Сначала я был маленьким

А в нашем классе (еще в начальной школе) продолжалась миграция. И делился класс на "хулиганов" и "нехулиганов". Я помню одну переменку, когда Витька Крученов (он был старше года на три) дрался на ножах с каким-то девятиклассником, а еще один из наших одноклассников, некто Виктор Хетонов, беспросветный двоечник, типичный представитель школьной "камчат ки", кончил тем, что в 18 или 19 лет вместе с какой-то бандой утопил в Сестрорецке велосипедистов и был расстрелян.

Бог мой, какие разные люди, разные характеры учились в нашем классе! Удивительно: но я помню не только их имена, фамилии - я помню характеры и повадки каждого. Спокойный и великодушный, очень красивый Юра Топтунов. Где он сейчас? Я уверен, что он на всю жизнь остался таким же благородным, каким был в детстве. Порывистый, совершенно беззлобный Вовка Синайский. Его отец работал министром финансов Карело-Финской ССР, а в Ленинграде жили они в огромнейшей коммунальной квартире на Литейном (в одной комнате Вовка, папа, мама и чудесная бабушка). Каждый раз, когда я шел к Вовке, я не мог найти его комнату в этом лабиринте. В их же квартире жил врач, имевший частную практику, и на подъезде висела табличка еще с дореволюционных времен: "Врачъ А. М. Черно усенко (кажется, в этой фамилии где-то должна быть буква "ять" - не помню уже, да простит мне это читатель). Мочеполовыя и венерическiя болезни". После смерти Вовкиного отца его мать вышла замуж за гитариста и приходила к моей маме, чтобы она позанималась с ней научила ее конферировать. И стала ездить с мужем по гастролям.

Когда я уже был взрослый, встречал Вовку Синайского сначала с одним ребенком, потом - с двумя, тремя. Возможно, сейчас он уже очень богатый дедушка. А стал он парикмахером.

Очень близким другом моим стал тогда Аркаша Вирин (и, как выяснилось, дружба наша оказалась "пожизненной" - до сего дня мы сохранили душевные отношения). Пришел он в нашу школу в середине второго класса. У него был абсолютный слух, учился в музыкальной школе, был очень начитан и очень искренен. Помню, на одной из переменок мы жевали бутерброды, и Аркашу кто-то спросил, какой он национальности. Он ответил:

- Еврей. У меня все евреи - и мама, и папа, и бабушка, и даже наша кошка - тоже еврей.

Тогда я еще не читал Кассиля и не мог знать, что это цитата, а расценил как его юмор, и мы с Аркашей подружились.

Он чаще других бывал у меня дома, а я очень часто ходил к ним, на улицу Рылеева, дом 21 (в этом доме, кстати, жили тогда знаменитый актер театра музкомедии А. В. Королькевич, дирижер Курт Зандерлинг, народный артист Владимир Иванович Воронов). Тоже в коммунальную квартиру!

У Аркаши в доме был предмет моей мечты - пишущая машинка!

С нами, детьми, очень дружили родители Аркаши, Любовь Давидовна и Яков Абрамович, и бабушка Бронислава Львовна. Аркаша, кстати, стал самым активным (если не сказать активнейшим!) участником-"строите лем" нашего домашнего театра (о театре я уже писал выше).

Приход друг к другу домой у нас не считался "приходом в гости": это было в порядке вещей. Возможно, кому-то из родителей это и не нравилось, кому-то мы, дети, мешали, когда вот так, не спросясь, заходили. Но в нашу семью приходили все.

Я уже писал, что дома мы играли в театр, школу, цирк, делали разные представления. Коля Путиловский делал кульбиты, чем приводил в ужас наших гостей и в полный восторг мою маму. (О Коле, моем очень добром, но, увы, уже покойном, друге, я очень хочу рассказать больше и когда-нибудь найду такую возможность: нельзя, чтобы он исчез бесследно - он заслужил добрую память); Аркаша Вирин играл на рояле, мы играли сценки (помню, я играл Леди Мильфорд, а Катя - Луизу Миллер из "Коварства и любви" Шиллера, так же мы играли и "Мачеху" Бальзака. Мы запомнили сцены из этих спектаклей, - их мама репетировала дома с актерами, которые приходили к ней за помощью). А кто смотрел нас! Это были и Николай Константинович Симонов с Анной Григорьевной Белоусовой; Ольга Яковлевна Лебзак с Константином Игнатьевичем Адашевским; Виталий Павлович Полицеймако, Леонид Генрихович Зорин, Петр Мартынович Алейников, Владимир Владимирович Дружников, Иван Федорович Переверзев, Игорь Владимирович Ильинский! Даже - Сама! Сама Фаина Георгиевна Раневская - личность, которую я считаю самой великой Личностью ХХ века!

Но самым близким другом моим все же был Сережа Дрейден.

Бог мой, как же скудно мое повествование! Ну не передает оно ни атмосферу того времени, ни моих переживаний! А ведь вы помните, какими были детские переживания! Ведь все казалось главным! А каждая проблема глобальной. Многие, казалось бы, незначительные эпизоды, оборачивались коварством (а детское коварство в чем-то страшнее коварства взрослых - ведь обращено оно на не заросшие толстой кожей нервы).

Казалось бы, мелочь - приход в наш дом соученика Сережи Дрейдена В. С. (не буду называть его фамилию - не нужно рекламировать зло), а для меня эта мелочь стала уроком вероломства. Этот красивый самоуверенный 13-летний мальчик приходил к нам каждый день. Его красота пленила и мою сестру Катю, и ее подругу Лену Решкину. А я на него смотрел с обожанием, с которым смотрят хилые мальчишки (а я и был таковым) на суперменов. В. С. умело ссорил нас с Серегой Дрейденом - его забавляло это. А мы всерьез все переживали. Однажды В. С. добился даже того, что мы демонстративно выставили Сережу из нашего дома. Боже мой, как мне стыдно и теперь, через 45 лет, когда представляю себе чувства Сереги, доброго, очень ранимого и, в сущности, в то время одинокого, несмотря на огромное окружение ребят, парня, когда он, идя в наш дом в надежде на радушный, искренний ответ на его открытые чувства, встречал, по сути, надругательство над этими чувствами. И жестокость эта ничем не была оправдана - никто из нас о нем, о Сергее, не задумывался. А мы - и я, и Катя, и Лена - были под каким-то злым гипнозом холодного и жестокого В. С., для которого все это было не чем иным, как утверждением своей власти над нами. При этом он и с Сергеем умудрялся сохранять нормальные отношения, и Сергея держать под своим гипнозом. И вспоминаю я ужасную сцену в школе, когда на следующий день после этой жестокой обиды, Сергей Дрейден в слезах орал на меня, а потом плюнул мне в лицо. В. С. был при этом. Он смотрел и... улыбался. Нет, он ухмылялся.

Мне было тогда 11 лет. Я еще мало что понимал. Но "ситуативная" память у меня цепкая, я и сейчас помню всю эту сцену. Это похоже на то, как смотришь фильм, содержание которого не понимаешь, а через несколько лет смотришь тот же фильм - и все понимаешь. Так и я сейчас смотрю фильм сорокачетырехлетней давности.

Через несколько дней В. С. вручил нам с Катей записку со словами: "Прочтете, когда я уйду". А там было написано: "Прощайте, я с вами больше не знаком". Я задохнулся - так мне было обидно! А Катя, у которой к тому времени "чары разрушились", успокоила меня: "Петенька! Да он же мразь! Ты что, не понял?" Но мне согласиться с этим было трудно - ведь я смотрел на В. С. с обожанием! Разочаровываться в кумирах я тогда не умел.

И только значительно позже пойму я, что человек предавший несет потери значительно большие, чем тот, кого он предал: собственно, эта истина стара, как мир, если не старше.

А с Сережей Дрейденом мы опять очень сблизились, очень подружились. Конечно же, мы любили друг друга, как можно любить только в детстве - без условий, без границ, с ревностью до притеснения, с желанием абсолютной исключительности. Под любыми предлогами я старался забегать к Сереге - там я был всегда желанным гостем. И Сережа приходил ко мне и засиживался допоздна. И разговоры наши были и предметны, и абсолютно беспредметны.

А однажды Сергей пришел к нам со своим сверстником и тезкой, тоже Сергеем, сыном режиссера Театра имени Пушкина Доната Исааковича Мечика. Мечик-старший дружил с Черкасовыми, они ему помогали, чем могли, в частности опекали и его сына от первой жены. Сам Мечик-старший все время что-то искал, влюблялся в разных женщин, был очень "богемным" и на сына своего внимания, в сущности, не обращал никакого. И Сергей рос очень самостоятельным и, как казалось, "шалавым". На все у Сергея Мечика (я тогда не знал его другой фамилии) было свое мнение. Вел себя он часто вызывающе, делал поступки весьма странные. Потом его за что-то арестовали, потом он как-то странно женился. А потом и вовсе уехал в Америку. Тогда я уже, конечно, знал его фамилию, мы встречались с ним нередко. А спустя много лет, уже после его смерти, я впервые прочитал прозу Сергея Довлатова. Вот ведь как бывает! Знал ведь человека почти двадцать лет - а не присмотрелся к нему! Правда, Сергей смотрел на меня как на маленького: я же был на два года (огромный срок в том возрасте!) младше.