Литвы имело «литвинскую» национальную идентичность, основанную на исторической и культурной традиции ВКЛ и отдельную от польской. Как нам представляется, данная концепция не выдерживает критики. Анализ источников убеждает, что случаи противопоставления так понимаемой «литвинскости» и польскости были крайне редки.

В своих лекциях по истории польской литературы в Париже А. Мицкевич писал: «Между этими двумя пространствами простирается огромная страна, которая со времени завоеваний ляхов и норманнов утратила свое истинное название. Простирается она между Бугом и Неманом, Днепром и Черным морем. Заселяют ее многочисленные племена, имеющие различные названия, поскольку не признают уже названия славян за свое родовое. С одной стороны ляхи, позже поляки, вступают здесь со своей властью; с другой норманны основывают здесь свое государство. Страна эта, искони славянская, не имеет своего названия, поскольку не составляет отдельного государства, но склоняется то к ляшской системе, то под русскую власть. Эти земли были покорены Рюриковичами и после того завоевания носят название русских земель. Литвины сохранили им название, напоминающее давнее завоевание, а поляки, подчинив их своей власти, отличают в своем языке русские земли от государства России... Эта большая страна была свидетельницей битв межды Польшей и Россией. На этом пространстве сталкивались две религии, католическая и православная, Речь Посполитая, шляхецкая, поляков и система российского самодержавия вели тут упорные бои» [116]. Так, у Мицкевича территория современной Беларуси и Украины (за исключением, по-видимому, исторической Литвы) представляется как огромное неоформленное безликое пространство, постоянно выступающее в истории как объект агрессивных устремлений самых разных народов — норманнов, поляков, литвинов. Это пространство постоянной борьбы между двумя религиями — католической и православной, и политическими системами — шляхетской Речью Посполитой, поляков, и российским самодержавием. В мировоззрении Мицкевича собственно этнические вопросы отступают на второй план, в разговоре с А. Ходько он, например, утверждал: «В Польшу шляхта пришла с Кавказа, в Литву — князья норманнские, в Россию — татарские и норманнские. Чисто славянского государства до этого времени не было» [117]. Главным фактором развития славянских земель для великого поэта представлялась извечная цивилизационная и идеологическая борьба между Польшей и Россией: «Польша и Россия — это не просто две части земли, но две идеи, которые, стремясь к реализации, взаимно исключаются и ведут извечную борьбу. В зависимости от различных результатов этой борьбы славянские страны и народы склоняются то к одной, то к другой из этих идей. В этих идеях следует искать природу диалектов» [118]. Несомненно, что А. Мицкевич хорошо знал белорусский фольклор и с большой симпатией относился к простому народу. В разговоре с А. Ходько он так охарактеризовал «русинов»: «Из всех славянских народов русины, т.е. крестьяне Пинской губернии, а частично Минской и Гродненской, сохранились больше всего. В их сказках и песнях есть все. Письменных памятников мало, только Статут Литовский написан их языком, самым гармоничным и менее всего искаженным из всех славянских диалектов. Вся их жизнь — в бедности. На своей исторической земле вся жизнь была в страшной нужде и угнетении. Земля же, на которой они живут, убогая, сухая, бесплодная, пески или болота» [119]. Скорее всего в данном случае под «русинами» Мицкевич имел в виду полешуков, если исходить из описания их территории. Причем эти русины представляются великим поэтом в образе жертвы собственной истории и природных обстоятельств, способных вызвать лишь сочувствие. Главной заслугой их является сохранение первозданной чистоты славянства, что является своеобразной моральной компенсацией за постоянное унижение и угнетение. Юлиуш Фальковский вспоминал, что однажды его земляк, недавно приехавший в Париж, при встрече с Мицкевичем рассказывал о патриархальной простоте и чистой вере простого народа, что вызвало бурную реакцию поэта: «Так, Пан! — выкрикнул, прервав его, — верь мне, нет более чистого народа, как наши колтунистые белорусы!». [120] Мицкевич верил, что, соединившись с простым народом, шляхта сможет сбросить российское ярмо: «Надо соединиться с народом и возвыситься до веры простого крестьянина во всемогущество Бога; тогда только победим царизм» [121].