Портрет механика Кулибина

- Враки это! - выкрикнул кто-то из лавочников. - Кулибин его подговорил!

- Неправда! - снова загремел голос Авдея. - Никто меня не подговаривал. Это совесть во мне заговорила! Все желающие могут посмотреть, как я все хитрые штуки свои убирать стану! Поставил я их по заказу, а странницу Феклу нарочно направили туда, чтобы слухи по городу распустить!

- Коли так - назови заказчиков! - выкрикнули из толпы.

- В том-то и дело, что не могу! Они ведь сами ко мне не пришли, холопов своих направили. Думаю только, что здесь они и слова, обращенные к ним, слышат. Только вряд ли покаются они так же, как я. Яко тати в нощи привыкли поступать...

- Что же это такое делается? - растерянно поворачивался во все стороны Дранников, ища у соседей сочувствий. - Какой-то грязный плотник храм в торжище превратил! До чего дожили! Отец Иннокентий, вразуми нечестивца, иначе мы его сами капитан-исправнику сдадим!

От дверей, где стоял народ попроще, неслось возмущенное:

- Пусть говорит! Не имеете права на исповеди рот затыкать! Самих аршинников, обирал проклятых, привлечь бы к ответу, они небось все и подстроили!

Пришедший в себя отец Иннокентий угрожающе поднял крест:

- Прокляну, нечестивцы! Не позволю храм в ярмарку превращать! А за тяжкий грех, безобразие, учиненное в храме плотником Авдеем, налагаю на него епитимью*, отлучаю от святого причастия на год!

_______________

* Е п и т и м ь я - наказание, налагаемое духовным лицом на кающегося грешника.

Авдей выслушал приговор, помедлил немножко, повернулся и направился к выходу. Прихожане расступались перед ним, давая дорогу. Кто-то крикнул:

- Считай, Авдей, что искупил ты тяжкую вину всенародным покаянием!

Он поклонился в ту сторону, ответил:

- Спасибо, люди, что отпускаете мне тяжкий грех! Нечистую силу я тотчас же убирать отправляюсь, духа ее там не останется, можете проверить! И капли вина больше в рот не возьму.

Через минуту в храме вновь установилась тишина, и отец Иннокентий закончил прерванную проповедь.

Оживленно обсуждая происшествие, народ повалил к выходу. Вслед за Авдеем к дому Кулибина отправилась немалая толпа. Однако богатые купцы, судовщики и лавочники предпочли не присутствовать при разоблачении. Странницы Феклы и юродивого Захарки тоже не было вместе со всеми.

Зато Андрей Трофимов вместе с другими ремесленниками из Кунавино уже дежурил здесь.

Узнав от нас о последних событиях, кузнец крикнул своим:

- Прищемил, ребята, Авдей длинный нос страннице, чтобы не в свои дела не встревала! А плотник пусть к нам, в Кунавино, переселяется, мы его в обиду не дадим!

9

Сразу же после того, как Авдей убрал на глазах у всех ящички с берестой и бутылочные горлышки, мы с учителем Орловым поспешили в Подновье, чтобы поскорее сообщить своим о последних событиях. А по дороге я попытался разрешить противоречие, которое не давало мне покоя.

- Яков Васильич, - спросил я, - когда-то вы писали стихи и рассказывали ученикам о человеке, который прославил Нижний Новгород. Но не было ли ошибкой его возвращение в родной город? Не стала бы счастливей судьба водоходной машины в Петербурге? И почему не поддержали ныне в столице своего когда-то знаменитого механика?

Мой спутник ответил далеко не сразу:

- Нелегкий, сударь, вы вопрос поставили, не знаю, как к нему и подступиться! Сам над ним долго размышлял, да так и не нашел исчерпывающего ответа. Ну что ж, попробуем вместе разобраться...

Разумеется, рассуждал в основном Яков Васильевич, а я внимательно слушал, стараясь запомнить каждое слово.

Жизнь Кулибина в Петербурге сложилась вовсе не так благополучно, как представляется по записям в его тетради. Сделал он действительно поразительно много, заслужил похвалу лучших мировых ученых и знаменитых соотечественников, порой пользовался снисходительной благосклонностью знатных вельмож и самой царицы, но тем не менее ни одно из его значительных изобретений так и не было осуществлено на практике, не нашло широкого применения. В том и состояла трагедия изобретателя, что он "определил все свои мысли на создание казне и обществу полезных машин", и они получали самую высокую оценку у специалистов, но дальше чертежей и моделей дело не шло.

Модель арочного деревянного моста через Неву блестяще выдержала испытание, а затем многие годы простояла во дворе Академии наук и наконец была убрана с глаз долой, в укромный уголок сада Таврического дворца. Фонарь-отражатель, усиливающий силу света почти в пятьсот раз, стал одно время модным в столице, освещал подъезды к домам богатых вельмож, устанавливался на их кареты. Однако так и не был применен для освещения различных мануфактур и фабрик, городских улиц и площадей, не устанавливался в морских маяках, как предлагал Кулибин. Модель оптического телеграфа была показана императору Павлу I, одобрена им и заняла место в Кунсткамере, где уже находились несколько других его моделей. Наконец, водоходная машина, которую Кулибин считал из всех своих изобретений "пользою государству преимущественнее и в осуществлении против других несравненно выгоднее", также получила одобрение Адмиралтейств-коллегии еще в 1782 году и была после того напрочь забыта.

Высокопоставленные чиновники в различных ведомствах, от которых зависела судьба его изобретений, неизменно разводили руками и отвечали: "Нет средств!"

"Да есть же, есть средства! - хотелось крикнуть Кулибину. - На устройство одного только пышного придворного празднества затрачивается столько денег, сколько нужно для возведения того же арочного моста через Неву! А устраиваются такие балы каждую неделю!"

Но разве скажешь такое вслух? И без того на него косятся знатные вельможи, чьи частые балы он отказывался украшать своими знаменитыми иллюминациями и фейерверками! Ох уж эти забавы большого света! Сколько его драгоценного времени потрачено на них зря! Ближайшим сподвижникам Екатерины II, братьям Орловым, Потемкину, Нарышкину и другим, общим числом до двух десятков, отказать не было возможности, вынужден был выполнять их прихоти!

Медаль, пожалованная ему императрицей, дающая право входа во дворец, также дорого обошлась ему! Екатерина II постоянно отвлекала Кулибина от работы над важными изобретениями различными мелкими просьбами-приказами. То надо игрушки наследнику престола, а затем и внукам, то починить часы или еще какой-нибудь хитрый механизм, то создать новые удобства для обитателей дворца: осветить темные коридоры, придумать, как открывать и закрывать высокие окна без помощи лестницы, соорудить подъемное кресло на второй этаж для тучнеющей императрицы...

И на все требовалось время, много времени! Порой на полях своих чертежей он рисовал песочные часы, сокрушаясь о том, сколько времени потрачено напрасно! А сколько его еще осталось? Надо торопиться! Ведь жизнь так коротка!

Время для Кулибина было всегда дороже денег! Сберегая его, он упорно отказывался извлекать выгоду даже из своих получивших всеобщее признание изобретений. Стоило только наладить массовый выпуск фонарей-отражателей, пользовавшихся одно время огромным спросом, можно было бы вместе с семьей безбедно существовать до конца жизни. Кулибин распорядился по-иному. Решил, что ревербер и без него дальше проживет, опубликовал его чертежи и уступил, причем безвозмездно, заказы другим мастерам.

И так он поступал всегда: выпускал синицу из рук, пытаясь поймать журавля в небе! Он не задумываясь вкладывал свои деньги во многие изобретения, да почитай, что во все! Покупал на них дорогие инструменты и материалы, платил вольнонаемным работным людям, тратил все свое время на бесконечные опыты! И снова достаток в доме сменялся долгами, которые росли, как снежный ком с горы!

Он мог жить припеваючи, оставаясь только придворным механиком, украшателем празднеств, развлекателем великих князей. Ему не раз предлагали это. Но подобная жизнь была немыслима для него! Он стремился творить, изобретать что-то новое прежде всего ради блага отечества, общественной пользы! Во имя этого отказался даже от дворянства, не желая менять свой образ жизни в угоду двору.