Римская история в лицах

О, многочисленные и тяжкие оскорбления! ... Говорили, что я должен был уехать вместе с Помпеем. Его конец уменьшил порицание за неисполнение этого долга. Но самое большое сожаление вызывает то, что я не поехал в Африку. Я руководствовался следующим соображением: вспомогательными войсками варваров, принадлежащих к самому лживому племени, защищать государство не следует, особенно против войска, часто побеждавшего. Этого, быть может, не одобряют: ведь, по слухам, многие честные мужи приехали в Африку. ...если они будут упорствовать и достигнут победы, то что будет со мной, ты предвидишь. Ты скажешь: «А что с ними будет, если они будут побеждены?» Удар более почетный. Это и терзает меня». (Письма Марка Туллия Цицерона. Т. 2, №416)

Последовавшие за этим восемь месяцев безвыездного пребывания Цицерона в Брундисий были, наверное, самыми мрачными в его жизни. Его мучают раскаяние, сомнения, страх и угрызения совести. Он одинок, все от него отвернулись. Теренция осталась в Риме. С братом Квинтом Цицерон в ссоре. Положение Цезаря в Египте неясно. Будущее затаилось в непроглядной мгле. Только в разгар лета 47-го года в Брундисий стало известно, что Цезарь в Азии. В начале августа (о, радость!) гонец вручает Цицерону письмо от него.

Теренции в Рим. (Брундисий, 12 августа 47-го года)

«Наконец мне вручено довольно благожелательное письмо от Цезаря, а сам он, говорят, прибудет скорее, чем полагают. Выеду ли я навстречу ему или буду ожидать его здесь, сообщу тебе, когда решу». (Письма... Т.2, №441)

Самолюбие Цицерона отступило, я полагаю, без особой борьбы. Он выехал навстречу Цезарю. Плутарх так описывает эту встречу

«Цицерон двинулся ему навстречу, не столько отчаиваясь в спасении, сколько стыдясь на глазах у многих подвергать испытанию великодушие своего победоносного врага. Однако ни словом ни делом не пришлось ему унизить свое достоинство. Едва лишь Цезарь увидел Цицерона, который шел далеко впереди остальных встречающих, он соскочил с коня, поздоровался и довольно долго беседовал с ним одним, шагая рядом. С тех пор Цезарь относился к Цицерону с неизменным уважением и дружелюбием...» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цицерон, XXXIX)

Теренции в Рим. (Венусий, 1 октября 47 г.)

«В Тускульскую усадьбу думаю приехать либо в ноны, либо на следующий день. Пусть там все приготовят. Со мной, возможно, будет несколько человек, и мы, полагаю, задержимся там на более долгий срок. Если в бане нет ванны, пусть устроят.

Пусть приготовят и прочее, необходимое для питания и здоровья». (Письма... Т. 2, № 447)

Ну, если дело дошло до ванны, значит, все в порядке. Последуем же за Цезарем в Рим, куда он, не теряя больше времени, уже прибыл.

Все беспорядки и столкновения в столице немедленно прекратились. Антония Цезарь от управления делами в Риме отстранил, но и сам сложил с себя полномочия диктатора, которыми практически не воспользовался. Зато воспользовался другой привилегией, дарованной ему сенатом (с перепугу) одновременно с диктатурой, а именно: предлагать Народному собранию, без согласования с сенатом, кандидатуры консулов, преторов и других должностных лиц государства, кроме народных трибунов. В результате двое его ближайших помощников были избраны консулами на оставшиеся три месяца 47-го года. Прочие посты в администрации тоже оказались, по преимуществу, в руках цезарианцев. Своими людьми пополнил Цезарь и убыль самого сената. Таковы были плоды поспешной капитуляции сенаторов после смерти Помпея. И это еще не все! Тогда же Цезарю было дано право в течение ближайших пяти лет ежегодно выставлять свою кандидатуру на консульских выборах, право объявлять войну и заключать мир без санкции сената и народа, а также пожизненное право восседать на скамьях народных трибунов и вместе с ним — священная неприкосновенность. И уже как курьез выглядит тогда же принятое решение сената о назначении триумфа Цезарю после грядущей победы над нумидийским царем Юбой. Впрочем, не такой уж курьез! Это решение фактически расценивало предстоящее столкновение с армией помпеянцев в Африке как войну с варварами, что очень устраивало Цезаря. Таким образом, он мог торжествовать победу над сенатом по всем пунктам...

И тут налетела гроза! С совсем неожиданной стороны: взбунтовались легионы ветеранов, в числе которых был и любимый Цезарем 10-й легион. Точнее, они уже бунтовали в момент появления его в Риме. Недовольство ветеранов зрело давно. Еще в конце прошлого года Антоний привел их из Греции в Италию и разместил близ Капуи. Солдаты ожидали наград, обещанных перед сражением под Фарсалой, выделения земельных участков и законного увольнения. Но денег, как мы помним, у Цезаря не было, за тем и отправился в Египет), наделить солдат землей или уволить без него никто не мог. Началось возмущение. Антоний специально ездил из Рима в Капую, чтобы успокоить солдат, но эффект его поездки был непродолжительным.

Уже находясь в Азии, Цезарь распорядился перевести ветеранов в Сицилию. Они не подчинились. Двух посланцев, прибывших из столицы с этим распоряжением, прогнали. Двух других убили и двинулись к Риму. Когда туда прибыл Цезарь, легионы уже стояли непокорным лагерем на Марсовом поле. Если Цезарь и привез какое-то количество денег из Египта и Азии, то они были нужны для обеспечения экспедиции в Африку. Государственная казна была пуста — награды следовало отложить до победы над помпеянцами и Юбой. Увольнять ветеранов Цезарь не собирался. Только на их опыт и боевую мощь мог он надеяться в предстоящих трудных сражениях. Положение опять (в который раз!) — стало критическим. Для впечатляющего описания того, как Цезарь сумел разрешить этот кризис, не пожалев места, предоставим слово Аппиану

«Цезарь, узнав это, послал (в Сицилию. — Л.О.) другой легион солдат, которые по приказанию Антония охраняли город... Сам же, несмотря на то, что все боялись и увещевали его остерегаться нападения со стороны войска, в то время как войска еще продолжали волноваться, весьма храбро направился к ним на Марсово поле без всякого о том предуведомления и показался на трибуне. Солдаты с шумом, но без оружия, сбежались и, как всегда, увидев внезапно перед собой своего императора, приветствовали его. Когда он их спросил, чего они хотят, они в его присутствии не осмелились говорить о вознаграждении, но кричали, считая требование, чтобы их уволили, более умеренным, надеясь лишь, что, нуждаясь в войске для предстоящих войн, Цезарь с ними будет говорить и о вознаграждениях. Цезарь же, к изумлению всех, нисколько не колеблясь, сказал: «Я вас увольняю». Когда они были еще более этим поражены и когда настала глубокая тишина, Цезарь добавил: «И выдам все обещанное, когда буду справлять триумф с другими войсками». Когда они услышали такое неожиданное для себя и одновременно милостивое заявление, ими овладел стыд, к которому присоединились расчет и жадность. Они понимали, что если они оставят своего императора в середине войны, триумф будут справлять вместо них другие части войск, а для них будет потеряна вся добыча с Африки, которая, как они полагали, должна быть велика. К тому же, будучи до сих пор ненавистны врагам, они станут теперь ненавистны также и Цезарю. Беспокоясь и не зная, что предпринять, солдаты совсем притихли, дожидаясь, что Цезарь им в чем-нибудь уступит и под давлением обстоятельств передумает. Цезарь, со своей стороны, тоже замолк, и когда приближенные стали увещевать его что-нибудь сказать еще и не говорить кратко и сурово, оставляя войско, с которым столь долго он вместе воевал, он в начале своего слова обратился к ним «Граждане» вместо «Солдаты». Это обращение служит знаком, что солдаты уже уволены со службы и являются частными людьми. Солдаты, не стерпев этого, крикнули, что они раскаиваются и просят его продолжать с ними войну. Когда же Цезарь отвернулся и сошел с трибуны, они с еще большей стремительностью и криками настаивали, чтобы он не уходил и наказал виновных из них. Он еще чуть-чуть задержался, не отвергая их просьбы и не возвращаясь на трибуну, показывая вид, что колеблется. Однако все же взошел на трибуну и сказал, что наказывать из них он никого не хочет, но огорчен, что и десятый легион, который он всегда предпочитал всем другим, принимал участие в мятеже. «Его одного, — сказал он, — я и увольняю из войска, но и ему я отдам обещанное, когда вернусь из Африки. Когда война будет закончена, я всем дам землю, и не так, как Сулла, отнимая ее у частных владельцев и поселяя ограбленных с ограбившими рядом, так что они находятся в вечной друг с другом вражде, но раздам всем землю общественную и мою собственную, а если нужно будет, и еще прикуплю». Рукоплескания и благодарность раздались от всех, и только десятый легион был в глубокой скорби, так как по отношению к нему одному Цезарь казался неумолимым. Солдаты этого легиона стали тогда просить метать между ними жребий и каждого десятого подвергнуть смерти. Цезарь при таком глубоком раскаянии не счел нужным их больше раздражать, примирился со всеми и тут же направил их на войну в Африку». (Аппиан. Гражданские войны, II, 92-94)