Тавриз туманный

Гаджи-Самед-хан с довольным видом ответил:

- Днем с огнем ищу я людей, которые пекутся о благе отчизны, умеют проявить благородство, принести пользу народу. Я всегда знал, что вы человек достойный и умный. Я ценю в вас умение разбираться в людях, отличать добро от зла. К сожалению, далеко не все иранцы такие, они верят любым посулам, даже неосуществимым, а наши враги пользуются этими глупыми обещаниями и увлекают народ за собой, - жаловался он.

В его голосе сквозила тревога, видно было, что тяжелые мысли гнетут его, он волнуется, никак не может взять себя в руки. Я решил использовать его слабость, растравить его рану и заставить высказаться.

- Если пять-шесть нерадивых пустомелей не выражают вам должного почтения, не считают ваше правление счастьем для азербайджанского народа неважно. Их единицы. Зато тысячи и тысячи здравомыслящих людей, свое благополучие, свои надежды связывают с вашим именем и души в вас не чают. Вот возьмите меня. Ваша болезнь, по-моему, несчастье для всего иранского народа. И поэтому только о здоровье вашего превосходительства я думаю все эти дни.

Мои слова пришлись ему по душе. Он поцеловал меня.

- Молодец! - сказал он. - Я давно чувствую ваше отношение. Но что делать, если люди не ценят моих трудов, не понимают что живут моей милостью, под тенью моей. Они толпятся у дверей цирюльника*, бьют ему челом, верят его обещаниям и зовут его не иначе, как "ваше превосходительство"**. Я полагаю, что это козни нашего друга, господина консула. Я не знаю, почему Сардар-Рашида считают достойным возвышения, ведь даже когда он был правителем Ардебиля, и то ничем не смог отличиться. Кто в Иране пойдет за ним? Стоит мне только подать знак, как из Гопланкуха, Хамадана, Халхала, Карадага и Кюрдистана воины всех племен соберутся сюда, в Тавриз, восторженно, с пафосом закончил он.

______________ * Заместитель Гаджи-Самед-хана Сардар-Рашид в молодости был учеником парикмахера. ** Титул "ваше превосходительство" в Иране обычно употребляется только при обращении к министрам.

Воспользовавшись минутной паузой, я решил поддержать его.

- Вы правы, ваше превосходительство. Он не пользуется никаким авторитетом. Вашему превосходительству хорошо известно, нужны годы кропотливой работы, кипучей деятельности в пользу народа, нужны смелость, умение и размах, чтобы стать влиятельным человеком. За примером далеко идти не надо. Вот вы сами. Десятки лет неутомимого труда создали вам славу. А теперь какая-то группа хочет сделать все шиворот-навыворот, искусственно возвысите тех, кто не достоин этого. Они действуют во имя собственных интересов. Они поднимают Сардар-Рашида, но влияние, приобретенное таким путем, ненастоящее, деланное, не имеющее под собой почвы. Учтите, ваше превосходительство, в один прекрасный момент его может уничтожить другая группа, более сильная, численностью во много раз превосходящая ваших противников. Опираясь на народ, она не даст пройти к власти такому выскочке, как Сардар-Ра-шид. Друзья вашего превосходительства не настолько бессильны, чтобы не суметь разоблачить его в глазах народа. Справиться с ним совсем не трудно, но пока в этом нет необходимости. В стране хаос. Надо проявлять исключительную осторожность, чтобы война, охватившая почти весь мир не коснулась нашей страны. Мы должны направить все старания на то, чтобы сделать наш народ монолитным и сплоченным. Нам пока не ясно, для чего господин консул выдвигает Сардар-Рашида. Зачем ему понадобилось возвышать этого бездарного человека? Очень может быть, что наши действия, направленные против Сардар-Рашида, заденут общую политику нашего друга - России. Кроме того, я хотел бы заверить ваше превосходительство, что в Тегеране ни в коем случае не согласятся, чтобы Сардар-Рашид стал губернатором Азербайджана.

Гаджи-Самед-хан слушал меня с большим вниманием. Мои слова соответствовали его настроениям и желаниям. Когда я кончил говорить, он поднял голову.

- Мне кажется, вы правы во всем, - сказал он. - Я не могу согласиться только с вашим категорическим утверждением, что тегеранское правительство против Сардар-Раши-да. Что такое Тегеран и кто правит там? Супехдар, Эйнуддовле, Ферманферма, Мустафульмульк, Салуддовле - кто они? Какое у них влияние? У кого из них хватит смелости выступить наперекор политике России и Англии? Разве они все не являются прихлебателями русских?

Мы еще долго беседовали с Гаджи-Самед-ханом. Я старался проникнуть в его тайные замыслы, но мне так ничего и не удалось добиться.

Он мог говорить и думать только о Сардар-Рашиде. Я убедил его, что не следует ничего предпринимать, так как его выступления против помощника могли лишь подорвать его авторитет в глазах царского консула или даже приблизить его падение.

Он чувствовал свою слабость, это злило и раздражало его. Глаза его налились кровью как у палача. Мне было противно смотреть на его длинные усы, каждый волос которых мне казался веревкой, перекинутой через перекладину виселицы. Перед моими глазами ожили борцы за революцию, повешенные им в дни магеррама 1911 года. Мне чудилось, что молодой революционер Сегатульислам, руководители Тавризской революции Гаджи-Али Давафируш*, Садигульмульк, шейх Салим, Гандфируш Мешади-Абас-Али и Али Мусье висят на его усах.

______________ * Давафируш - продавец лекарств.

Но я решил сдержать себя и попытаться отвратить его гнев от невинных жертв. Натура этого гнусного палача была мне хорошо известна. Свои расстроенные нервы он обычно успокаивал казнями или телесными наказаниями. Когда что-нибудь раздражало его, особенно, когда он чувствовал шаткость своего положения, Гаджи-Самед-хан приказывал привести к себе кого-нибудь из тюрьмы, заставлял избивать в своем присутствии, отрезать уши или руку. Зимой, в лютый мороз, по его указанию заключенных бросали в бассейн.

Его жажду не могли утолить целые моря невинно пролитой крови. В специально построенной в саду Низамуддовле в тюрьме он держал заключенных, над которыми издевался в бессонные ночи или в минуты плохого настроения. Этот садист избавил несчастных, глумился над ними, после этого спокойно ложился спать.

Не без причины население Тавриза называло его резиденцию "бойней Низамуддовле". Деревья и трава этого сада были обильно орошены кровью революционеров и попавших в опалу людей. Цветы не цвели здесь, соловьи не залетали сюда, чтобы не быть свидетелями этих жутких злодеяний.

Гаджи-Самед-хан ни за что не хотел отпускать меня и против моей воли оставил ужинать. Он мрачнел с каждой минутой. Не было никакого сомнения, что кто-нибудь из прислуги будет сегодня его жертвой. "Может быть, мое присутствие заставит его взять себя в руки и сдержаться, и чтобы не огорчить меня, он на сей раз откажется от своих кровожадных повадок?" - думал я и не смел надеяться на такое чудо.

Руки Гаджи-Самед-хана тряслись, усы ощетинились, как у тигра. Словно хищный зверь, он готов был броситься на жертву и высосать из нее всю кровь. Временами он сопел, как удав, и беспокойно ерзал на стуле.

Вошел слуга, убрал кальян и пустой стакан, стоявший передо мною. Гаджи-Самед-хан приказал позвать повара. Через минуту тот явился и, сложив на груди руки в знак покорности, остановился на пороге. Он был бледен, словно после тяжелой болезни, и не сводил немигающих глаз с губ хозяина. Руки его дрожали, весь вид говорил о том, что он готов к самому худшему. При звуке голоса Гаджи-Самед-хана он вздрогнул.

- Что есть у вас хорошего на ужин, чтобы подать моему дорогому гостю?

Повар со вздохом облегчения стал перечислять блюда, приготовленные им.

- Плов с курицей и бараниной, сладкий плов, голубцы, фаршированные баклажаны, долма...

Гаджи-Самед-хан прервал его:

- Хватит. Пришли нам самое вкусное и вели подать воду.

Повар, обрадованный тем, что наказания не последовало, поспешно вышел из комнаты, словно овца, чудом спасенная из пасти кровожадного волка.

Принесли воду для мытья рук, накрыли стол. Кажется, гнев хозяина начал утихать, к лакеям он почти не придирался.