Сказание о флотоводце

Посол кивнул головой и, помедлив, заметил:

- Он теперь все: военный губернатор Севастополя, командир порта, эскадры, командующий обороной. Кто-то писал нам, что он "главный воин и главный человеколюбец". Вам не кажется, Слэд, что сэр Раглан теряет, не пообещав награды за удачный выстрел из ружья по этому человеку?

- По севастопольскому адмирал-губернатору, - усмехнулся Слэд. - Это единственно, что возможно! Из пушки или из ружья. Зная Нахимова, не представишь его пленным, отдающим свою саблю сэру Раглану или капудан-паше!

О своем разговоре с турецким командующим он стесняется передать послу.

Разговор их был прерван приходом секретаря посольства. Из Англии прибыл курьер и привез сообщение о кораблях, идущих сюда с грузами для зимней кампании. На кораблях тысячи палаток и тысячи шкур - медвежьих, волчьих, оленьих, чтобы покрыть сверху палатки.

- Из Америки! - догадался посол. - Мы готовили лагеря туземцев! У пас будут зуавы, негры, мы привезем войска из колоний! Видите, Слэд, нашим войскам готовят зимовку под Севастополем. Конечно, не уходить же оттуда!

Он тут же прочитал доставленные курьером бумаги и, отпустив секретаря, сказал:

- Кажется, сэр, я вправе возложить на вас поручение, которое вознаградит за время, потраченное вами на осаду Севастополя. К тому же, мне нелегко было бы найти человека, более достойного вас...

И, когда моряк молча поклонился, выжидательно устремив на пего взгляд, посол разъяснил:

- Вам не секрет наши виды на Кавказ, наши отношения с Шамилем. Погубив под Синопом турецкий флот, Нахимов помешал нашему продвижению на Кавказ. Я имею в виду наше влияние, ну и в большей мере - военную помощь Шамилю. Мы не могли в ту пору на своих кораблях перевозить туда турецкие войска. Ну, а теперь осада Севастополя опять уводит от наших интересов на Кавказе, вернее - задерживает нас... Но Шамиль ждет. Его войска не могут сдержать русских. Нам сообщают о его победах, но не для того ли, чтобы подхлестнуть и устыдить нас? Этакая "обратная тактика", Слэд! Так вот, наш доверенный человек должен узнать действительное состояние его войск и помочь нам решить, чем должны мы помочь Шамилю, соединив наши усилия в этой войне, не забывая о Кавказе... Севастополь - это надежда местных славян и наш престиж для кавказцев. Шамиля будет интересовать, что пообещаем ему, какова наша миссия: подчиним ли мы его туркам и в каких формах примем его независимость. По этому поводу у него были твердые обещания, но, чувствуя себя в наших руках, он в то же время не верит нам. В Лондоне известно о его ссоре с вождями племен! Лондон спрашивает меня обо всем этом; я же хочу спросить вас, дорогой мой, послав туда.

Через день корвет высадил Мушавар-пашу у пустынного берега недалеко от Сухуми. Было раннее утро, и зажженные зарей облака багрово светились над скованной осенним холодом тусклой зеленью холмов. Два горца в бурках,

напоминавших Слэду черные капюшоны, и в папахах,

поклонились и молча подвели англичанина к лошадям,

Кусты на холмах были всклокочены, загрязнены каким-то тряпьем и, показалось Слэду, окровавлены. Он не мог разобрать, действительно ли от крови красны на кустах ветви или солнечный восход делает их такими. Каменистая колея повела в горы вдоль зарослей дикого ореха, по обеим сторонам дороги становилось все мрачнее и неприступнее, и только небо благоволило к путникам, оно было удивительной синевы, призывной успокаивающей ясности, напоенное пением птиц.

Слэду было неизвестно, далеко ли селение, в котором

должен он встретиться с Шамилем. За всю дорогу в селение горцы не сказали ему ни слова, хотя Слэд, знавший немного язык, пробовал с ними завести разговор. Он ехал неотличимый от своих спутников, в такой же бурке, припасенной для него, и довольно ловко сидел на коне. Старший из горцев держал себя попечительно, ухаживал на остановках за конем Слэда. Дважды они меняли коней, которых по каким-то неуловимым знакам подавали им на остановках старики горцы, тотчас же исчезавшие. Они ехали всю ночь, и к утру, когда Слэд уже разуверился в том, что спутники его способны о чем-нибудь говорить, старший произнес но-русски:

- Шамиль болен, не хочет тебя видеть. Глаза у Шамиля болят.

Слэд удивился и не сразу нашел, что ответить, он догадывался, что один из провожатых попросту настроен к нему враждебно. Второй спутник его что-то резко сказал товарищу, тот затих, но вскоре повторил ворчливо на родном языке:

- Турок, перс, русский, курд, англичанин... У Шамиля глаза болят - так много людей надо ему видеть... Зачем столько людей? Много людей - много мыслей. Много мыслей - много лжи. Шамиль не должен врать, у Шамиля свой народ, и никто Шамилю не нужен.

К вечеру они въехали в селение, почти висевшее на выступе горы, и Слэду сообщили, что Шамиль здесь.

- Вчера приехал сюда, не хочет тебя в своем доме видеть, - беззлобно, но с тем же явным недоброжелательством сказал старший. - А не был бы здесь по делам, не стал бы тебя принимать.

Слова эти следовало понять так: "Не подумай, что из-за тебя он сюда приехал".

Слэд догадался, что старики знают о тайном сговоре Шамиля с англичанами, не очень довольны этим и, может быть, потому хотят устроить его свидание с Шамилем подальше от аулов. Предположить, что недовольство их вызвано им самим, он не мог. "Они не знают меня", - размышлял он.

Остаток дня Слэд провел в чьей-то сакле. Вокруг нее выступали плоские каменные бугры, похожие на могильные плиты. Свет лупы бросал на них белые пятна, похожие на лужи разлитого молока, н пахло здесь отовсюду кислым козьим молоком, дымом и нагретым, отдающим свое тепло

камнем. Этот запах камня Слэд старался определить и не мог. А может быть, так пахла здесь земля, вся в увалах, в вознесенных к небу и как бы поднятых дыбом маленьких садах, в опущенных куда-то на дно ущелий огородах.

Начитанный Слэд вспомнил повести Лермонтова о Кавказе и не уловил в этой местности ничего общего с тем, что было известно ему по книгам. Он тотчас же объяснил себе это собственным состоянием духа. Ему действительно уже много времени было не по себе: искательность турок перед англичанами и смуты в самой Турции надоели. Он был расхоложен к Востоку и уже успел устать от войны!

Белобородый старик в драной, но чистой одежде строго и молча принес ему воду для мытья и еду. Слэд помылся, поел и вышел.

Селение было бедное, в густом молодом лесу, сакли походили одна на другую, горные тропы терялись где-то в лощине горы, и Слэд не знал, ради предосторожности или из-за вражды так умышленно невнимательны здесь к нему, высокому посланцу.

Наконец тот же старик провел его по единственной узкой улочке селения к выложенному камнем горному роднику. Шамиль сидел в тени огромного дуба с видом человека, случайно заброшенного сюда на отдых. Большелицый, бородатый, он был в белом шелковом халате, в белой чалме и перебирал в руках янтарные четки. Он казался намеренно равнодушным к Слэду. Быстрым взглядом немигающих зорких глаз он окинул англичанина и тут же отвел взгляд в сторону.

- Садись, - сказал он по-турецки и показал рукой на землю таким движением, будто приглашал к столу.

О Мушавар-паше он слышал и сейчас хотел, ни о чем не расспрашивая, узнать, что за человек к нему пожаловал гонцом от английского посла. Ему не раз приходилось встречаться с послом, но безрукого сэра Раглана он ставил в душе выше и склонен был с ним больше считаться, чем с послом. Сэр Раглан воевал, командовал кораблями, брал Севастополь, а что делал посол?

- Я слушаю тебя!

Слэд почтительно передал ему, почему не было так долго турецких кораблей с порохом и людьми и в каким положении окапались союзники, о многом умалчивая и рассчитывая в свою очередь выведать у Шамиля его планы. Он

знал о том, с каким нетерпением ждет Шамиль падения Севастополя.

Но Шамиль ничем не выдал своих настроений и лишь коротко заметил, выслушав Слэда:

- У нас говорят: "Будешь долго стоять в осаде, сам станешь осажденным!"