Опричнина

К Оболенским княжатам принадлежал попавший на жительство в Среднее Поволжье Андрей Иванович Стригин (Казань) [661], а также Василий Борисович Тюфякин с детьми Михаилом и Василием, в 1565–1566 гг. владевшие поместьем в Свияжске [662]. Потомками черниговских княжат были «новые казанские жильцы» Борис и Семен Ивановичи Мезецкие (последний в середине XVI в. дворовый сын боярский по Мурому) [663].

Ссылке в Казань и Свияжск подверглись и родичи Алексея Адашева. В Свияжске оказались многочисленные костромичи Ольговы-Шишкины (Федор Никифоров, Федор Семенов, Никита, Василий, Кислый и Десятый Федоровы дети, Константин, Федор и Пятой Васильевы) [664]. Свияжскими помещиками сделались и Путиловы [665], родственники Ольговых [666]. Возможно, переселение Ольговых и Путиловых имел в виду Курбский, когда писал, что царь велел многих «сродников» Адашева «ото именеи их из домов изгоняти в дальные грады» [667]. В Казани мы находим Василия и Федора Михайловых детей Турова (родственников казненного в 1567 г. костромича Петра Ивановича Турова) [668]. Вероятно, большинство родичей бежавшего в Литву Тимохи Тетерина было отправлено в Казань [669]. В 1557 г. обрывается карьера костромича Тихона Гаврилова Тыртова, которого мы сначала видим живущим в Казани, а затем имя его встречаем в синодиках Ивана IV [670]. В Казань и Свияжск попали следующие дворовые дети боярские: князь Василий Григорьевич Чесноков Андомский (вероятно, с Белоозера) [671], князья Борис и Иван Дмитриевичи Бабичевы (Романов) [672], Михаил Андреевич Безнин (Можайск) [673], Замятия Андреевич Бестужев (Суздаль) [674], Михаил Образцов сын Бестужев Рогатого (Кострома) [675], Василий Никитич Бороздин (Кашин) [676], Рудак Неклюдов сын Бурцев (возможно, из псковичей) [677], Иван Михайлов сын Головин (Москва) [678], Федор Услюмов сын Данилов (Москва) [679], Никифор, Семен и Хабар Васильевичи Дуровы (Москва) [680], Андрей Васильевич Дятлов (Боровск) [681], Федор Васильевич Еропкин [682], Феодосий (Федор) Терентьев Заболоцкий (Переславль-Залесский) [683], Федор Семенов сын Змеев (Клин) [684], Яков Федорович Кашкаров (Торжок) [685], Андрей и Мамай Ивановичи и Андрей Михайлович Киреевы [686], Иван Елизаров сын Михнев (Тула) [687], князь Василий Андреевич Молосков (вероятно, Молоцкий) [688], Семен Ярцев и Отай Нармацкий (из владимирских детей боярских) и Яков Стромилов (Юрьев) [689], Афанасий Дмитриевич Ржевский [690], Иван Никитин, Василий и Федор Даниловы дети Сотницкие (Кострома) [691], Гордей Борисович Ступишин (Переславль-Залесский) [692], Мансур Матвеев сын Товарыщев (Суздаль) [693], Юрий Андреев Фефилатьев [694], Юрий и Василий (вероятно, Дмитриев) с сыном Ширяем Хвостовы (Суздаль) [695], Василий Шереметев сын Хлуднев (Переславль) [696], Андрей Иванович и Михаил Юрьевич Шейны (Москва) [697], Петр Васильевич Шестов (из ржевских детей боярских) [698], Елизар Романов сын Шушерин (Дорогобуж) [699].

Трудно сказать, какими конкретными провинностями вызывалось в каждом случае переселение этих княжат и детей боярских в Казань. Прямой связи с выселением из опричных уездов усмотреть нельзя, ибо подавляющее большинство их служили не с земель, вошедших в опричнину. Переселениями в Поволжье Иван Грозный продолжал репрессии против сторонников Избранной рады и тех, кто, по его представлениям, мог поддержать претензии Владимира Старицкого на московский престол. Система «свода», кстати говоря, применялась и к посадским людям. В Казани встречаются сведенцы — торговые люди и ремесленники из Твери, Костромы, Владимира, Вологды, Рязани, Пскова, Углича, Устюга, Москвы и Нижнего Новгорода. Переселенческая политика правительства Ивана IV свидетельствовала о стремлении русифицировать новоприсоединенные районы Среднего Поволжья.

Переселение в Казанский край дало Р.Г. Скрынникову основание для вывода о том, что «первоначально опричная политика имела по преимуществу антикняжескую направленность» [700]. Но выселению подверглись далеко не одни княжата. К тому же весной 1566 г., т. е. примерно через год, ссыльных княжат и детей боярских стали возвращать на старые места. «Отказ от антикняжеских репрессий, — пишет Р.Г. Скрынников, — объяснялся тем, что, с точки зрения правительства, казанское переселение достигло основной цели, подорвав влияние и богатство фрондирующей титулованной знати» [701]. Но о каком же «подрыве» влияния княжат и «подрыве» их экономической мощи может идти речь, когда через год после их высылки в Казань, они были амнистированы и возвращены на старые места?

Обстановку опричных выселений наглядно изображают Таубе и Крузе. «Представители знатных родов, — пишут они, — были изгнаны безжалостным образом из старинных унаследованных от отцов имений… Эти бояре были переведены на новые места, где им были указаны поместья». Особенно туго пришлось переселенцам из Костромы, Ярославля, Переславля и других областей, «в которых жило больше 12 000 бояр», а в опричнину пошло не более 570. «Остальные должны были тронуться в путь зимой среди глубокого снега… Если кто-либо из горожан в городах или крестьян в селах давал приют больным или роженицам хотя бы на один час, то его казнили без всякой пощады. Мертвый не должен был погребаться на его земле, но сделаться добычей птиц, собак и диких зверей» [702].

Испытанным средством обеспечения благонадежности крупных политических деятелей продолжала служить порука. В 1565–1566 гг. были взяты три поручные грамоты: по Л.А. Салтыкову, И.П. Яковлеву и М.И. Воротынскому.