Корона Ордынской империи, или Татарского ига не было

Второй топоним — это река Белая [93]. В легенде это название моря, но — река Белая фактически впадает в море — Байкал, она — как бы продолжение (залив) моря, учитывая что Ангара, притоком которой и является Белая, вытекает из моря — Байкала [94].

От устья реки Белой, на которой и находится современное село Мальта, до самого Байкала по Ангаре расстояние около ста километров. Как видим, местом обитания предков Чынгыз хана и, возможно, его родиной татарская летопись указывает западное побережье Байкала, и эти сведения совпадают с современными топонимами, и город Мальта мог, соответственно существовать на берегу Байкала или неподалеку на реке в X–XI вв., несколько поколений до рождения Чынгыз хана. И наименование этого города могло перейти впоследствии к современному селу Мальта. Топонимы, что общеизвестно, могут сохраняться тысячелетия, а не только века.

Чынгыз хан мог, несомненно, родиться и в другом месте, или начать свою заметную для историков деятельность в другом районе Центральной Евразии, где также обитали татары задолго до «монголо-татарского нашествия», судя по приведенным выше сведениям. Хотя, стоит упомянуть, что татарские источники содержат также сведения, что «юртом рождения, жизни и правления Чынгыз хана являлся Кытай» (105, 111).

Но заметим, что географическое понятие «Кытай» означало в рассматриваемое время весьма обширные территории — по выражению Л. Н. Гумилева, «от Китайской стены до сибирской тайги» [95], а вовсе не означало страну (территорию государства) народа, известного ныне под схожим названием — «китайцы» (самоназвание «хань»).

Как видим, сведения о проживании части средневековых татар — представителей «улуса, в котором родился Чынгыз хан и единоплеменные с ним поколения» на Байкале, о строительстве и использовании ими судов, о проживании их в городах, приведенные выше — полностью согласуются со сведениями татарской летописи. И главное — все эти сведения противоречат официальной версии происхождения Чынгыз хана из племени кочевников-халха, использующих в качестве основного жилища примитивные передвижные юрты и не имевших других навыков создания материальных благ, кроме «малопродуктивного кочевого скотоводства». Но как видим, и город, и корабль (судно) и море в татарской легенде, и даже, как мы видели также выше, локализация и этническая принадлежность соплеменников героев — все мои гипотезы подтверждаются также данными из других, независимых друг от друга источников.

Особо стоит отметить, что в татарской легенде, отрывок из которой приведен выше, имеется существенная деталь в сюжете о чудесном происхождении Чынгыз хана: волшебный луч проникает не в дымоход юрты, как в легенде китайцев и персов (55, § 21), а в окно городского дома. И легендарный волк убегает в дверь именно дома.

Объяснение этому простое — китайцам и их соавторам-последователям персам необходимо было в своей историографии представить Чынгыз хана исключительно прирожденным «диким кочевником», «учителями» которого были именно китайцы.

А соплеменников основателя и первого правителя державы монголов авторам китайско-персидской «Истории о монголах» необходимо было объявить «веточкой великого ханьского народа», как утверждают сами китайцы (об этом ниже), халха-монголами, которые вели именно исключительно кочевой образ жизни и находились на соответствующем уровне развития.

И как мы видим, татарская летопись — это летопись народа, обладавшего издревле высоким уровнем материальной культуры, и летопись повествует именно о предках данного этноса, к тому же у персонажей легенды татарские имена. Также герои летописи, судя по ее содержанию, обладают всеми качествами «оседлых» народов: умеют строить дома, суда, ходят на судах по рекам (возможно, и по Байкалу) живут в городах. Все эти свойства, присущие татарскому народу, как следует из приведенного, частично признаются даже официальными историками, но лишь в отношении «монголо-татар» — и то в более поздний период существования монгольской державы.

Как видно из приведенных выше сведений, достойных доверия, монголо-татары Чынгыз хана в своем развитии ничуть не отставали от «оседлых» народов, достигших для своего времени высокого уровня материальной культуры. И сочетал этот народ, как видно, одновременно и оседлый образ жизни, и кочевое, скотоводческое, хозяйство — но вовсе не «малопродуктивное».

Это свойство — сочетание «оседлой» и «кочевой» жизни у средневекового татарского народа, как и у некоторых других народов (арабов, уйгуров и др.), прошедших аналогичный путь в своем развитии в более ранние, чем татары, периоды истории, было замечено историками и явилось поводом для споров. Мол, что было «первично» у татаро-монгол и других «кочевников», «ставших почему-то оседлыми за весьма короткий исторический период» — государство или «оседлость»?

Известны факты находок в евразийской степи многочисленных свидетельств наличия в VIII–XII вв. земледельческих поселений, в том числе и городов. Л. Н. Гумилев решительно возражал против объяснения этих находок тем, что «кочевники, беднея, превращались в земледельцев и тем самым приобщались к цивилизации» (37, 311).

Не согласен был Великий Евразиец также и с утверждением о том, что исключительно «кочевнические образования — «тюркское, …уйгурское, …арабское, …татаро-монгольское и др. объединялись в государства, только когда часть населения обращалась к земледелию, создающему устойчивую экономическую базу» (там же, 323–324). Л. Н. Гумилев пояснял: «Растущие кочевые орды или племенные союзы подчиняли себе соседние оседлые народы, либо инкорпорировали, не ассимилируя, группы земледельцев, либо на основе симбиоза создавали мощные державы — иногда на основе военной демократии, иногда феодальных отношений» (там же, 323–324).

Учитывая изложенное выше, полагаю, можно сделать вывод о том, что именно сочетание земледелия и прочих навыков оседлого образа жизни с кочевым скотоводством и другой деятельностью, требующей постоянного перемещения больших групп населения и было свойственно этносу «монголо-татар Чынгыз хана» — древним и средневековым татарам, приблизительно с VIII в.

Имеются сведения о том, что средневековые татары как раз и занимались теми видами деятельности, которые требуют мобильности больших групп населения: сопровождением караванов и охраной караванных путей, товарным скотоводством, охраной государственных границ и отражением крупных войсковых соединений киданей, китайцев, позже чжурчженей и войск хорезмшахов.

Но «разделение труда» в самом татарском этносе (сочетание кочевого скотоводческого и оседлого хозяйствования) не исключало также, по выражению Л. Н Гумилева, и симбиоза — сотрудничества с другими, оседлыми и кочевыми, народностями и племенами.

В дальнейшем «оседлость» средневековых татар, надо полагать, увеличивалась на территории всей Центральной Евразии — там, где уже проживали их оседлые соплеменники. «Свертыванию» кочевого скотоводства особенно способствовало наступление вековой засухи в Великой Степи — усыхание и выгорание многих степей ввиду резкого уменьшения осадков в связи с перемещением глобальных циклонов севернее Великой Степи (34, 302–305).

Свидетельства проживания раннесредневековых татар мы можем видеть и ныне от Великой китайской стены, Алтая и Байкала до Черного моря — например, это локализация татарского населения России, факты существования «древнетюркских» и средневековых «татаро-монгольских» городов, различных памятников «древнетюркской» культуры. То есть имело место, в том числе и внутри этноса средневековых татар, именно «сосуществование кочевий и городов при меняющихся формах взаимодействия» (там же, 325).

Поэтому, нельзя сделать вывод, что татары Чынгыз хана были «полудикими кочевниками», только лишь из того, что об их войске, передвигавшемся в походе, различные летописцы оставили примерно такого рода сведения: «Татары не нуждаются в следовании за ними провианта и припасов, потому что при них овцы, коровы, лошади и другая скотина, и они ничем иным не питаются, как их мясом. Животные же их, на которых они ездят, (сами) разгребают землю копытами и едят корни растений, не зная ячменя. Вот почему, делая привал, они (татары) не нуждаются ни в чем постороннем» (101, 3).