Хождение в Москву

И на следующий день, 17 октября, в городе было неспокойно. На шоссе Энтузиастов, бывшей Владимирской дороге, которая вела на восток, собралась толпа, не выпускавшая из людского кольца колонну машин, следовавших в тыл.

Председатель исполкома Моссовета срочно направился к месту происшествия, а чтобы не подумали, что и сам он стремится покинуть город, проследовал к заставе Ильича кружным путем, через Бакунинскую улицу и Измайловский парк.

"Подъезжаем. Неподалеку от заставы Ильича толпа не пропускает несколько грузовых и легковых автомашин, требуя их возврата на заводы. Разъяснили причины эвакуации, рассказали, что руководство остается на месте, что на подступах к столице строятся укрепления и никто Москву сдавать не собирается".

В тот день выступил по радио А. С. Щербаков: "Под давлением вражеских войск, прорвавших на одном из участков фронта нашу оборону, части Красной Армии отошли на оборонительный рубеж ближе к Москве. Над Москвой нависла угроза. Но за Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. Планы гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало..."

Как видим, из этой речи жители города не узнали, где находится "оборонительный рубеж ближе к Москве".

В тот день выступил по радио также председатель исполкома Моссовета. Василий Прохорович Пронин рассказывал автору этих срок:

- Предполагалось, что немцы окружат Москву и начнут налеты, начнется уничтожение города, поэтому началась массовая эвакуация. За 15 дней удалось вывезти миллион человек, эвакуировать 500 заводов и фабрик. В середине октября у нас не было достаточно войск, положение было очень серьезное, но Москву сдавать мы не собирались. Эвакуировался ли Московский Совет? Нет, московские организации не уезжали, аппарат исполкома Моссовета работал. Мы предполагали было вывезти сотрудников-женщин, но они отказались.

Но нашлись такие, кто побежал. Так, сбежали в тот день Фрумкин и Пасечный, один руководил отделом искусств, другой - местной промышленностью. Их поймали под Владимиром и судили, отправили в штрафные роты. Полная уверенность, что Москву отстоим, появилась только в ноябре, когда подошли резервы, несколько армий.

Но вот что до сих пор остается невыясненным: почему прекратилась работа метрополитена? Именно это происшествие стало для многих сигналом, что нужно бежать, сигналом особой опасности и тревоги.

С тех пор прошли десятилетия. Бывший председатель исполкома многое сохранил в памяти, но на вопрос, почему замер метрополитен, ответить не смог или не захотел.

Однако факт остается фактом: утром 16 октября метрополитен двери не открыл как обычно. Потому что часть вагонов использовали ночью для эвакуации. А также потому, что начали, например, на станции "Динамо", демонтаж эскалаторов. Напряжение с контактного рельса было снято по всем линиям... По-видимому, это распоряжение поступило, минуя городские организации, исполком Моссовета. Оно могло идти от наркома путей сообщения или наркома НКВД.

Двадцать лет назад встречался я с бывшим начальником метрополитена И. Новиковым. Вот кто мог бы рассказать о былом. Но его уже нет на свете. К счастью, информацию мне дал бывший начальник отдела метрополитена, Степан Евдокимов Теплов. Начальник метрополитена и он были срочно вызваны в Наркомат путей сообщения 15 октября.

- В наркомате мы увидели нечто невероятное: двери раскрыты, суетятся люди, выносят кипы бумаг - одним словом, паника. Нас принял нарком Л. М. Каганович. Он был, как никогда, возбужден, отдавал направо и налево приказания.

И вот от человека, чье имя носил тогда Московский метрополитен, ставший гордостью народа и достопримечательностью советской Москвы, лучшим в мире, от Кагановича услышали Новиков и Теплов слова, которым не сразу поверили:

- Метрополитен закрыть. Подготовить за три часа предложения по его уничтожению, разрушить объекты любым способом.

Поезда приказывалось с людьми эвакуировать в Андижан. Что нельзя эвакуировать - сломать, уничтожить. Насколько Теплов помнит, нарком сказал, что Москву могут захватить внезапно, поэтому нужно срочно начать эвакуацию.

Далее С.Е. Теплов сказал:

- Я сочинил нечто вроде клятвы о неразглашении приказа, и все, кому он был объявлен, подписывались под этой клятвой.

Ночью шло минирование, его выполняли прибывшие пиротехники. Рубился кабель, в реку сбросили трансформаторы.

Я зашел домой, переоделся потеплее на случай, если придется уходить из Москвы, Новиков показал мне билет на спецпоезд. Мне было приказано уезжать на машине начальника метрополитена.

Мы ждали у телефона звонка наркома. Наконец он позвонил и спросил, что сделано во исполнение приказа. Когда Новиков доложил, то услышал в трубке, что приказ отменяется и нужно срочно возобновить движение, пустить хотя бы один поезд. Это было выполнить трудно, пиротехники сделали свое дело и ушли, не оставив нам плана. Но поезда пошли, те, конечно, что не успели отправить из Москвы.

В 18 часов 45 минут пошли поезда от "Сокольников" до "Парка культуры", пошли мимо станции метро "Кировская", которая была, как известно, объектом ГКО, на ней находился подземный пункт связи Сталина.

Очевидцы вспоминают, что Москва выглядела непохожей сама на себя, люди стремились к центру, на главные улицы, тянулись к Кремлю: окраины казались покинутыми жителями. Уголовники в открытую грабили магазины.

Но замешательство продолжалось недолго. 17 октября пошли поезда по линии, что вела к "Соколу". Здесь задержка на сутки произошла потому, что в ночь на 16-е демонтировали эскалаторы, требовалось время, чтобы их снова собрать и пустить.

Однако некоторые факты (подобные демонтажу эскалаторов) говорят о том, что в Москве проводились акции, выходившие за рамки эвакуации. Так, была взорвана мачта радиостанции имени Коминтерна, стоявшая восточнее города, в 50 километрах. На нелегальное положение перешел секретарь МГК партии К. Ф. Калашников, устроившийся под фамилией Засорин учителем сельской школы в Подмосковье. Комплектовались подпольные партийные центры, создавались явки, типографии, склады оружия, продовольствия на случай, если Москва будет сдана.

18 октября фашистские войска захватили Можайск - последний город перед Москвой на Западном направлении.

Подводя итоги того дня, в Военном совете констатировали: положение в Москве все еще неспокойное. Усилились налеты, они стали проходить не только ночью, но и днем. Члены Военного совета решили обратиться в ГКО с просьбой разрешить переместить штаб Московского военного округа в Горький, а также ввести в Москве осадное положение.

В.П. Пронин вспоминает:

"В сырой промозглый вечер 19 октября идем вместе с А.С. Щербаковым по темному и пустынному Кремлю. Нас пригласили на заседание Государственного Комитета Обороны.

Входим в кабинет. Начинаем заседание. Без лишних слов Сталин подходит к столу и говорит: "Положение на фронте всем известно. БУДЕМ ЛИ ЗАЩИЩАТЬ МОСКВУ?" (подчеркнуто мною. - Л.К.). Наступило тягостное молчание. Помолчав немного, он обратился с этим вопросом к каждому члену ГКО и к нам. (Позже мы узнали, что он о защите столицы предварительно советовался с командованием Западного фронта.)

Получив от всех утвердительный ответ, Сталин продиктовал известное постановление о введении осадного положения в Москве и прилегающих к ней районах. После принятия этого постановления Верховный Главнокомандующий сразу же стал вызывать по телефону командующих военными округами восточных районов и отдал приказ о направлении на защиту Москвы дополнительных дивизий. Он называл многие дивизии по памяти, иногда заглядывал в записную книжку".

Это свидетельство убеждает, что окончательное, на самом высшем уровне, решение о судьбе Москвы было принято только к вечеру 19 октября. До этого обсуждалось и другое, возможное в тех обстоятельствах решение, некоторые мероприятия которого и вызвали шок у населения.