Белый Бурхан

- Я - живой, не кермес! Кермесом стал Орузак! Я привез с собой тетю Адымаш и жену Шину... У них у двоих больше горя на душе, чем у нас с тобой! Радость только у одного Орузака - избушку в Мунах купил, "Зингер" достал у купцов!

- Я не рад смерти отца!-вспыхнул старший брат.- Зачем так зло говоришь?

И тогда заговорила Тиндилей, тихо и горько:

- Сын, покидающий в горе свою мать, хуже мертвого сына. Я похоронила троих сразу-мужа и двух сыновей. Но младший из них вернулся живым. А ты умер, ты - кермес! Уходи куда хочешь...

Она завела Курагана в аил, посадила выше огня и протянула ему раскуренную трубку, признав его главой семьи. Орузак потоптался еще немного у порога, потом сел на коня и уехал, ни разу не оглянувшись...

Все правильно: кермесу нечего делать среди живых людей.

Глава третья

ЗАПОЗДАЛЫЙ ВИЗИТ

Два дня Федор Васильевич упаковывал вещи, которых неожиданно набралось много. Видимо, не зря говорится в народе, что на одном месте и камень мохом обрастает... Работа у него продвигалась медленно, хотя в письме, которым он приглашался в Барнаульский уезд на ту же должность, оговаривались минимальные сроки для переезда. Принятое доктором решение не было паническим- надоела бессмысленная борьба с миссией, которая сейчас, после разгрома активистов бурханизма, приобрела форму колотья лбом об стенку.

Последствия событий в долине были ужасны для местного населения. Зайсаны, в чьем руководстве находились сеоки, сами рыскали по стойбищам и кочевьям, выискивая тех, кто был на моленьи бурханам; полицейские со старанием, достойным лучшего применения, тем же занимались в деревнях со смешанным населением; священнослужители и миссионеры двинулись черной волной в горы, надеясь на особенный урожай: окаянный хан Эрлик сокрушен бурханами и повергнут в прах, а сан Ак-Бурхан в душе орды еще не утвердился... Но больше всего доставалось кержакам, хотя во время усмирения бунтующих они откровенно были рядом с попами и полицейскими... Но почему бы и рыбки не половить, когда вода

мутная?

В Горбунках уже снялись с насиженных мест и исчезли неведомо куда Панфил и Аким; увязывал свои нехитрые пожитки Капсим; обеспокоенно вели себя и те, кто ходил с дубьем в долину, и те, кто не только там не был,

но и не собирался...

Под напором этих событий, слухов и предположений, забросил свои дела и Федор Васильевич, так ничего окончательно и не решив. Он целыми днями слонялся по разгромленному кабинету, отпихивая ногами связки книг и коробки с лекарствами; часами сидел на крыльце, поигрывая пенсне и многозначительно хмыкая; валялся на кушетке прямо в обуви, шумно листая книги и отбрасывая их одну за другой... В один из таких дней, где-то близко к обеду, заявился Капсим. Уставился на груду книг, сваленных посреди пола, покачал осуждающе головой:

- Разве так можно с добром-то?

- Что? - не понял Федор Васильевич, неохотно оставляя кушетку.

- Книги, тово... Как попало и где попало! Разве ж можно?

Доктор усмехнулся:

- Книги жалеешь? Человеческая жизнь сейчас гроша ломаного не стоит, а ты - книги! Да на кой черт все надо, если Алтай кровью поливают все, кому не лень и кто ремеслом убийцы не брезгует!..

- Добро ить... Люди - что? Бабы нарожают.

- Ты чего пришел-то? - рассердился Федор Васильевич. - Говори, а не топчись вокруг да около! Капсим сразу потускнел, махнул рукой:

- Об чем говорить-то? Ухожу из деревни со всем семейством моим!-Он присел на корточки перед грудой книг, смотря на них испуганно и с уважением. - Силов моих больше нету... Община разбрелась кто куда... Кого побили, кто сам в вине, ровно золотушное дите в коросте... А я - что? Ни руки протянуть не к кому, ни ноги вытянуть не на чем...

Федор Васильевич уже успокоился и теперь досадовал на себя: у тысяч людей - горе, а он хандру на себя напустил!

- Куда же ты уходишь, Воронов?

- Куда глаза глядят. Все едино теперь...

- М-да, далеко собрался!.. Может, ко мне санитаром пойдешь, вместо Дельмека? Жалованья я тебе большого положить не могу, сам нищ, но... Впрочем, я и сам еще не решил - останусь ли! М-да...

Капсим вздохнул, поднялся с пола, нахлобучил шапку, с которой не расставался ни зимой, ни летом:

- Поп Капитон опеть приехал. С каким-то военным.

- Сам видел?

Капсим кивнул и нагнулся за какой-то книжкой. Потом снова вздохнул:

- Свою "Листвяницу" и другие хотел к вам пристроить, а вы и свои, вон, для печки!

- Твои книги, Капсим, я куплю. Приноси. А эти - не жалко... Значит, поп из Берестов решил на себя и нашу церквушку взять?

- Так выходит... А вота - военный зачем?

- Ну, военный, Капсим, это, надо думать, уже по мою

душу!

Гости явились, когда доктор завязывал бечевой последнюю связку книг, чтобы оттащить ее в тот же угол, где покоились, ожидая своей участи, другие. Он все-таки решил ехать! Но не в Барнаул земским врачом, а в Томск, где ему могла отыскаться работа и поинтереснее... Дверь, ведущая из кабинета во двор, была распахнута настежь, и берестянский иерей с незнакомцем в партикулярном платье и вислой шляпе на голове, но с неистребимой офицерской выправкой, встали в косяках, как в раме.

- Бог вам в помощь! - прогудел иерей и первым шагнул через порог, направляясь к кушетке, наполовину заваленной бумагами и коробками.

- Проходите, господа, - равнодушно кивнул Федор Васильевич, не обращая внимания на бесцеремонность! попа, с которым был знаком весьма плохо и не запомнил его лица и голоса. - Я сейчас управлюсь... Галя! Поставь самовар, у нас гости!

- С прискорбием узнавши, что вы уезжаете... - начал было поп, но хозяин кабинета поспешно отмахнулся:

- Полноте! Это сугубо личное дело и вас, святой отец, ни в какую скорбь ввергнуть не может!

- Как посмотреть!-усомнился второй гость и поспешил представиться: Жандармский ротмистр Маландин из Барнаула! Нахожусь в орде по просьбе губернского жандармского управления. Считаю, что ваш столь спешный отъезд нежелателен, и посему...

- Вам-то чем обязан? - поразился Гладышев. - Бомбы я не начиняю, листовок не печатаю, речей на митингах и сходках местных жителей не произношу, с паперти народ не пугаю! Я занимаюсь только обязанностями лекаря и немного наукой.