Историография истории древнего востока

Основной труд Э. Бюрнуфа «Введение в историю буддизма» (1844 г.) представляет собой общий обзор религиозной литературы и основных положений учения. Непальские рукописи автор классифицировал по раз-' делам, соответствующим палийскому канону, — сутра, виная и абхид-: харма — и старался обрисовать контуры культуры Индии по сведениям буддийских легенд — авадан. В качестве второго тома несколькими года-^! ми позже был опубликован перевод «Саддхармапундарики» — «Лотоса] благого закона», одной из наиболее священных книг так называемого «се- верного буддизма». Кстати, и самое разделение буддизма на «северный* 1 и «южный» также принадлежит французскому исследователю. Как и книга! русского китаиста В. П. Васильева, его труд заложил основы европей-j ской буддологии.

По сочинениям Э. Бюрнуфа с буддизмом знакомились поэты и философы. Под его влиянием складывался американский трансцендентализм:^ Индия помогла Эмерсону «освободиться от христианских суеверий», а буддийские мотивы попали в знаменитое сочинение Торо «Уолден, или Жизнь в лесу». А. Шопенгауэр говорил: «У меня в кабинете вы не увидите изображений христианских святых, но я был счастлив, когда мне удалось найти статуэтку Будды». Впрочем, немецкий философ не видел прин-, ципиальных различий между буддизмом и философией упанишад. ;

Немало было сделано Э. Бюрнуфом и в области чистой санскритологии. Он издал, например, санскритский текст «Бхагавата-пураны», выполнив то, что планировал осуществить его приятель Р. Ленц. Э. Бюр-нуф стоял у истоков Азиатского общества в Париже (1822 г.), был секретарем Академии, первым редактором «Азиатского журнала» (Journal asiatique). Отношение ученого к задачам индологии ясно сформулировано в одной из его лекций: «Это — больше, чем Индия, это — страница из истории происхождения мира, первоначальной истории человеческого] духа — вот что должны мы прочитать». Такой подход был очень близок] немецкой санскритологии. И не случайно, что именно у Э. Бюрнуфа учи- ' лись Макс Мюллер и Р. Рот — замечательные исследователи «Ригведы»,] самого раннего памятника индийской литературы. j

Выше уже упоминалось имя сотрудника Э. Бюрнуфа — норвежца Христиана Лассена (1800-1876). Ученик и помощник А.-В. Шлегеля,]

X. Лассен отличался удивительной работоспособностью и широтою научных интересов. Он откликался на все новейшие открытия, писал об античных авторах и индийской философии санкхья, о лингвистике и исторической географии. Основной его труд «Исследование индийской древности» (Indische Altertumskunde, в четырех томах, 1847-1861; второе издание — 1867-1873) был энциклопедическим по своему охвату и подводил итоги сделанному в науке к середине прошлого века. В первом томе излагалась география Индии, включая экономические районы, растительный и животный мир, естественные богатства страны, климат. Затем давался обзор древнейшего периода истории Индии, который, вслед за Э. Бюрнуфом, автор называл «добуддийским». Основными источниками X. Лассену служили эпико-пуранические предания, анализируя которые, он пытался реконструировать древнейшую династийную историю. Отдельные главы книги были посвящены происхождению каст, уровню научных знаний и сведениям о чужеземных странах.

Во втором томе (столь же обширном, как и первый, — более тысячи страниц) изложение политической истории Индии доводилось до поздних Гуптов. Задачей ученого был сбор и интерпретация всех доступных тогда источников, а главной целью — установление наибольшего количества фактов. Его кругозор не ограничивался лишь основными областями Северной Индии и Декана, но захватывал также районы крайнего Юга, Цейлон, Юго-Восточную Азию и острова Индонезии.

Половина третьего тома была посвящена истории индийской торговли со странами Средиземноморья и подробному обзору сведений об Индии в античной литературе. Вторая половина охватывала историю североиндийских княжеств раннего Средневековья. Наконец, в четвертом томе излагалась политическая история Декана, Юго-Восточной Азии, Цейлона и Индонезии с начала Гуптской эры и до мусульманских завоеваний. Здесь же был дан систематический обзор истории классической индийской культуры — религии, философии, языка и письменности, литературы и научных знаний. В раздел о культуре включен был и материал по государству и праву.

Труд X. Лассена поразительно богат по содержанию, однако этот пестрый калейдоскоп имен и событий не вполне отвечает понятию «история». И дело не только в том, что многие вопросы в середине прошлого века еще не были достаточно изучены. Автор как настоящий гегельянец не усматривал на Востоке подлинного развития, он считал его областью некой «неисторической истории». По его мнению, несмотря на все внешние перемены, современная Индия по духу и сути мало отличается от той, которую могли наблюдать спутники Александра Македонского.

X. Лассен упрекал Ф. Боппа в том, что последний для реконструкции древнейшей стадии индоевропейских языков привлекает материал классического санскрита, а не самых ранних текстов — вед. Замечание было справедливым, и вполне естественно, что к середине XIX в. внимание специалистов по сравнительному языкознанию сосредоточилось на «Ригведе». В этой области эпоху составили груды Рудольфа Рота (1821-1895). Уже в 1846 г. он решительно сформулировал суть своего подхода в нашумевшей статье «К литературе и истории веды». Исследователь отрицал, что в Индии веками и тысячелетиями поддерживалась единая традиция истолкования священных книг. Он возражал Г. Вильсону, полагавшему, что средневековый комментатор Саяна лучше понимал «Ригведу», чем любой современный ученый. По его мнению, Саяна часто бывал беспомощен и искажал комментируемый текст, переосмысливая его в духе своего времени. Сравнительный метод, которым вооружены новейшие ученые, давал более совершенное орудие интерпретации. «Подальше от Саяны», — так провозглашал Р. Рот. В своем анализе «Ригведы» он определял значение слов из контекста и этимологии, широко используя сопоставления с другими индоевропейскими языками, прежде всего авестийским.

«Ригведа» считалась тогда древнейшим памятником индоевропейской литературы, и Р. Рот находил в ней «естественную, первобытную поэзию». Помыслы ведийских ариев были скорее направлены на войну, чем на теологические спекуляции. Лишь много позднее их простое и образное творчество было затемнено и запутано брахманами-богословами. Благодаря Р. Роту и его сторонникам европейская санскритология впервые сделала попытку освободиться от опеки средневековых комментаторов и встать на собственные ноги.

В то же время с самого начала работы Р. Рота вызывали серьезные возражения, и прежде всего со стороны тех индологов, которые имели возможность жить в Индии. Мартин Хауг, Теодор Гольдштюкер упрекали знаменитого санскритолога в том, что он совершенно игнорирует ритуал, в котором используются ведийские стихи-мантры. Критики рассматривали его интерпретации как плод чисто кабинетных умствований.

Ближайшим соратником и единомышленником Р. Рота был Оттон Николаевич (Отто Карл) фон Бетлинг (1815-1904), родившийся и большую часть жизни проведший в России. О. Бетлинг учился у Ф. Боппа, А.-В. Шлегеля и X. Лассена. Свою первую работу он посвятил грамматике Панини — ее изданию и переводу. Этот эпохальный труд до сих пор переиздается, не потеряв своего значения.

Делом жизни ученого стало составление вместе с Р. Ротом так называемого Большого Петербургского словаря. Санскрито-немецкий словарь был издан в семи томах в 1852-1877 гг. на средства Академии наук.

Общий объем его составлял почти 10 тысяч страниц — это до сих пор самый крупный из существующих словарей. В нашем столетии выпускались дополнения к этому словарю (они были подготовлены Рихардом Шмидтом в 1920-е годы), сейчас готовится его перевод на английский язык. Сами принципы составления словаря были революционны: О. Бетлинг и Р. Рот основывались не на туземных лексикографических пособиях, не на трудах средневековых комментаторов, а исключительно на анализе самих санскритских текстов. Смысл каждого слова ученые выясняли из контекста и этимологии. В словаре давались также цитаты, документирующие то или иное значение. Таким образом, словарь являлся не просто справочником, он знаменовал важнейший этап в изучении санскритских текстов. Историю индологии XIX в. порой так и делили на эпохи: до и после Петербургского словаря.