Первый гром и первая любовь

- Так и сказав: "есть родной дед"? - с волнением переспросил дед Степан. Помолчав, он сказал: - Ты вот что послухай, дивчина! Хлопця мы жалеем всем сердцем. И душа за его болит. Но ты погляди на нас. Старые мы. Она только языком бойка, а ночами не спит, грудью мается, кашель ее душит, я битый-перебитый, стреляный-перестреляный, да еще и выработанный, как старая лошадь. Как отвел я хлопчика в ясли ваши, так места себе не находил. Войду в хату, гляну на лавку, тут он спал, и так мене коломитно станет, не знаю, куда деваться... Взяв бы его, взяв бы с дорогой душой, а ну-ка дам дуба, что с им станется? Вот она в чем загвоздка! Вот и порешили мы промеж собой: не тревожить Пылыпка, не зачипать никак, чтоб забыл он нас...

При этих словах тетя Нюша сморкнулась.

- Значит, вы хорошие, добрые! А я думала... А если так - берите Пылыпка! Берите! - убежденно сказала Дина. - Сколько ни проживет он с вами, а согреется. Он ведь еще маленький, ему трудно будет с чужими в детском доме, очень ему там будет тяжело. А вы будете жить долго, долго, потому что вы очень нужны Пылыпку!

Старики переглянулись.

- Дикуемо тебя, дивчина... - сказал дед Степан, - хай будет по-твоему...

- Дай тебе бог здоровья! - сказала и тетя Нюша. - Возьмем мы Пылыпка, и будет он нам за унука родного.

- Вот и хорошо!

Дина встала.

- Эх, консомол, консомол! - покачал седой головой дед Степан. - Был бы я помоложе, записался бы к вам. Дюже вы мени до сердца припали, что ты, что тот кацапенок, Женька...

Дина густо покраснела.

- Ну шо за кацапенок! Мотается по району, все закутки облазил, машины все перепробовал. А шоб горилки или там за дивчатами, ни-ни...

Дина улыбнулась, дед Степан на нее поглядел.

- Ну в эти дела я не мешаюсь.

...На следующий день дед Степан принес Пылыпку игрушку - палочку с выструганной лошадиной головой. Пылыпок просиял.

- Ты мой родной дед? - вдруг спросил он старика.

- Я, Пылыпок, как есть твой самый родной дед. И будешь ты жить у нас. Бабка Нюша тебя дожидается. Закроют ясли, придешь до нас.

- Во! Чулы? - торжествовал мальчик. На этот раз возражений не последовало.

Итак, Пылыпок был устроен. Теперь Дине надо не упустить приезд Павла. В последние дни ребята часто стали бегать "до дому". Наталка весь день на колхозной работе, а они в ее отсутствие натаскают в кадку воды, напасут сухого камыша, случалось, и посуду почистят, научились во время дежурств всей домашней работе. Наталка с благодарностью принимала эти услуги и уже называла их: "мои хлопцы".

В тот день Юрко сразу после завтрака побежал "до дому", кое-что сделать и поглядеть, не приехал ли Павел.

Мальчик быстро вернулся. Дина, как взглянула, так сразу и поняла:

- Приехал?

- Ага...

- Ты с ним говорил?

Юрко отрицательно помотал головой.

- Сховался и утек.

- А Наталка?

- Она на работе...

- Значит, он там один?

- Один...

Дина с лихорадочной поспешностью обтерла мокрые руки о передник, сняла его, зачем-то переставила макитру* со стола на лавку, потом обратно на стол, потом обратно на лавку.

______________

* Макитра - глиняная миска.

- Пойду. А ты молчи, слышишь, молчи! Я сама.

Она выбежала за плетень, на улицу, повернула направо, к Наталкиной хате, замедлила шаг, вернулась было, потом снова туда, снова обратно. Так металась она перед домом, не решаясь идти к Павлу. Как бы не испортить... Откажется, тогда что делать? Как ей нужен был сейчас добрый совет! Потоптавшись еще несколько секунд, Дина побежала в политотдел.

С Женей она столкнулась в дверях.

- Ой, как хорошо, что ты здесь! - воскликнула Дина в сильнейшем волненье. - Он приехал!

- Кто? - довольно холодно спросил Грудский.

- Да Наталкин муж. Один там, в хате, Наталка на работе. Юрко увидел, побежал, сказал мне. Что делать? Там соседи ему такое наговорят. Нужно немедленно... Поговорить с ним...

Женя молча, внимательно смотрел на нее. Только теперь Дина вспомнила об их размолвке, о том, как они расстались в последний раз.

- Извини, - тихо сказала она, - но это очень важно...

- Ну что, мне поговорить с ним?

- Да, конечно, поговори. А сумеешь? Сердечно... Понимаешь, чтоб пронять его... Ты сначала узнай, какие у него чувства. Какой он человек. Не сразу...

- Хорошо, постараюсь, - сказал Женя. - Идем?

- Нет! - испугалась Дина. - Я с тобой не пойду. Я боюсь, - призналась она, - понимаешь, Женя, я страшно боюсь...

Они вышли на улицу.

- Ты знаешь, где их хата? - спросила Дина.

Женя кивнул.

У яслей они расстались, Женя пошел дальше, а Дина вошла в калитку. Почему она испугалась, почему послала Женю, а не пошла сама? Может, догнать его, вернуть? Нет, не нужно!

Началось мучительное ожидание, все валилось из рук. Прошло более часа, который был для Дины вечностью. Наконец Грудский пришел.

- Ну, как?

Он молча сел на колоду. Лицо у него было хмурое.

- Дина, это ведь не шуточки, - серьезно начал он. - Парень только женился. Мучились в городе по углам. Здесь своя хата. И довесок, да еще какой... Он говорит: "Да я с Наталкой словом не сумею обмолвиться... И раньше все на людях, в спешке, суете. Только бы здесь отдохнули. И на тебе..." Вот что он сказал, Дина.

- Эгоист!

- Ну зачем ты так: всем хочется счастья.

- Всем, говоришь? А сиротам, бездомным, одиноким, им не хочется счастья? Ты хоть объяснил ему классовую сущность его поступка? Ведь они по вине куркулей... Ты, кажется, даже сочувствуешь ему! Может, и тебе захотелось в тихую хатку? Заткнуть уши. Закрыть глаза. И дела нет до строительства социализма. Так?

- Ну это ты брось, обвинения твои отвергаю решительно. А насчет этого Павла... Нужно и его понять. Говорил я с ним. И долго. Не нужно торопиться. Он обещал еще подумать. Хотя, конечно... Ну, сама понимаешь. Но парень он неплохой...

- А если в порядке комсомольской дисциплины?

- Нет! Только в порядке личной совести! - твердо ответил Грудский.

И снова они расстались почти неприязненно.

Прошло несколько дней. Дина не находила себе места, ее мучила неизвестность. Ребята перестали бегать "до дому", выглядели жалко.

- Ну, чего сидите, как горобци на ветке? Идите, играйте! - говорила Дина.

Но они как прилипли к поваленному во дворе бревну, и только шаги на улице заставляли их мгновенно, как по команде, поворачивать головы. Но никто к ним не приходил.

"Все ясно, - думала Дина, - этот противный Павло все повернет по-своему. Если уж и Женя ему сочувствует, то чего ждать? Будут блаженствовать со своей Наталкой в тихой хатке..."

Стремясь как-то утешить ребят, Дина проявляла к ним особую нежность, ласкала мягкие волосы Санька, подкладывала побольше еды Юрко. Младшие, Тимка и Грыцько, Дина считала их несмышленышами, тоже переживали и как-то особенно заглядывали ей в глаза, терлись, точно котята.

Остальные дети им сочувствовали.

Дина видела, как Ленка, забияка и насмешница, присела около ребят, тряхнула своей огненной головкой и сказала:

- Ну и не ходите до той хаты. Нашо она вам, у нас вон какая хата...

Пылыпок долго бродил вокруг Юрка и наконец предложил:

- Бери моего коня, мне дед нового выстругает...

- Иди ты со своим дедом! - озлился Юрко.

- Зачем ты его обидел? - вступилась Дина, - ведь он хотел подарок тебе сделать!

Юрко молчал. Никакие подарки на свете не нужны были ему сейчас, ничто не могло утешить.

Вечерами Дина подолгу шепталась с Ганкой.

- Ой, чует мое сердце, не возьмет она их! - по-старушечьи говорила Ганка. - Эта Наталка, она недобрая, она не такая, как ты.

- Павло вредный, - говорила Дина. - И зачем она только пошла за него?

- Ни за что не пойду замуж, - уверяла Ганка. - А ты? - спрашивала она, тайно ревнуя Дину к Грудскому.

- И я тоже! - в сердцах отвечала ей Дина.