Курский излом

Над собой не работает, знаний своих не совершенствует, опыт Отечественной войны не изучает, систематически злоупотребляет спиртными напитками, после чего жалуется на болезнь желудка.

В период проведения корпусом активных боевых операций гвардии полковник Нагаткин проявил полную бездеятельность в руководстве штабом своим, оторвался от штабов дивизий, потерял всяческую ориентировку и не знал действительного положения войск на поле боя, вследствие чего штаб не являлся органом управления командира корпуса в период боев»{753}.

Сразу же после завершения Курской битвы полковник был снят с должности и направлен в распоряжения Военного совета фронта.

На эти проблемы накладывались серьезные объективные трудности с управлением войсками 6‑й гв. А в целом. Основная причина — сложная конфигурация фронта, которая возникла после выхода противника на прохоровское направление и в ходе дальнейших боевых действий в полосе объединения. К этому моменту сплошного рубежа обороны не было. Весь ее участок оказался разорван на несколько частей, поэтому единого центра управления создать было невозможно. Частью дивизий, которые вместе с войсками 1‑й ТА прикрывали обояньское направление, командовал сам И. М. Чистяков, его основной КП находился в районе Кочетовки. Группой дивизий, оборонявшейся вдоль Липового Донца, руководил его заместитель генерал–майор П. Ф. Лагутин, с ВПУ в селе Сажное. Группы были разделены участками обороны войск двух других армий — 1‑й ТА и 69‑й А. Таким образом, обе группировки войск армии И. М. Чистякова действовали обособленно друг от друга, и координировать их боевую работу в таких условиях командарму было непросто. Еще труднее было поддерживать с ними устойчивую связь и обеспечивать всем необходимым. В некоторых случаях, как это было с 51‑й гв. сд, части самих стрелковых дивизий были разбросаны по всему фронту на расстоянии до 30 км.

В этих условиях были крайне важны слаженность и синхронность в действиях руководства 6‑й гвардейской и 1‑й танковой. Но, к сожалению, наладить должное взаимодействие их штабам не удалось. Сражаясь на одном боевом участке, имея порой войска в одних и тех же окопах, командование [800] обеих армий не смогло выстроить эффективной системы взаимоотношений ни между своими дивизиями и корпусами, ни между армейскими управлениями. Оба объединения воевали по принципу — каждый за себя. Вот что докладывал офицер Генштаба при штабе 6‑й гв. А об уровне взаимодействия:

«В боевых порядках армии действовала 1‑я ТА, но штабы армий не стремились к получению постоянной, взаимной информации, в результате взаимодействия пехоты и танков было недостаточно. Все карты оперативного отдела штаба армии не имели боевых порядков 1‑й танковой армии, поэтому затруднялось обеспечение стыков между соседними соединениями и даже приводило к напрасным жертвам»{754}.

Подобная проблема, но несколько меньших масштабов, была и в 1‑й ТА. На ее правом фланге и в центре части и соединения двух корпусов, а порой и подразделения разных бригад были густо перемешаны друг с другом и с двумя дивизиями 22‑го гв. ск, а также прибывавшими на усиление полками и бригадами 38‑й и 40‑й А. Выдвинутые в полосу 3‑го мк танковые бригады 6‑го тк имели двойное подчинение. Чтобы произвести необходимую перегруппировку сил или отвести на подготовленный рубеж подразделения, комбриги были вынуждены в ходе боя, когда каждая минута на счету, связываться со штабами обоих корпусов и испрашивать разрешение обоих комкоров. В условиях нехватки радиостанций и плохой работы средств связи большинство задуманных решений из–за этого заранее обрекалось на провал. По такой же схеме приходилось работать при передаче своих приказов и распоряжений командирам корпусов.

Танковые армии однородного состава были для советских вооруженных сил формированием новым, поэтому очень много важных моментов, к примеру при проработке штатов, было упущено и не продумано. В результате, когда танковая армия М. Е. Катукова с 7 июля взяла на себя функции общевойсковой, она не имела для этого необходимых средств обеспечения, в первую очередь — средств связи и необходимого штата личного состава в штабах на всех уровнях. Достаточно сказать, что, к примеру, штат командующего артиллерией танковой армии был сокращен относительно общевойсковой более чем на 50 %, а в процессе оборонительной операции 1‑я ТА получила в два раза больше артчастей и соединений, чем 6‑я гв. А имела перед началом операции «Цитадель». Принять эти силы, как требовали директивные документы, выстроить систему управления ими и эффективно использовать полковник Фролов и его штаб были не в состоянии. Хотя он и его [801] подчиненные делали для этого все возможное.

«На протяжении нескольких дней боев, — отмечал командующий, — в штабе артиллерии оставался лишь один оперативный работник, остальные командиры непрерывно были в частях»{755}.

Тем не менее о прибытии значительной части артполков усиления командование артиллерии армии узнавало, когда в частях заканчивались боеприпасы и их представители приезжали на армейские склады за снарядами. Понятно, что в таких условиях нельзя было создать централизованное управление артиллерией армии и артсредствами управляли в основном старшие начальники на боевых участках, где развертывались полки.

Но значительно большей проблемой стало отсутствие единой, гибкой и многоканальной системы связи в звене армия — корпус — бригада. Дело в том, что после выхода утром 6 июля 1‑й ТА на второй армейский рубеж обороны с обоими корпусами немедленно были установлены все виды связи, в том числе и проводная общеармейская, и штаба артиллерии. Однако уже 7 июля в результате вклинения немцев на участке 3‑го мк проводная связь была снята из–за угрозы полного уничтожения кабельных линий. А с подошедшим на прохоровское направление 31‑м тк в полном объеме не устанавливалась, как указано в отчете генерала М. А. Шалина, из–за «неумения начальника связи корпуса организовать ее в реальных условиях сложившейся боевой обстановки»{756}, а также плохой подготовки батальона связи и высокой динамики боев в его полосе. Таким образом, устойчивая многоканальная связь была лишь с 6‑м тк, связываться же с корпусами С. М. Кривошеина и Д. Х. Черниенко, а их управлениям с бригадами, с каждым днем становилось все сложнее. Из–за господства люфтваффе над районом обороны авиаполк связи мог использоваться лишь ограниченно. Автотранспорта катастрофически не хватало, но офицеры связи были наиболее надежным средством управления войсками в критические моменты и при доставке важных приказов и распоряжений до исполнителей. Основным каналом передачи и получения оперативной информации стало радио, но в процессе боя часть радиостанций в бригадах и корпусах вышла из строя. В частности, в районе Яковлево 7 июля был подбит радийный танк командира 3‑го мк, разбиты радиостанции штаба 1‑й и 3‑й мбр. Генерал С. М. Кривошеин, выступая перед командным составом 1‑й ТА, отмечал:

«Управление в корпусе было организовано через командный [802] и наблюдательный пункты. В мою оперативную группу на наблюдательном пункте входили представители от оперативного и разведотелов, а также офицеры связи корпуса, частей и соединений, представители шифротдела, связи и две радиостанции. При отдаче распоряжений и получении информации широко применялся вызов командиров к радио. Но обеспечение корпуса рациями РСБ совершенно неудовлетворительное. Наличие в каждой бригаде по одной рации РСБ в штабе позволяет иметь твердую, устойчивую штабную связь, но отсутствие второй рации РСБ у комбрига не давало возможности установить командирскую связь между командиром бригады и командиром корпуса. Рация Р-9 на танке комбрига на практике работает надежно только на расстоянии 4–5 км, поэтому в основном связь командира корпуса и командира бригады велась со штабной линии.

Расчет радиосредств с нагрузкой на каждую радиостанцию 2–3 абонента себя не оправдал… запаздывали срочные сообщения от командиров бригад… В корпусе необходимо иметь не менее 8 радиостанций РСБ, из которых минимум две смонтированные на танках, а остальные на «Виллисах»{757}.