Отрешенные люди

- Остановись, Михайла Васильевич,- слегка тронул академика за плечо Шувалов и тут же отшатнулся от резкого запаха винного перегара, шедшего от Ломоносова.

- Что? Не нравится, чем пахнет? - засмеялся Ломоносов, видя неудовольствие своего покровителя.- А травить меня несусветными измышлениями им можно?! Лучше уж вином себя отравить до смерти, чем ждать, пока их языки это сделают.

- Расскажи, что случилось, - отойдя подальше от разбушевавшегося Ломоносова, попросил Шувалов. - А то встречаю давеча великого канцлера нашего, лису великую, если по чести сказать, а он мне намекает, что ты за какого-то подлого человека заступился, который в остроге сидит. Про руды опять же толкует. Что за притча такая?

- Канцлер наш - не просто лиса, а ехидна ядовитая. Чую, его рук дело, не иначе. Нет, как они все посмели в честности моей усомниться? Как?! Кто им такое право дал?

- Давай, Михайла Васильевич, по порядку все, а то так нескоро пойму, что стряслось.

- Сейчас, обскажу все как есть. Только приму чуть, а то башку ломит, словно стальной обруч на ней, - Ломоносов подошел к большому застекленному шкафу и вынул из него пузатый штоф с вином, налил почти полную стеклянную мензурку, которой он пользовался вместо стакана, и, блаженно зажмурившись, вылил все содержимое себе в рот. - Эх-ма! Хорошо пошла! Не желаете, ваше сиятельство?

- Уволь покорно, - сморщился Иван Иванович. - И тебе хватит, однако, уже.

- Сам знаю, когда хватит. У меня изнутри специальный механизм есть: как там громко скрипеть и щелкать начинает, то, значит, пора останавливаться. Точно говорю. Так о чем рассказывать, ваше сиятельство?

- Расскажи, как в историю угодил, что якобы по всей столице слухи уже ползут. Сам понимаешь, что, коль всем о покровительстве моем известно, то все это непременно и меня касается.

- Думал уже о том, - поскреб в затылке Ломоносов, - не дурак, понимаю, что вам тоже из-за этой дурацкой истории перепадет. А началось -то все проще простого, яйца выеденного не стоит. Пришла бумага из Сената, мол, по личному распоряжению государыни -императрицы требуется провесть пробы на серебро из руд, доставленных с Урала купецким сыном Иваном Зубаревым. Работы не ахти сколько, к тому же и плата за то солидная полагалась.

- Так, так, - задумчиво похлопал одной перчаткой о другую Шувалов. Значит, от государыни приказание сие исходило. Интересно. Дальше что?

- Сделал я эти пробы. Зубарев тот - парень ничего, только странный какой-то, мечтательный малый, будто и не от мира сего, приходил несколько раз, присутствовал при опытах моих. Я ему, как есть, все и сказал первому: имеется серебро в рудах твоих. Не во всех, но встречается. Особенно одна проба удачнее других оказалась: пять золотников серебра на пуд руды вышло из нее.

- В других пробах, значит, серебра и совсем не было? - поинтересовался Шувалов.

- Да как вам объяснить, ваше сиятельство, то дело тонкое. Вы уж простите меня, мужика неотесанного, но теорию свою на сей счет пересказывать не стану, одно скажу: еще искать надо руду в тех краях, чтоб на настоящую, богатую жилу натолкнуться. Смог бы сам туда поехать, то другое дело, а так,безнадежно взмахнул рукой академик и вновь направился к шкафу, но на полпути остановился, словно прислушался к чему, мотнул головой и слегка усмехнулся.Нет, вроде поскрипывать начало внутри, значит, пока что хватит, - и повернул обратно, так и не дойдя до шкафа.

- Потом-то что было? - поторопил его Шувалов, замечая, как легкое раздражение против Ломоносова начинает закипать в нем.

- А потом самое интересное и началось. Призвали меня в Берг-коллегию, и советник тамошний, Франц Иосифович Шлезинг, спрашивает: "Как так вышло, что у тебя, любезный, в отчете наличие серебра очень даже солидное указано, тогда как и в нашей коллегии, и на Монетном дворе и близехонько ничего не найдено?"

- Вот откуда ветер дует, - негромко произнес Шувалов, - теперь понятно...

- Что вам понятно? А я так ничегошеньки не понял. Какое мое дело, что у них за пробы вышли? Я бы их тоже мог спросить: "А почему вдруг у вас серебра в тех рудах не найдено?" Но ведь не спросил! А они по какому праву меня вдруг допрашивать решились?

- Только и всего? - с облегчением вздохнул Шувалов. - Ничего более? За этого самого... как его...

- Ивана Зубарева, - быстро подсказал Ломоносов.

- За Ивана Зубарева того не заступался?

- С чего мне за него вдруг заступаться? Не родня. Да и не совершил он ничего, чтоб заступничества от меня просить.

- А в сговоре с ним тебя кто обвинил?

- Да эти, - указал Михайла Васильевич на стену, - быстрехонько обо всем пронюхали и айда языки чесать. Мол, продался я за хорошие деньги, показал сибиряку тому наличие серебра в руде, чтоб он получил разрешение на разработку.

- Михайла Васильевич, скажи мне только честно: не мог тот Зубарев тебе пробы подменить? Может, иной кто заходил без тебя? Вспомни хорошенько, подумай.

- Да кому это надо? Как можно в руду серебро затолкать, то бы и младенец распознал сразу, коль не слепец. А я пока, слава Богу, зрячий, да и не малец. Нет, не могло такого быть. Никак не могло.

- Хорошо, успокоил. Верю тебе, что то все сговор, чтоб через тебя и меня задеть посильнее.

- Очень может быть. Вы, ваше сиятельство, человек, близкий к государыне, а потому каждый ткнуть пальцем может, то мне хорошо известно. Простите, коль в чем виноват.

- Нечего и извиняться, - направляясь к выходу, остановил его Шувалов, только попрошу тебя, Михайла Васильевич, ежели чего новое по сему делу узнаешь, то меня тут же извести. Договорились?

- Как не договориться, само собой разумеется, - Ломоносов икнул и искоса поглядел на стеклянный шкаф.

- И не пей больше, а то...- уже на ходу закончил Иван Иванович, но не счел нужным сообщить, что имел в виду, и вышел, оставив академика одного и в горестном раздумье.

... Иван Иванович Шувалов не стал медлить и отправился к двоюродному брату Александру прямо в Тайную канцелярию, где тот находился обычно с утра до позднего вечера, и застал его там перелистывающим кипу исписанных листов и делающим на полях какие-то пометки.

- Кого не ожидал, того не ожидал,- пробасил Александр Иванович, вставая из-за стола. - Что за нужда привела в мое скорбное узилище?

- Именно - узилище, иначе и не назовешь. Как хоть ты можешь здесь находиться? - достал Иван Иванович кружевной платок и приложил его к лицу. Вонь какая! Проветрил бы хоть, что ли.

- Не нюхай, коль не по душе. Проветривай - не проветривай, а запах этот неистребим. А ты давно ли чистоплюем этаким заделался? Как в императрицыны покои попал, благодаря нашим стараниям, сразу и забыл обо всем? Кому-то надо и грязную работу делать, чтоб такие, как ты..., чистенькими жили, ни о чем ином не заботились.

- Хватит, Саша, - мягко и примирительно попросил младший Шувалов, чего завелся, как куранты на башне? Дело у меня к тебе, потому и приехал.

- А ты бы без дела и носа не казал еще столько же времени. Говори, за кого просить приехал.

- Откуда ты знаешь?

- Да уж знаю, и большее скажу: за академика своего, что пробы делал купецкому сыну Ивану Зубареву на руду, им привезенную. Так?

- Так... - рассеянно кивнул Иван Иванович.

- Не боись, не тронем твоего академика.

- А с этим... Зубаревым, что будет? Нет ли возможности отпустить тихонько его, да лишнего шума не делать. А то ведь...

- Чего "а то"? Государыне пожалуешься, что ли? Беги, жалуйся. Она все одно меня к себе призовет по тому делу.

- Да не о том я. Можно отпустить того Зубарева без доведения дела до суда? Тебе не хуже моего известно, какие разговоры пойдут по столице, о чем опять шушукаться начнут.

- Еще вчера можно было отпустить его, тихонько плетей всыпав, чтоб бежал до самой своей Сибири и носа в столицу боле не совал. А сегодня уже нельзя.

- Отчего же так? Умер он, что ли?

- Если бы умер. А то "слово и дело" закричал, когда его на допрос призвали да на дыбу вздели. Теперича по всей форме положено следствие вести.