Хождение в Москву

И не в последнюю очередь - благодаря стойкости, твердости, непреклонной воле всех защитников Москвы, от солдата до Верховного Главнокомандующего. Колебаний и сомнений не было: Москву сдавать врагу не собирались. И она выстояла. Разгром гитлеровских войск под Москвой стал началом краха фашистской военной машины.

А. Рыбин,

майор запаса, бывший военный

комендант

Большого театра Союза ССР".

* * *

И третье письмо:

"Ваш очерк всколыхнул мои воспоминания. Хочу в связи с этим вот что рассказать.

К двадцатым числам июля на фронтах Западном и Юго-Западном обстановка складывалась сложная и не в нашу пользу. Генштаб подчас не знал истинного положения на фронтах. Маршала Шапошникова направляют в Белоруссию, чтобы разобраться в положении на месте. Это было ближайшее направление у противника к Москве. Не лучше положение было на Украине, под Киевом. Вот туда-то и решил направиться Георгий Константинович Жуков, не доложив об этом И. В. Сталину. Уехал в 24.00, а утром мы в Генштабе разыскивали Жукова. Куда мог подеваться?

Примерно около 8 часов утра военком Генштаба Кожевников спрашивает у меня, я был тогда адъютантом военкома: "Где Жуков, все ищут его и никто не знает?" Я ответил, что вчера вечером личный адъютант Жукова - Семочкин, в моем присутствии, около 20 часов звонил военному коменданту Киевского вокзала г. Москвы и просил прицепить его личный вагон к первому отходящему поезду на Киев. Но не позже как до 24 часов. Я позвонил военному коменданту вокзала, последний подтвердил, да, Жуков уехал в Киев. Короче говоря, Жуков уехал, не доложив об этом наркому, не поставив в известность об убытии и Генштаб, таким образом, Жуков оказался в "самоволке".

Военком Кожевников дает мне задание. "Батя", так называли И. В. Сталина, просил срочно разыскать Б. М. Шапошникова, вызвать с фронта, поскольку он назначается начальником Генштаба. Помню разговор при мне в кабинете Б. М. Шапошникова, когда последний, вернувшись в Москву, просил своего адъютанта записать в его личном деле, что он был три дня на фронте.

Все эти события происходил в здании Генштаба, на улице Фрунзе. (Ныне Знаменка).

Когда Жуков вернулся из-под Киева через несколько дней, мы уже находились на Кировской, на объекте "Ставка". Хорошо помню этот случай, так как Георгий Константинович явился ко мне и спросил: "Кто посмел взять мою автомашину?" Я ответил, что его машина находится в гараже и мною отдано распоряжение начальнику гаража никому не подавать его машину без моего согласия. Такое указание я получил от Б.М. Шапошникова. Г.К. Жуков успокоился. Автомашина была вызвана к подъезду, и он тотчас уехал в штаб Резервного фронта.

До моего отъезда на фронт, то есть до 20 марта 1942 года, у Г.К. Жукова на Кировской кабинета не было, так как он был назначен 30 июля 1941 г., известно, командующим Резервным фронтом и руководил он фронтом не из кабинета Генштаба.

Здесь необходимо сказать: из деликатности и уважения к Георгию Константиновичу те, кто знал этот случай, в мемуарах о нем не писали, да он и сам обошел молчанием этот случай.

Первая бомбежка Москвы была ровно через месяц после начала войны. До этого события Генштаб находился на улице Фрунзе и никуда не выезжал. И только после этой бомбежки с военкомом Генштаба Кожевниковым буквально на следующий день объездили мы на его "мерседесе" пол-Москвы, разыскивая подходящее помещение для служб Генштаба. Побывали во многих учреждениях, находящихся вблизи станций метрополитена, и самым подходящим солидным зданием сочли здание Наркомата авиапромышленности и здания ПВО Московской зоны и страны. Так было доложено Кожевниковым Б.М. Шапошникову для доклада в Кремле.

Предложение Генштаба в Кремле приняли. ПВО потеснили, первый и четвертый этажи передали Генштабу, а весь верх оставили за ПВО. За Генштабом оставили на Кировской и особняк. При этом Кожевников (он поделился со мной) за отсутствие в Генштабе убежища был перемещен на другую работу. На его место был назначен дивизионный комиссар Боков Ф.Ф.

В двадцатых числах октября 1941 года я был направлен в г. Арзамас квартирьером. Для руководства Генштаба подобрали два небольших домика, рядом. Один предназначался Борису Михайловичу Шапошникову, второй военкому Ф.Ф. Бокову, последний в Арзамас не приезжал. На окраине города на опушке леса стоял поезд связи. Через несколько дней прибыл Борис Михайлович, а 29 октября мы снова вернулись в Москву, где и застали следы бомбежки: были выбиты стекла,

Когда И.В. Сталин приезжал на объект, я неоднократно видел это лично, он проходил по первому этажу здания к лифту и опускался вниз, в метро. Лифтом этим пользовались только Борис Михайлович Шапошников, Александр Михайлович Василевский и офицеры оперативного управления, если они несли с собой документы для доклада. Остальной состав проходил под землю только через вход в метро, по эскалатору, куда подъезжали и члены Политбюро. Постоянно имел кабинет в особняке, вернее, небольшую комнатку член Политбюро Г.М. Маленков, у которого я по 2-3 раза в день бывал на докладе со сводками. В здании Наркомата авиапромышленности находились член Политбюро А.С. Щербаков, его аппарат и часть сотрудников Генштаба.

На платформе станции метро "Кировская" был расположен узел связи Генштаба, отгороженный от линии поездов фанерными щитами до потолка. Проходившие поезда шли мимо замедленным ходом в дневное время, а в ночное время вообще движение поездов прекращалось. С вечера люди забирались в метро с подушками и тюфяками.

Если Сталин приезжал на объект во время тревоги, то обязательно в сопровождении трех лиц, он проходил по первому этажу к лифту и в нем спускался в убежище, в метро.

Нам, адъютантам, во время воздушной тревоги уходить в убежище не полагалось. Мы должны были быть всегда на посту у телефонов. Такой был порядок.

У меня был хороший друг, бывший денщик И. В. Сталина, Чапего Иван Антонович, который прослужил у Верховного всю войну и затем до кончины его, то есть до 5 марта 1953 года.

Как-то при разговоре с Чапего я поинтересовался: куда уходил и уезжал Сталин во время воздушных тревог? Он мне ответил: "Уходил ( и с ним некоторые члены Политбюро) в лабораторию, располагавшуюся под землей, что находилась рядом с Мавзолеем В. И. Ленина. Это продолжалось до тех пор, пока одна из небольших вражеских бомб не попала в Большой Кремлевский дворец, но не разорвалась, к счастью. И.В. Сталин якобы сказал: "Хватит прятаться за Ленина", - и стал регулярно во время воздушных тревог ездить на Кировскую. Правда, И. А. Чапего добавил, что в конце февраля 1942 года уже было готово убежище в Ставке и заканчивалось строительство убежища на даче И.В. Сталина.

За факты письма отвечаю головой, за стиль изложения и грамотность извиняюсь. Если в чем-либо сомневаетесь, в датах, фактах, пишите, отвечу.

Марков Иван Иванович".

ИСПЫТАНИЕ 16 ОКТЯБРЯ 1941

Вспоминая о прошлом, старые москвичи среди самых тяжелых дней минувшей войны непременно называют 16 октября. Но если другие даты истории Московской битвы окрашиваются в их памяти в цвета белые и багровые, когда над заснеженными полями Подмосковья загорелась заря нашей Победы, то эта дата ассоциируется с цветом черным.

По-видимому, в летописи Москвы XX века это самый черный день. И на его фоне тем ярче высвечивается решительный поворот не только во всей мировой войне, но и всей мировой истории, который произошел вскоре после октября в декабре 1941 года. Именно тогда не знавшие поражения германские дивизии, промаршировавшие незадолго до того по столицам Европы, нашли гибель у стен советской столицы.

Почему, однако, именно тот осенний день середины октября, не преувеличивая, можно назвать трагическим? Ведь линия фронта отстояла тогда от Москвы сравнительно далеко, за 100-200 километров, еще полтора месяца танковые клинья приближались к городу с разных сторон, пытаясь окружить его. Каждый знает, что враг дошел до тех мест, где сегодня красуется Зеленоград, выросший у станции Крюково, куда нацеливался главный удар. И еще ближе подошел фронт на северо-западе, где переходила из рук в руки холмистая Красная Поляна, откуда сегодня в ясную погоду видна Останкинская башня.