Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Когда позже, под влиянием оживленных сношений и успехов цивилизации, число божеств, в которых верил грек, сильно возросло, тогда естественно должна была явиться потребность внести какой-нибудь порядок в эту путаницу. При господствующем антропоморфическом взгляде на богов их взаимные отношения также должны были представляться подобными тем, которые существуют в человеческом обще­стве. По образцу человеческого государства, отличительны­ми чертами царства богов являются монархический образ правления и родовой строй. Во главе его стоит самый могу­щественный из богов, владыка неба и молнии — Зевс; ос­тальные божества неба являются его сыновьями и дочерьми, за исключением, конечно, царицы неба, Геры, которая, по представлениям того времени, когда складывалась эта сис­тема, в качестве супруги Зевса не могла быть его дочерью; поэтому ее сделали, по крайней мере, его сестрой. Речных богов также можно было представлять себе сыновьями Зев­са, так как реки питаются дождями; по другому верованию они являются сыновьями морских божеств — Тефида и Океана. Напротив, с божествами земли и моря Зевс связан, очевидно, менее тесным родством; поэтому Аид и Посейдон считаются его братьями, Деметра — его сестрою. Таким же образом и остальные божества связываются с главными бо­гами и друг с другом при помощи родственных отношений.

Но и сам Зевс должен был иметь отца и мать. Итак, кто же были его родители? Гомер и Гесиод отвечают: Кронос и Рея. Из них Кронос есть, вероятно, не кто иной, как сам Зевс, эпитет которого у Гомера — Хронион; так как подлинный смысл этого слова был рано утрачен, то его стали принимать за имя отца. Рея — богиня доэллинских обитателей Крита, стоящая в тесном родстве с малоазиатской „великой мате­рью" Кибелой. Именно на Крите и возник миф о происхож­дении Зевса, почему и само действие мифа было локализи­ровано на этом острове.

Запросы народной религии были удовлетворены этой системой, но теоретическое богословие не могло остано­виться на ней. Возникал вопрос о том, кто были родители Кроноса и Реи; чтобы ответить на этот вопрос, Кроноса и Рею вторично ввели в генеалогию под другими именами. Их отцом оказывается Уран, бог неба, т.е. снова тот же Кронос-Зевс, их матерью — Гея, богиня земли, т.е. та же Рея. Нако­нец, чтобы добраться до какого-нибудь начала, — Урана, на основании древних мифологических представлений, призна­ли сыном его собственной супруги Геи, которая, в свою оче­редь, вышла из Хаоса. Нескромный вопрос о происхождении самого Хаоса, вопрос, которым позже ребенок Эпикур при­водил в смущение своих учителей, тогда еще не возникал.

Так завершается эта система в Гесиодовой „Теогонии" По другой версии, которую мы встречаем уже в „Илиаде", родоначальниками богов были Океан и его супруга Тефия. Это верование было позже воспринято и развито орфиками и легло в основу древнейшей философской системы греков.

Таковы были теогонические представления греков око­ло начала VII столетия. Понятия о сущности божества были еще, конечно, очень грубы, соответственно культурному уровню того времени; человек всегда и везде создавал себе богов по собственному образу и подобию. Так как понятие о нематериальном духе было еще совершенно чуждо этой эпо­хе¹, то богов представляли себе или в виде людей, или в виде полулюдей, полуживотных; таковы, например, аркадская Деметра с головой лошади, гомеровская Гера „с лицом коро­вы", козлоногий Пан. Такие изображения богов мы встреча­ем на древнейших греческих геммах, так называемых „ост­ровных камнях", а некоторые из них, как, например, фигура кентавра, удержались даже в искусстве классического пе­риода. На этих представлениях отразилось, с одной стороны, влияние древнего культа животных, с другой, влияние вос­точных образцов.

Но сходство между богами и людьми не ограничивается внешностью; те и другие одинаково мыслят и чувствуют, одарены одинаковыми недостатками и страстями. Жизнь божественной семьи на Олимпе составляет точную копию жизни человеческой семьи, вплоть до супружеских ссор ме­жду Зевсом и Герой, играющих такую важную роль в „Илиаде" Только знаниями и могуществом боги далеко пре­восходят людей, да еще тем, что не подвержены ни старости, ни смерти.

Сообразно с этим, грек гомеровского времени представ­ляет себе отношения между богом и человеком по образцу тех отношений, которые существуют между царем и его на­родом. Как царю оказывают знаки почтения и приносят по­дарки, так бог требует молитв и жертв; в награду как царь, так и бог обязаны защищать своих подданных и поклонни­ков. Гектор — любимец Зевса в силу не своих нравственных свойств, которые до сих пор делают его для нас самым при­влекательным из всех героев троянского цикла, а многочис­ленных жертв, которые он приносил Зевсу. Но вместе с тем начинают обнаруживаться следы и более высокого пред­ставления о божестве. Добрый царь защищает правых и ка­рает виновных; того же грек ждет и от своих богов. Что это ожидание не всегда оправдывается, с антропоморфической точки зрения вполне понятно. И так как боги уделяют людям

„Душа" у Гомера — нечто вполне материальное, ср. например, Илиада. XXIII. 100—101: „Душа, точно дым, опустилась под землю с ше­лестом тихим" (Илиада Гомера /пер. Н.М.Минского. М., 1896. С.375).

140

счастье и несчастье по своему произволу, то очевидно, что человек, которого беспрестанно преследует несчастье, нена­вистен богам; с таким человеком не следует быть в общении.

Мысль о загробном возмездии за наши поступки была в общем еще чужда той эпохе, когда складывался эпос. В цар­стве теней добрых и злых одинаково ждет вечный мрак, в который не проникает луч Гелиоса; лучше здесь, на земле, быть поденщиком, чем там, внизу, — царем мертвых. Но если сам преступник остается безнаказанным, то за него не­сет кару его потомство. Эта мысль с логической последова­тельностью вытекала из солидарности членов рода, лежав­шей в основе всех правовых отношений общества, и пред­ставляла, конечно, могущественный стимул к богоугодной жизни.

Так как расположение богов приобретается главным об­разом при помощи жертвоприношений, то соблюдение обя­занностей, налагаемых культом, имело в глазах греков гоме­ровского времени огромное значение. При этом исходили, естественно, из того представления, что то самое, чем на­слаждаются люди, должно доставлять удовольствие и богам. И вот устраиваются жертвенные пиршества: режут быков и овец, приносят поджаренные ячменные зерна, совершают возлияния, — и все с той целью, чтобы боги вкушали от этих яств. Очевидно, что и человеческие жертвоприношения, от которых осталось так много следов в мифологии и в обрядах культа и которые изредка повторялись еще долго даже в ис­торическом периоде, составляют остаток той эпохи, когда наши индогерманские предки еще предавались каннибализ­му. Позже, когда перестали употреблять в пищу человече­ское мясо, эти жертвоприношения получили характер иску­пительных жертв.

В „Илиаде" рассказывается, как ахейцы, желая умило­стивить Аполлона, целый день пели в его честь „прекрасный пеан", а Аполлон „слушал и радовался в своем сердце" Вот почему пение, а позже и танцы, и гимнастические состяза­ния сделались составными частями культа. Далее, божество, как и люди, находит удовольствие в драгоценностях; поэто­му в торжественных случаях приносили, как жертвенный

дар, драгоценные вещи. Уже „Илиада" знает обычай посвя­щать богам лучшую часть военной добычи. Таким образом святилища наполнялись произведениями искусства и сокро­вищами всякого рода.

Грек гомеровского времени не представляет себе своих богов ни всеведущими, ни вездесущими, хотя их чувства и гораздо совершеннее человеческих. Поэтому жертву надо приносить в такое время и в таком месте, чтобы божество было в состоянии принять ее. Когда Зевс находится в Эфио­пии или Аполлон в Гиперборейской стране, тогда бесполез­но приносить им жертвы в Элладе. Это представление при­вело позже к изобретению календаря. Морским богам при­носят жертвы на берегу моря, речным — на берегах рек, в которых они обитают, причем жертва, по крайней мере по древнейшему ритуалу, опускается в воду. Жертвы, приноси­мые богам подземного мира, закапывают в землю, как и при культе мертвых. Тот, кто призывает этих богов, становится на колени и ударяет руками по земле. Богам света молятся под открытым небом, обратив лицо кверху и подняв руки. Но как доставлять этим богам свои жертвы? Здесь посредни­ком является огонь; дым от сжигаемой жертвы поднимается к небу, и, наслаждаясь запахом горящего жира, божество как бы вкушает саму жертву. Конечно, это представление носит грубый, чувственный характер, но такой же характер носят в большей или меньшей степени все религиозные верования первобытных, да и не одних первобытных народов.