Белый Бурхан

- Ну, что ты? Неужели я тебе уже надоела, Ыныбас? Я тебе стала неприятна, ты опять будешь бить меня по щекам и обзывать похотливой дурой?..

- Мне надо идти, Чейне. У меня дела... Поспи одна.

- Я не хочу спать одна! У меня есть муж! У меня есть ты, Ыныбас!.. И какое дело мне до твоих противных бур-ханов?.. Иди же!

Вот так она говорила всегда и, наверное, всем: какое мне дело, Ыныбас, до твоих противных бурханов, если я люблю только тебя?.. Она смотрела в чужое лицо влюбленными глазами и была в своей нежности откровенной до бесстыдства...

Как все-таки жесток черный колдун, если даже в этом малом он лишил невинную женщину правды, заменив подлинность иллюзией, а любовь и привязанность к мужчине - бесконечным сном наяву!.. Как разбудить ее? Как и чем доказать ей, самой несчастной из всех женщин, что он и другие - не Ыныбас, а чужие, равнодушные и, может быть, даже неприятные люди, и она одаривает их своей любовью только лотому, что так надо ему, Куулару Сарыг-оолу, бессильному каждого из замурованных в горе мужчин, наградить своей женщиной?

Много раз говорил ей он эту правду, убеждал и доказывал, но она только смеялась и еще нежнее была с ним:

- Дурачок! Разве бы я перепутала своего Ыныбаса с каким-то другим мужчиной?!

Ниша, выделенная ему в пещере, была больше и уютнее других. Но она все равно не годилась для жилища, хотя ч могла служить временным ночлегом или убежищем... Бывало и раньше, что Техтиек отсиживался неделями в своей каменной крепости, но он всегда знал, что выйдет из ее полумрака в любой миг, когда только этого захочет. А сейчас?

Часами он ходил по своей нише, как затравленный зверь. Иногда не выдерживал, отодвигал каменный запор и гулкими шагами мерял пустой зал, куда Жамц выгрузил мешки с золотыми монетами. Сейчас их не было, и зал казался еще более пустынным и давящим исполинской тяжестью той горы, что была его потолком... Иногда он устраивал иллюминацию в этом зале, зажигая все факелы и добавляя новые из своей ниши. Но потом кто-то убрал факелы со стен зала, как до этого убрал мешки с золотыми идамами. И это тоже давило.

И рождало ощущение, что кто-то незримый медленно, но постоянно вытаскивает у него из-под ног опору, заставляя качаться и балансировать, чтобы не упасть и не размозжить голову о каменный пол...

Самым же страшным в этой попытке было то, что Тех-тиек совсем не ощущал хода времени и даже не представлял, сколько дней или ночей он уже прожил в этой пещере, что там, наверху: весна в полном разгаре или лето в ярком цвету?

Сорок девять дней...

Будьте вы прокляты, все эти сорок девять дней!

Глава одиннадцатая

ДОНОС

Вернувшись, отец Капитон более внимательно разобрал все бумаги покойного священника из Горбунков и пришел к выводу, что по ним можно было бы составить неплохой донос на покойника... Да только кому тот донос будет нужен? Вот если бы раньше, еще до опалы Широкова!.. Но опять-таки вопрос: какая выгода от подобных стараний? Куда вернее дело с Лапердиными! Сами головой в петлю лезут, друг дружку от очереди отпихивая...

Совсем было собрался берестовский иерей засунуть в дальний ящик стола добытые им бумаги, как пришла депеша из миссии, присланная с полицейской оказией. Пакет был огромен, а в нем всего одна бумажка в четвертушку листа: "Сообщите свои сведения о брожении среди местного населения, связанные со слухами о хане Ойроте и Белом Бурхане. Что вами примечается нового, не беспокоятся ли вновь обращенные в православие."

- Зело борзо! - хмыкнул отец Капитон удовлетворенно и снова потянулся к бумагам покойного Широкова - Может, что и выскоблю?

Взял чистый лист, снял колпачок с чернильницы, обмакнул перо, вывел первую фразу, поморщился:

- Не совсем складно, да сойдет!..

"По разумению моему,-шло перо, выводя закрученные завитушки на букве "у", - а также по имеющимся разного сорта сведениям, священнослужитель о. Лаврентий был умерщвлен и подвергнут унижению со снятием и возможным уничтожением священнических одежд фанатиками из местных язычников, поклоняющихся своему новому богу Ак-Бурхану..."

Остановился, покрутил головой. Отложил перо, удовлетворенно потер руки:

- Сострою я вам, благодетели мои, веселый кураж на сей прискорбной истории! Выложитесь сотенными, чтобы очиститься!.. Как только бы Игнашку сюда поаккуратнее вляпать?..

Снова взял перо, весело щелкнул пальцами и застрочил:

"Предполагаемым убийцей мог стать работник местного купца из раскольников Игнатия Лапердина некий Торкош Тондоков, крещенный мною в православие, но осквернивший храм своим полнейшим равнодушием... При осмотре тела названного Торкоша были обнаружены клейма буддийского происхождения... До того тот Торкош угнал табун племенных коней купца и продал оный людям хана Ойрота... Деньги им были пропиты в скором времени, и потому на убийство священнослужителя о. Лаврентия оный Торкош мог пойти свободно за малую мзду за сие прегнуснейшее дело..."

- Недурственно складывается все! - отец Капитон перечел написанное. Теперь прибавить надо про Игнатовых перекрестов пару гнедых, або вороные уже ускакали! Хе-хе!

Сумбурный донос отца Капитона обескуражил начальника духовной миссии, но с полицией он все же нашел нужным связаться, чтобы находящийся по делам в Бийске купец Игнатий Лапердин был вызван и допрошен с должным пристрастием по всем пунктам, помеченным в бумаге берестянского иерея...

А на следующий день в миссии послышался звон шпор,

и полицмейстер Богомолов предстал перед отцом Макарием.

- По вашей просьбе, преосвященный, купец Лапердин мною допрошен лично... - Пристроив форменную фуражку на подоконник, полицмейстер раскрыл папку с государственным орлом и зашуршал бумагами. - Выяснено, что упоминаемый язычник Тондоков был взят купцом на службу для исполнения личных поручений и кучером, как знающий русский язык. Своими обязанностями манкировал, пьянствовал напропалую. Деньгами его снабжал Техтиек, которому язычник Тондоков продал племенных коней. Лаперднн не исключает вины этого язычника и в смерти иерея из Горбунков о. Лаврентия...

- И что же?-нахмурился отец Макарий.-Вы послали полицейских чинов для ареста этого язычника?