Опричнина

Побег Курбского за рубеж заставил Ивана Грозного поспешить с проведением задуманных реформ. Сразу же после получения известия о бегстве князя Андрея (7 мая) царь выехал в сопровождении князя Владимира Андреевича Старицкого в Переславль-Залесский на освящение каменной церкви Никитского монастыря, затем направился в Троице-Сергиев монастырь, Можайск и Можайский уезд («в новых селех»), а оттуда в волость Олешню (принадлежавшую Владимиру Старицкому) и в дворцовые села (был «во всех дворцовых селех»). Затем он побывал в Верее и Вышгороде. Поездка в Можайск, возможно, вызывалась слухами о приближении к русским границам польско-литовских войск во главе с самим Сигизмундом-Августом [556]. Вся эта поездка продолжалась два месяца: в Москву царь возвратился лишь 8 июля [557]. В Можайске с Грозным находился будущий опричный боярин А.Д. Басманов. В скором времени Можайск, Вязьма, Вышгород и Олешня (не говоря уже об Александровой слободе) войдут в состав опричных земель. Верею царь отдаст в обмен Владимиру Старицкому.

В июле 1564 г. по распоряжению Ивана IV началось новое большое наступление на Великое княжество Литовское, которое должно было быть ответом на поражение под Улой и на побеги изменников в Литву. Почти одновременно с этим царь 5 июля (еще во время своей поездки по дворцовым селам) написал пространный ответ на «эпистолию» князя Курбского. Этот важный публицистический памятник 60-х годов XVI в. представляет собой своего рода манифест перед введением опричнины. Грозный не просто оправдывается, отвергая обвинения, выдвинутые Курбским, а сам переходит в наступление, обличая изменников. Неограниченность самодержавной воли монарха, санкционированная теократическим характером его власти, — вот лейтмотив всех рассуждений царя. Особое раздражение Ивана Грозного вызывают все покушения на суверенитет царской власти. «Доброхоты» Курбского во главе с Сильвестром и Адашевым оттого так ненавистны Ивану IV, что они «хотеша воцарити, еже от нас растояшеся в колене, князя Владимера» [558], а самого царя отстранить от управления страной. Ивана Грозного возмущает, что Курбский и его сотоварищи стремились «на градех и властех совладети» [559]. Еще бы! Ведь и родичи князя Андрея «многи пагубы и смерти» умышляли на деда и отца Ивана IV [560], да и сам Курбский изменил царю, захотев сделаться «ярославским владыкою» [561]. Чувство меры все-таки не позволило Грозному обвинить князя Андрея в стремлении самому воцариться на Руси, однако и то, в чем царь упрекал Курбского, недалеко ушло от такого обвинения.

Все помнит царь Иван: и бегство в Литву Семена Вельского, и выступление Андрея Старицкого, поддержанного новгородцами и родичами Курбского, и хозяйничанье княжат Шуйских и деда князя Андрея Михаила Тучкова. Разгоряченное воображение Грозного склонно вообще считать изменниками всех бояр, правивших страной в годы Избранной рады [562]. Четко сформулированный тезис царя: «Жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же» [563] — сделался уже вскоре программой опричнины. Этим апофеозом безграничного самовластия утверждалась необходимость полного подчинения божественной воле монарха всех подданных как бессловесных «холопей». Будущее покажет, какими средствами мыслил царь Иван утвердить самодержавие в своей стране. Но уже то, что Иван IV забывал завет Ивана Пересветова — «воинниками царь силен и славен», являлось тревожным предзнаменованием.

Задуманное наступление на Литву летом 1564 г. окончилось неудачей: походы Ю.И. Токмакова из Невеля и Озерища и В.А. Бутурлина из Смоленска к Мстиславлю носили характер пробы сил (основные русские войска не были еще двинуты против Литвы) и никаких существенных результатов не дали [564]. В Ливонии литовский гетман Александр Полубенский, выйдя из Владимирца (Вольмара), воевал в июне «юрьевские волости». В следующем месяце М.Я. Морозов в ответ на это воевал «немецкие пригороды». Набег литовских отрядов на псковские волости был с успехом отбит местными силами [565]. Война с Литвой приняла затяжной характер. Ввиду этого русское правительство осенью 1564 г. пошло на заключение семилетнего перемирия со Швецией ценой временного признания шведского владычества над Таллином, Пярну и некоторыми другими городами на севере Ливонии [566].

Осенью 1564 г. литовские войска и их крымские союзники начали контрнаступление. Под Черниговом появился литовский гетман Павел Сапега, под Полоцком — Николай Радзивилл с Андреем Курбским. На литовском театре военных действий обстановка сложилась для русских войск более или менее благоприятно: им удалось не только выдержать трехнедельную осаду Полоцка, но даже 12 ноября занять пограничную крепость Озерище [567]. Зато большую опасность представили действия крымского хана, вероломно нарушившего договор о перемирии. К началу октября 1564 г. Девлет-Гирей, рассчитывая, что Иван IV со своими войсками находится в полках «против литовского короля», подошел к Рязани. Удар с юга был нанесен согласованно с Сигизмундом II [568].

Набег Девлет-Гирея застал русское правительство врасплох. Полагаясь на шерть, принесенную крымским ханом, оно оставило на южных окраинах только немногочисленные заслоны, распустив воевод по домам. Только находчивость будущих опричников А.Д. Плещеева и его сына Федора, находившихся в момент татарского нападения в своих рязанских поместьях, спасла положение: возглавив наскоро собранные отряды местных служилых людей, они неожиданно ударили по крымским полкам [569].

Получив весть о нападении Девлет-Гирея на Рязань, Иван IV, находившийся в то время в Суздале (он приехал в Покровский монастырь на празднование Покрова богородицы), быстро возвратился в Москву и в спешном порядке 17 октября послал свой «двор», т. е. личный царев полк, во главе с И.П. Яковлевым и И.П. Федоровым на Оку. Однако татары к этому времени уже от Рязани отошли, пробыв под ней всего только три дня.

В такой напряженной обстановке военных неудач, начавшихся многочисленных репрессий и побегов в Литву происходит введение опричнины.

Глава III

Введение опричнины

В воскресенье 3 декабря 1564 г. царь Иван Васильевич Грозный со своими детьми и царицей Марией отправился в подмосковное село Коломенское праздновать Николин день (6 декабря). Выезды московских государей на богомолье были делом обычным. Но на этот раз жители столицы были удивлены. Царский «подъем» настораживал своей угрюмой торжественностью. Странным казалось уже то, что царь брал с собой не только «святость» (иконы и кресты), но и драгоценности, одежды и даже «всю свою казну». Царь отдал также распоряжение покинуть Москву вместе с ним избранным боярам, ближним дворянам и приказным лицам [570]. Все они должны были собираться в путь вместе с женами и детьми. Царя должен был сопровождать в его таинственной поездке «выбор» из дворян и детей боярских, причем в полном вооружении («с людьми и с конями, со всем служебным нарядом») [571]. Конечная цель этого выезда строго хранилась в тайне. Все понимали, что дело не ограничивалось простой поездкой на богомолье [572].