Курский излом

Второе. Приказываю: выделить постоянных ответственных штабных командиров, не ниже как зам. начальника штаба, и держать их постоянно на рации, обязать постоянно и своевременно докладывать о положении своих частей в штаб корпуса.

Радиостанция обязательно должна быть связана с телефоном, командиром и штабом.

Получается абсолютная чертовщина, оставляют одних радистов, а остальные все спят, и нигде их не найдешь.

Третье. Штабы соединений до того заврались, что незнание положения своих частей стали прикрывать тем, что радиостанции находятся в движении, — это величайший позор и стыд для штабов»{743}.

Вместе с тем Н. Ф. Ватутин прекрасно понимал, что причинами срыва намеченного плана стали не только безответственность командиров корпусов, но и его собственные просчеты и недоработка штаба фронта. При подготовке к контрудару войска испытывали существенный дефицит времени на подготовку. Это не позволило, во–первых, без штурмовщины осуществить все необходимые мероприятия в корпусах и подтянуть силы к установленному времени, во–вторых, создать работоспособный центр управления всеми войсками, которые по численности были сравнимы с танковой армией. Не была налажена связь с корпусами и между корпусами. Соседние соединения не могли связаться между собой, хотя находились рядом. Напомню, командующий фронтом даже после [786] контрудара, в ночь на 9 июля, не смог связаться со 2‑м тк и был вынужден передавать приказы для А. Ф. Попова через пункт связи 10‑го тк.

Поэтому находившийся в Сажном на ВПУ 6‑й гв. А генерал П. Ф. Лагутин оказался не в состоянии управлять вверенными ему войсками и контролировать исполнение приказов. А сопровождавшие его офицеры оперативной группы штаба армии второго эшелона не имели подготовки для столь масштабного дела.

Следует отметить, что решение назначить П. Ф. Лагутина ответственным за проведение контрудара было неудачным. Павел Филиппович, хотя и был заместителем командующего, ни подготовки, ни опыта управления столь значительными силами не имел. Кроме того, абсолютно не был знаком со спецификой и особенностями танковых войск. Самое крупное соединение, которым 47-летний генерал командовал в реальном бою, — стрелковая дивизия, и при назначении в армию корпусной уровень он миновал. Судя по всему, П. Ф. Лагутин сумел сработаться с И. М. Чистяковым и, по его мнению, вполне справлялся со своими обязанностями, но занимаемая им должность была несамостоятельной и не позволяла накопить необходимого опыта управления крупными силами, тем более в экстремальных условиях.

И. М. Чистяков писал, что кандидатуру П. Ф. Лагутина предложил сам Н. Ф. Ватутин. Это вызывает сомнение. Хотя танковые корпуса и имели фронтовое подчинение, ответственность за контрудар была возложена на командование 6‑й гв. А, поэтому сомнительно, чтобы Николай Федорович назначил человека ответственным за столь масштабное мероприятие в армии без согласования с командармом. Об этом свидетельствует и разговор, состоявшийся у И. М. Чистякова с начальником штаба фронта С. П. Ивановым 6 июля, по вопросу подготовки контрудара 7 июля:

«И. М. Чистяков: …Желательно было бы командование этой группировкой возложить на Лагутина с соответствующим аппаратом, так как Ваша связь со мной будет нерушима, и я остаюсь в центре. Лагутин — это мой заместитель.

С. П. Иванов: Думаю, что тов. Николаев не согласится с Вашим предложением передать командование главным направлением совершенно случайному и не сколоченному аппарату. Во главе с Вашим заместителем. Доложу хозяину»{744}.

Похоже, Н. Ф. Ватутин в очередной раз слишком доверился подчиненным. А уточнение И. М. Чистякова по поводу должности, которую занимал П. Ф. Лагутин, свидетельствует, что [787] даже начальник штаба фронта мог не знать его, не говоря уж о командующем. Впоследствии Иван Михайлович в мемуарах свои объяснения с Н. Ф. Ватутиным о неспособности его заместителя справиться с задачей сведет к численному превосходству противника:

«…За несколько часов П. Ф. Лагутину с большим трудом удалось сосредоточить части для контрудара, и в 10 часов 8 июля он начал артиллерийскую и авиационную подготовку. Однако наши удары по флангам 4‑й танковой армии не дали желаемого результата, и мы, не достигнув Красной Поляны, были остановлены сильной группировкой противника: танками, авиацией и артиллерией. Чтобы избежать ненужных потерь, командующий фронтом приказал закрепиться на достигнутых рубежах. Мне он сказал укоризненно:

— Что же твой хваленый Лагутин задачу не выполнил?..

— Товарищ командующий, противник силен.

Он сам это понимал и закончил более мягко:

— Да… Не наступайте, но противника сдерживайте, чтобы он не мог от вас оттянуть танковые части…

Я этот разговор передал Павлу Филипповичу, правда, в более резкой форме, чем командующий фронтом говорил со мной. Павел Филиппович ответил мне разумно:

— Я бы рад был выполнить приказ командующего фронтом, мог бы всех послать в атаку, сам бы пошел, ну и перебили бы они нас. А дальше что?

Он был прав»{745}.

Но, как мы уже знаем, дело было не только в численном превосходстве. И, похоже, крепкое словцо, сказанное командармом в адрес П. Ф. Лагутина, было не просто в качестве профилактики, а за дело. Хотя требовать от человека больше того, на что он способен, неразумно, но в той обстановке эмоции перехлестнули через край у многих. Уже после войны Н. С. Хрущев, вспоминая атмосферу тех тревожных дней, писал о чувствах, которые наполняли его, да, вероятно, и многих руководителей фронта и армий:

«Вообще очень важные происходили события. Решалась судьба войны и судьба страны. Многое сейчас неприятно вспоминать. И обстановка сейчас другая, и время другое…»

Вероятно, сомневаясь в способностях заместителя командующего 6‑й гв. А, а возможно и не зная его лично, Н. Ф. Ватутин направил на помощь П. Ф. Лагутину своего начальника штаба и все командование бронетанковых войск фронта. Возможно, каждый из генералов, прибывший в войска по отдельности, чем–то и помогал общему делу, но главного, координирующего [788] и направляющего центра, которым мог стать в той ситуации лишь штаб фронта, не было. Об этом в своем донесении справедливо указал А. Г. Кравченко. Хотя командиры корпусов действовали по единому плану, но разобщенно, решая поставленные перед соединениями задачи, не учитывая, как их действия или бездействие отразятся на общем ходе наступления.

Из рук вон плохо была проведена имитация наступления 40‑й А. Она окончилась ничем и не привела ни к каким результатам. Учитывая ту безответственность, с которой подошел ее штаб к организации ударов по левому флангу 4‑й ТА, рассчитывать на заметный эффект от них было сложно. Обратимся к отчету 40‑й А:

«Своим распоряжением командующий армией эту операцию поручил (провести. — В. З.) командиру 52‑го ск генерал–майору т. Перхоровичу по следующему плану:

8.7.43 г. с 10.00 до 10.30 провести артподготовку по обнаруженным целям на фронте: Бубны, (иск.) Ново — Ивановка, после чего 161‑я сд и 71‑я гв. сд в течение дня демонстрировать наступление в направлении Герцова. При благоприятных условиях овладеть Фастов — Герцовка. Начало атаки было назначено на 10.00. Распоряжение было передано шифром.

161‑я сд в 3.00 8.7.43, сменив части 71‑й гв. сд, заняла исходное положение для наступления на рубеже: (иск.) Веденская, Готня, ур. Ситное, (иск.) Дмитриевка, Ново — Ивановка. В 13.00 после мощного артиллерийского налета по боевым порядкам и огневым точкам противника части дивизии перешли в демонстративное наступление.

Запоздавшее распоряжение штаба армии о демонстративном наступлении отняло почти все время подготовки у исполнителей на эту операцию. Командир 565‑го сп для организации и увязки вопросов взаимодействия своих подразделений имел лишь только 30 минут, поэтому задачи командирам рот и батальонов ставились в процессе боя, а приданная танковая рота 60‑го тп, не успев занять исходное положение и договориться о взаимодействии, догоняла наступающую пехоту и в первом периоде боя не участвовала.