Антаподосис. Книга об Оттоне. Отчет о посольстве в Константинополь

XXIV. Итак, [Генрих], как мы уже сказали, воодушевленный, а скорее обманутый такого рода обещанием, собрал войско и вместе с Гизельбертом и Эберхардом выступил против короля. Король, не испугавшись их численности, но уповая на милость Божью, весело двинулся им навстречу. Но, чтобы ты знал, насколько легко Богу побеждать многих с помощью немногих, и что никто не спасется от избытка своей силы ⁵³, услышь о повторении Господом древнего чуда.

Воины короля, достигнув Рейна у места под названием Биртен, начали уже переправляться через реку, не зная, что Генрих вместе с названными графами уже здесь. Лишь очень немногие сошли с кораблей, едва успев вскочить на коней и взять в руки оружие, когда узнали, - не услышав от кого-то, а увидев собственными глазами, - что отряды вышеназванных [графов] уже здесь и спешат им навстречу. Тогда они обратились друг к другу с такой речью: «Величина этой реки, как вы знаете, не позволяет нашим товарищам прийти к нам помощь, нам же, - даже если бы мы захотели, - не позволит вернуться назад; не секрет, насколько смешным будет, - особенно нашим землякам, - если храбрые мужи сдадутся врагам, не сопротивляясь, избегнут смерти, выкупив свою жизнь ценою вечного позора. И, несмотря на то, что невозможность бежать, - что иной раз сильно вредит самому врагу, - и мысль о вечном позоре, - если бы мы стали молить о милости, - дают нам уверенность в предстоящей борьбе, есть причина, а именно - стремление к правде и справедливости, которая особо побуждает нас сражаться. Ведь если в сражении с неправдой рухнет земной наш дом, мы обретем на небе вечный и нерукотворный» ⁵⁴. Придя от этих слов в возбуждение, они в яростном натиске бросились на врага. Король пришел к выводу, что столь великой силой [духа] его люди обязаны божественному вмешательству; не имея возможности из-за разделявшей их реки собственноручно помочь им, он вспомнил, что народ Господень победил напавших на него амаликитян посредством молитв Моисея, раба Божьего ⁵⁵; тотчас же соскочив с коня, король вместе со всем народом стал, проливая слезы, молиться пред победоносными гвоздями, которыми руки Господа нашего и спасителя Иисуса Христа были прибиты [ко кресту] и которые ныне вложены в [священное] копье. Насколько сильна, - по словам блаженного Иакова ⁵⁶, - оказалась молитва праведного мужа, ясно показал исход дела. Ведь во время молитвы [короля] ни один из его людей не был убит, тогда как все враги обратились в бегство; причем некоторые из них так и не поняли, почему они бежали, ибо из-за крайней малочисленности преследователей не могли видеть врагов. Многие были убиты, а Генрих - тяжело ранен в руку, и хоть твердость тройного панциря не дала лезвию добраться до мяса, сила полученного удара причинила такой ушиб, что никакие заботы врачей так и не смогли его вылечить; поэтому [Генрих] ежегодно страдал от периодических сильных болей. Это, как говорили уже гораздо позже, и стало причиной его преждевременной смерти ⁵⁷. Но, поскольку речь зашла о священном копье, будет уместно рассказать, каким образом оно попало к [Оттону].

XXV. Король Бургундии Рудольф, в течение нескольких лет правивший в Италии, получил это копье в дар от графа Самсона ⁵⁸. Оно значительно отличалось по виду и фигуре от прочих копий, будучи изящно изготовлено совершенно новым способом и имея в середине наконечника отверстия по обеим его сторонам. Вместо выступов в средней части копья, вплоть до его изгиба располагались два очень красивых лезвия. Как утверждают, копье это принадлежало еще Константину Великому, сыну святой Елены, которая нашла животворящий Крест. Посредине копейного острия, которое выше я назвал наконечником, расположен крест, составленный из гвоздей, которыми были прибиты ноги и руки Господа нашего и искупителя Иисуса Христа ⁵⁹. И вот, король Генрих, услышав, что Рудольф владеет столь бесценным даром небес, отправил к нему послов, пытаясь приобрести [копье] за какую угодно цену, чтобы иметь в нем непобедимейшее оружие против зримых и незримых врагов и постоянно побеждать их с его помощью. Когда же король Рудольф заявил, что никогда и ни при каких условиях этого не сделает, король Генрих, - поскольку не смог смягчить [Рудольфа] дарами, - постарался запугать его разного рода угрозами. Так, он обещал все его королевство опустошить огнем и мечом. И, поскольку то, о чем просили, было драгоценностью, тем краеугольным камнем, посредством которого Бог соединил земное с небесным, создав из обоих одно, сердце короля Рудольфа смягчилось и он лично передал праведному королю то, чего тот по праву добивался. Ибо там, где царит мир, нет места вражде. Ведь даже Пилат и Ирод сделались друзьями между собой в тот день, когда тот, кого они распяли, шел от первого ко второму, хотя прежде они были во вражде друг с другом ⁶⁰. Сколь велика была любовь, с какой король Генрих принял названный бесценный дар, стало видно как из некоторых его поступков, так и, -особенно ясно, - из того, что он почтил [Рудольфа], сделавшего ему этот дар, не только золотом и серебром, но и немалой частью провинции Швабии ⁶¹. Бог же, который смотрит на то, что в душе каждого ⁶², обращает внимание не на количество даров, а на добрую волю и воздает за то, показал различными знаками уже в этом временном [мире], сколь велика награда, коей почтил Он благочестивого короля за упомянутое дело в вечности; так, неся перед собой сей победоносный знак, [Генрих] всегда устрашал и обращал в бегство восставших против него врагов. Итак, благодаря этому случаю, а скорее по Божьей воле король Генрих овладел этим священным копьем, которое, умирая, оставил вместе с королевством и прочим наследством своему сыну, о котором мы сейчас ведем речь. А с каким почтением относился тот к этому бесценному дару, доказывает не только нынешняя победа, но и удивительное изобилие божественных даров, о котором мы еще скажем ⁶³. Итак, приведя в ужас и обратив в бегство [врагов], король вернулся домой, не столько радуясь победе, сколько восхваляя божественное милосердие.

XXVI. Хотелось бы несколько задержаться на этом и рассказать, что произошло это не случайно, но согласно Божьей воле. Что будет для нас более ясным, чем, если мы расскажем о явлении Господа и спасителя нашего Иисуса Христа после Его воскресения женщинам и ученикам. Фома хорошо знал о верности Петра, о любви Иоанна, который во время вечери возлег на грудь учителя ⁶⁴; он слышал, что они поспешили к [Его] гробу и ничего, кроме плащаницы, там не нашли; узнал он также о видении ангелов, которые явились женщинам и сообщили, что Он жив. И что же? Положим, зная женскую слабость, он не поверил женщинам. Но скажи, святой Фома, - говорю я, - если ты не веришь также 2-м ученикам, спешившим к замку Эммаус, которым Он не только открылся, но и открыл писания, повествующие о Нем самом, более того - благословил, согласно обычаю, хлеб, преломил и дал его им, то отчего не желаешь ты оказать доверие всем [прочим] своим товарищам, которым Он явился через закрытые двери? Разве не помнишь ты, -говорю я, - что твой господин и учитель, которому ты обещал умереть вместе с ним, предсказал все это перед своими муками? Ведь он говорил: «Вот мы восходим в Иерусалиму и совершится все, написанное через пророков о Сыне Человеческом. Ибо предадут Его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его и оплюют Его, и будут бить, и убьют Его; и в 3-й день Он воскреснет» ⁶⁵. Почему же ты сомневаешься в Его воскресении, когда видел, что Он, как и предсказывал, был предан язычникам, бит, оплеван и распят? Но не беда, что старался ты потрогать твоего Бога собственными руками. Ведь сам царь наш от века, устрояющий спасение посреди земли ⁶⁶, который знает обо всем еще до того, как оно случится, предвидел, что многие погибнут из-за подобного заблуждения и, будучи добр и милостив, сказал [Фоме]: «Протяни палец твой и вложи руку твою в ребра мои; и не будь неверующим, но верующим» ⁶⁷. ’Εξαυδα δε Θομα αγιε, экзауда де тома агие, что значит, убедись же, святой Фома, и устрани от нас своим неверием всякое сомнение. «Господь мой,-сказал он, - и Бог мой». О, сомнение, достойное всяческой похвалы! О, неверие, которое веками должны все восхвалять! Ведь, если бы ты не усомнился, я не верил бы столь крепко. Если бы мы рассказали тогда о вере учеников [Его] и уверовавших женщин еретикам, которые лживо утверждали, что Господь наш Иисус Христос не воскрес во плоти, они благодаря дьявольскому коварству противопоставили бы нам многочисленные аргументы против. Но услышав, что усомнившийся Фома трогал тело, прикоснулся к шрамам от ран и, тотчас же откинув неверие, воскликнул: «Господь мой и Бог мой», те, кто раньше много кричали, казалось, сразу же онемели, как рыбы, ибо поняли, что то была истинная плоть, которую можно потрогать, и истинный Бог, который вошел через закрытые двери. И то, что Фома усомнился, было не случайностью, но проявлением Божьей воли.