Загадка XIV века

На этот раз де Куси нашел союзника в лице Филиппа Смелого, поскольку тот был лично заинтересован в кампании против Гельдерна. Филиппу хотелось расширить территорию своих владений за счет Брабантского герцогства, находившегося между Фландрией и Гельдерном. Поощряя воинственность короля, он призывал Францию к войне с Гельдерном, однако совет настаивал, что сначала надо разобраться с Бретанью: дескать, если король и нобили отправятся воевать с Гельдерном, Монфор откроет дорогу англичанам.

Ривьер и адмирал де Вьен отправились на переговоры с Монфором, но получили резкий отказ. Герцог лишь повторял, что единственное, о чем он жалеет в инциденте с коннетаблем, — что он позволил тому уйти живым. Он не собирался извиняться за то, что захватил гостя: «человек может взять в плен своего врага, где бы тот ни находился». В бесплодных переговорах между враждующими партиями прошло несколько месяцев, и на протяжении всех этих отсрочек де Куси оказывал давление на совет. Решение вопроса повисло в воздухе, а под конец года ушел из жизни некогда главный возмутитель спокойствия — король Наварры Карл Злой.

После еще одной попытки отравления — на сей раз за нею стояли герцоги Бургундский и Беррийский — Карл умер ужасной смертью. Больной и преждевременно состарившийся, пятидесятишестилетний король мучился от озноба и все время дрожал. По совету врача, больного завернули на ночь в простыни, намоченные бренди, с тем, чтобы согреть его и дать пропотеть. Чтобы простыни не сбились, их зашили на манер савана, а когда ночью слуга наклонился над больным с зажженной свечой, чтобы обрезать нитку, ткань вспыхнула. Карл прожил еще две недели, но врачи не могли облегчить его агонию.

В новом году совет решил послать к Монфору де Куси, как бывшего родственника, чтобы договориться. Все знали, что нет более располагающего к себе человека, чем Ангерран, к тому же еще и обладающего большим влиянием. С де Куси должны были отправиться Ривьер и Вьен — «все трое очень умные нобили». Узнав об их приезде, Монфор понял, что если послали де Куси, значит, разговор предстоит очень серьезный. Он любезно принял гостей, предложил взять Ангеррана на соколиную охоту, проводил до комнаты, «разговаривая о многих посторонних делах, как это принято у аристократов, долго друг друга не видевших». Когда речь зашла о деле, однако даже знаменитые достоинства де Куси — убедительность и красноречие — поначалу не тронули Монфора. Он стоял у окна, смотрел на улицу и долго молчал, затем повернулся к гостю и сказал: «Откуда взяться любви, если не существует ничего, кроме ненависти?» А затем повторил, что жалеет лишь о том, что оставил Клиссона в живых.

Понадобились два визита и самые красноречивые аргументы и тактичные намеки на слабость позиции Монфора — поскольку и собственные подданные плохо его поддерживали, — прежде чем де Куси добился цели. Сначала надо было уговорить Монфора вернуть замки Клиссона и деньги, но труднее всего оказалось вытащить герцога в Париж. Монфор ни в коем случае не хотел встречаться с Клиссоном и придумывал тысячу отговорок, но когда на него надавил герцог Бургундский, он сдался. Монфор боялся, что его убьют, но де Куси убедил герцога приехать в Блуа, где с ним встретились бы дяди короля. Король обещал безопасный проезд и давал собственный эскорт из тысячи двухсот человек. В июне 1388 года Монфор с флотилией из шести кораблей приплыл по Луаре прямиком к воротам Лувра. Возвращение собственности Клиссона и формальное прощение короля были закреплены обычной формулой примирения, в которой герцоги коннетабль поклялись быть добропорядочными и верными сюзерену, а потом, злобно глядя друг на друга, выпили из одного кубка в знак «любви и мира».

Де Куси получил из рук короля французскую библию как самый значительный знак внимания, по мнению Фруассара. «Я знавал четверых сеньоров, бывших самыми занимательными собеседниками, это — герцог Брабантский, граф де Фуа, граф Савойский и особенно — де Куси, ибо он был самым любезным и убедительным сеньором во всем христианском мире… он лучше всех знал нравы и обычаи народов. Такова была у него слава среди сеньоров и дам во Франции, Англии, Германии, Ломбардии и во всех других местах, где его знали, ибо он путешествовал много и много на свете повидал, к тому же был невероятно вежлив».

Благодаря этим талантам де Куси и усмирил самого беспокойного вассала со времен Карла Наваррского.

ГЛАВА 21

ГДЕ ТОНКО, ТАМ И РВЕТСЯ

Двойная неудача французов, вознамерившихся завоевать Англию, а с английской стороны — последовательные фиаско Бэкингема и Норриджа, совершивших набеги на Францию, обнаружили пустоту рыцарских притязаний. Об этом же свидетельствует разгром австрийцев швейцарским ополчением при Земпахе: результат этого сражения 1385 года оказался обратным исходу битвы при Рузбеке.

По примеру французов во Фландрии, австрийцы спешились: они рассчитывали повторить тактику избиения еретиков. Однако швейцарские ополченцы превосходили противника в гибкости и быстром передвижении, что совсем не походило на плотный строй фламандских ополченцев, ставший причиной их поражения. Когда швейцарцы развернулись и пошли на австрийцев, кавалерийский резерв последних дрогнул и бежал с поля боя так же, как отряд герцога Орлеанского в битве при Пуатье. Из девятисот человек передового подразделения австрийцев на земле остались лежать почти семьсот тел, включая и герцога Леопольда.

На исходе XIV века рыцарям не хватало новизны мышления. Придерживаясь традиционных методов сражения, они мало думали о тактике. Все аристократы были воинами, но в профессиональном отношении они не только не приобрели, но и потеряли.

Рыцарская конница не догадывалась о собственном упадке, а если и догадывалась, то еще больше придерживалась формы и увлекалась яркими ритуалами, убеждая себя в том, что вымысел — это и есть реальность. Сторонние наблюдатели, однако, смотрели на все критически, поскольку вымысел становился все более невероятным. С начала войны с Англией прошло пятьдесят лет, и эти годы не могли не уменьшить престиж рыцарского сословия, которое не умело ни выиграть, ни заключить мир, а только приносило несчастья народу.

Дешан открыто издевался над авантюрой в Шотландии в длинной балладе с рефреном «Вы теперь не на Большом мосту в Париже».

Мезьер тоже не скрывал презрения и в 1388 году излил его в поэме «Видение старого паломника»; от упреков не удержался и Оноре Боне. При Рузбеке рыцари одержали победу над толпой сукновалов и ткачей и стали считать себя выше своих предков — короля Артура, Карла Великого и Годфри Бульонского. Из всех правил войны, написанных ассирийцами, иудеями, римлянами, греками и христианами, французская рыцарская конница не усвоила и десятой доли, однако считает, что нет в мире конницы, равной им.

Модная одежда аристократов, привычка к роскоши, блестящие покои, двери в которые были закрыты до полудня, мягкие постели и ароматные ванны, комфорт во время кампаний свидетельствовали о том, что рыцари «изнежились». Древние римляне, как несколько лет спустя саркастически заметил Жан Жерсон, канцлер парижского университета, не тащили за собой три или четыре тяжело нагруженные лошади, двойные палатки и повозки, набитые одеждой, драгоценностями, коврами и обувью. Римляне не возили с собой ни утюгов, ни медных плит для выпечки пирожков.

Большее презрение вызывали даже не мягкие постели и пижонство, а падение нравов. Трубадуры уже не воспевали в романтических поэмах идеального рыцаря и идеальную любовь; на смену им пришли моралисты, изощрявшиеся в сатире, аллегориях и дидактических трактатах, и все их сочинения показывали, в кого превратился нынешний рыцарь — в хищника и агрессора, а не в поборника справедливости. Во второй половине столетия уже не сочиняли героических песней (chansons de gestes), а причиной исчезновения фаблио было не столько падение идеала, сколько снижение литературного духа. Пороки, глупые поступки и беспорядки того времени требовали морализаторства, но, несмотря ни на что, Фруассар, как и прежде, славил рыцарство.