Сказание о флотоводце

Время шло. Лето ударило жаркое, с ливнями и поздними грозами. Горы цвели.

Меншиков отбыл в Петербург. С весны начальствовал Горчаков. Слухи о предстоящей смене Меншикова Горчаковым, о смерти Сент-Арно, тяжелой болезни Раглана, о разброде в лагере союзников давно уже носились по городу.

Левашова неделями не видела мужа и не могла передать ему письмо сына.

"Обер-крот" почти не выходил из подземелья, ставшего ему вторым домом. Усыпляющий шорох падающей земли и сладкий запах пороза нагоняли дремоту. Днем приглушенный гул орудий грозил свалить крепления. Земля пела, долгий, надсадный звон стоял в каменистом штреке и мешал следить за врагом. Однажды Левашов, прижавшись к стене, не мог уловить знакомых мерных ударов, доносящихся обычно с его стороны. Матросы работали тихо и все дальше прорывали проход к подземельному обиталищу французов. Выходя наружу, Левашов осведомлялся, что говорят пленные об этом замысле - удушить газами защитников бастиона. По лишь один командир зуавов смутно слышал об этом намерении своею командования.

Он сказал на допросе:

- Зачем нужны газы, когда у французов есть пушки и храбрые солдаты.

- А у англичан? - спросили его.

- У англичан еще больше пушек, но меньше храбрых солдат.

- Однако нам известно, что именно французы хотят применить газы! допытывался офицер, ведший допрос.

-Чтобы умереть первыми! - ответил зуав, не задумываясь. - Газ пойдет и на них.

- Французы, даже говоря о смерти, любят играть, позировать! - заметили ему.

- Вы правы! -заявил капитан зуавов. - Смерть тоже требует позы. Военный человек всегда игрок. Таким был великий Наполеон. Русские умирают скучно.

Его перестали слушать и отослали в казарму, где содержали пленных. Он шел по улице во время обстрела города и часто пригибался, услышав свист ядра.

- Веселее, господин капитан. "Смерть всегда весела", - говорили вы! потешались над ним.

Но вскоре его привели к Левашову, дали в руки заступ и отрядили на помощь морякам. Левашов, знавший французский язык, вежливо сказал офицеру:

- Из всех работ эта будет самая полезная для вас.

- История повторяется! - подтвердил капитан. - В войнах не раз наказывали врагов их же способом.

Но однажды пионеры - так звали саперов - принесли конусные мины якоби, тяжелые, с длинным запалом, их впервые видел офицер, и Левашову передали, что француз хочет поговорить с ним.

Капитан зуавов явился с лопатой на плече и в расстегнутом мундире, привел себя в порядок и, выпрямившись, доложил:

- Я боюсь темноты в подземелье, я человек света, легкой жизни и легкой смерти. Удушливые газы привезли англичане, один из кораблей прозвали у нас "кораблем алхимиков". Я не знаю, как узнали вы о том, что именно здесь пытаются произвести французы, но я хочу отвести упрек от себя. Я солдат, удушением занимаются люди, не верящие и штык и пулю, в понятия чести, такие, например, как Адольфус Слэд.

- Что же дальше, господин капитан?

- Дальше? - замялся офицер. - Ничего дальше. Я боюсь здесь быть и не понимаю русских... Им все просто, они не кричат о бесстрашии, но на самом деле ничего не боятся... Между тем они не меньше любят жизнь, чем мы, французы. Я же всегда думал, что смерти не боится лишь тот, кто мало видел радости в этой жизни!

- Вы, кажется, противоречите себе!..

- Безусловно! Все, что я говорил раньше, тоже поза, тоже игра, и не такая плохая при этом.

- К сожалению, мне некогда, капитан! - оборвал Леи.чмюп. Идите и представьте себе, что возле вас английские батареи и корабли, - это ведь и на самом деле так, - побеседуйте мысленно с их офицерами, обращайтесь к ним, но не ко мне... Я ничем не могу вам помочь освободиться oт страха.

Ночью Черепанов услышал вблизи себя звук, похожий на шипенье воды. Прижав ухо к земле, он уловил чьи-то удаляющиеся шаги. Подземный проход, вырытый матросами, кажется, уперся в стену французского укрепления. Пушкарь послал будить Левашова и задумался. Больше месяца они рыли проход, за это время город не раз отражал штурм и все более становился неприступным, не мудрено, если отсюда, через новую лазейку, попробует войти враг.

Черепанов не успел дождаться возвращения посыльного и не мог видеть Левашова, спешащего сюда. Отброшенный взрывом, пушкарь уже вскоре лежал засыпанный землей, а в темноте на стремительно бежавших французов ударили матросы, и маленький Левашов с разбитой головой приткнулся возле цилиндрической железной бочки, из которой вели кожаные шланги, вставленные в расщелины. Газ не успели пустить. Подземный проход казался атакующим французам гораздо более просторным, чем должен быть после взрыва; они шли взвод за взводом и исчезали в глубине прохода, не сразу догадавшись, что пойманы, что этот проход вырыт для них. И когда при свете факелов матросы кинулись вперед, оттесняя их, французам уже поздно было звать на помощь и французский редут, ближний к Севастополю, оказался захвачен моряками.

Бой шел наверху. Зуавы залегли на земле, и зеленые куртки их слились со спаленной, пахнувшей гарью травой. Их сдерживал частый огонь болгар, вбежавших на поднятую дыбом площадку бастиона. Из черной воронки на месте, где был пороховой погреб, выбивался дым, застилая на ветру зубчатые остатки стен, поваленные в песок орудия и изувеченные тела моряков.

- Что за войско? - в злом нетерпении спрашивал капитан зуавов, всматриваясь в фигуры нежданных защитников уже павшего бастиона.

- Синопские беглецы,- объяснил ему один из стрелков. -- Верноподданные султана.

Капитан выругался и снова поднял зуавов в атаку. Зуавы побежали, изредка приседая и ловко перепрыгивая рвы. Потеряв половину отряда, они оказались у подножия холма. Надо было ползти вверх и заходить исподтишка, минуя огонь. Сзади на помощь зуавам спешила рота французских моряков. Бастион пал неожиданно, он закрывал доступ к Малахову, и брешь в Севастопольской обороне французы заметили только сейчас.

Капитан зуавов хотел подождать помощи, но не решался медлить. Русские могли подтянуть силы. В считанные минуты должен был он решить: погибнуть ли, ворвавшись на вершину холма, или здесь, у его подножия? Другой исход мог быть только случайным. Вернуться обратно к своим можно было, только воспользовавшись темнотой.

Однако в глазах у спешивших сюда французов капитан уже мнил себя героем, и если винил себя в чем, то только в запальчивости, с какой бросился к бастиону, казавшемуся поверженным и безлюдным.

Капитан пополз, прячась за выступы камней, с отчаянием смельчака, знающего, что его ждет. Он готовился увидеть пушки, вновь повернутые в сторону французов, и цепи солдат, залегших вокруг холма со штуцерами. Странная тишина на холме обеспокоила его. Забравшись наверх, он осторожно просунул голову в амбразуру, сохранившуюся в полуразбитой стене. Здесь он увидел десятка два старых кремневых ружей, воткнутых дулами в расщелины, трупы матросов, бережно укрытые серыми свитками, и старика, охраняющего доступ сюда. Впереди, туда, где должны были показаться зуавы, удалялась, группа людей в одежде пастухов, в руках их увидел капитан кривые турецкие ножи. Старик зорко ходил возле оставленных ему ружей, вглядываясь в расщелины, готовый один поочередно из них стрелять.

- Ку-а, ку-а, - доносились откуда-то стоны раненых сербов.

Негодуя на собственную осторожность, капитан подал знак двум зуавам, и втроем, пробравшись за стену, они кинулись на старика.

Капитан оглушил его ударом пистолета, стрелки связали руки жгутом и перебросили через стену подоспевшим товарищам. Уже больше десяти зуавов было здесь, у стены, когда пастухи заметили их, в недолгой молчаливой стычке убили солдат и взяли в плен капитана.

Офицера повел в город босой ополченец-болгарин, с лицом подростка, удивленным и радостным. Ополченец не спускал с пленника глаз и, остановив его на пути, долго завязывал ему руки снятым с себя красным ситцевым пояском. Ему было жаль пояска и боязно, как бы не убежал офицер. Он вывел его на улицу, и впервые капитан зуавов увидел город, который осаждал он со своим отрядом. В городе было много света, неумного, радующего, бьющего, как родник, но солнечный свет этот, показалось капитану, испепелит его своим жаром. Женщины пекли на очагах лепешки, перевязывали раненых и ни разу не поглядели на пленника. Зато офицеры, ехавшие верхами, останавливались и бросали болгарину монету, явно в благодарность за поимку этого диковинного капитана в зеленой одежде.