Генералиссимус князь Суворов

Слух, донесшийся до Суворова во время движения его к Бресту — об отступлении Прусского короля от Варшавы, оказался в Бресте справедливым: в конце августа Пруссаки отступили к Рашину, а оттуда тремя колоннами направились на Ченстохов, Петроков и Закрочим, бросив в Рашине больных, раненых и часть обоза  ¹. Причиною тому было восстание в присоединенных от Польши новых провинциях прусских. Поляки не могли забыть своей недавней независимости и свободы, особенно под прусским владычеством. Бремя русского подданства для них было легче, потому что в России они видели врага открытого и сравнительно более сильного, бороться с которым было мудрено. Пруссия же, под личиною союзника, друга, противодействовавшего планам России, скрывала те же самые намерения, что и Россия, лицемерила, обманывала Польшу, а потом сама же подала мысль о втором разделе. Россия не торопилась вводить во вновь присоединенные польские области коренные и крутые реформы: Пруссия принялась сразу навязывать свои порядки и онемечивать Поляков форсированным способом. Таким образом, в присоединенных к России польских областях не было ни заговора, ни попыток к общему восстанию; происходили только частные, местные покушения, подавленные без особенных усилий. А в новых польско-прусских провинциях, заговор назревал в продолжение 5 месяцев и разразился в самую затруднительную для Пруссии пору.

Отступление Пруссаков из под Варшавы произвело чрезвычайно сильное впечатление и на друзей, и на врагов. Варшава ликовала, польская армия как будто удвоилась в силах, во всей Польше подъем духа достиг замечательной высоты. Европа недоумевала, пока не разъяснились причины; России нанесен был косвенный удар, который требовал от нее новых усилий и далеко отодвигал исход борьбы. И в самом деле, неудача Прусского короля, имевшего в осадном корпусе до 35,000 человек, кроме 12,000 Русских, была явлением знаменательным и служила союзникам предостережением от излишней самоуверенности. Такое впечатление она и произвела в Петербурге, но потом там успокоились, получив известие о победах Суворова под Крупчицами и Брестом, которые снова наклонили чашку весов в пользу России. Тем не менее, Екатерина приказала усилить Репнина двумя полками из Ревеля, повелела ему торопиться усмирением Литвы и затем обратить к Бугу все, что возможно. Вместе с тем указано Румянцеву, по соединении этих войск с находящимися под начальством Суворова, направить их до берегов Вислы, с целью обеспечения края от покушений инсургентов и занятия спокойных зимних квартир. Высочайшее повеление дополнялось впрочем выражением желания, чтобы в случае благоприятных обстоятельств и при вероятности успеха, было произведено внезапное нападение на город Варшаву. Румянцев, не получив еще этого повеления, писал Репнину почти тоже самое, говоря, что Суворов взял бы Варшаву, если бы корпуса Дерфельдена и Ферзена были к нему присоединены, если бы время не стояло позднее, и продовольствие войск было обеспечено. Один Безбородко думал и выражался несколько категоричнее, говоря, что содействие Суворова может привести к скорому концу усмирение Польши и что Варшава будет им взята, хотя бы и зимою ².

Граф Безбородко был дальновиднее других, но предположение его в первое время мало походило на правду. инсурекция в Великой Польше росла; исключая городов Познани, Ченстохова, Петрокова и Ленчицы, занятых сильно Пруссаками, вся страна была в восстании, поддерживаемая посланным от Косцюшки генералом Домбровским. Дошло до того. что Прусский король потребовал на подкрепление несколько полков из корпуса принца Гогенлое, со стороны Рейна. В других местах дело также плохо спорилось: после брестской победы, Суворов оставался вт. вынужденном бездействии; Репнин, несмотря на высочайшее повеление, подвигался вперед медленно. Австрийцы, следуя своим традициям, рассчитывали приобретать без риска и потерь, русскими и прусскими руками, а потому, по выражению одного из русских государственных людей, «ни шили, ни пороли». Они заняли на польской территории несколько пунктов и остались спокойными зрителями всего происходившего.

Сидя в Бресте и, по пословице, ожидая у моря погоды, Суворов не оставался без дела. Он рассылал партии для собирания фуража и провианта, что требовало не мало людей, так как окрест бродили вооруженные шайки инсургентов. Половина казаков его отряда была выслана по варшавской дороге, для разведок и наблюдения; передовые их партии дошли до полдороги и даже проникали дальше, Было ими сделано несколько мелких поисков; происходили частые стычки, большею частию удачно. Казаки собирали от проезжающих и населения сведения о ходе дел в других местах театра войны, но они были до того тенденциозны, неверны и часто нелепы, что почти ничего не разъясняли, а скорее могли сбивать с толку. Таким образом Суворов долгое время не имел известий об окружающем, особенно о Ферзене, который командовал корпусом, находившимся под Варшавой с Прусским королем. Большой беды впрочем в этом не было, так как Суворов не мог предпринять со своими ничтожными силами ничего серьезного и, во ожидании подкреплений, только держался наготове, чтобы производить удары близкие, если неприятель вздумает его атаковать, или приблизится без достаточной осторожности. Да еще приходилось ему исполнять разные приказания Румянцева, в том числе разыскивать в окрестностях Бреста Косцюшкиных сестер, разных знатных дам и арестовывать их взамен Русских, находящихся в плену, что впрочем он не успел исполнить. Для дальнейших операций ему не доставало содействия генералов Дерфельдена и барона Ферзена и присоединения нескольких мелких отрядов; все это находилось в подчинении большею частью у Репнина, меньшею — у графа Салтыкова, Суворов беспрестанно сносился с ними и Румянцевым, но по его словам «время уходило на доклады». Нельзя сказать, чтобы у Репнина и Салтыкова не доставало доброй воли — помочь своему сотоварищу, на долю которого выпала главная активная роль, или чтобы в них действовали себялюбие и зависть. Но они были людьми не того разбора, как Суворов, и опасались нанести ущерб своим собственным задачам: Салтыков — охранить границу от вторжения, Репнин — очистить Литву от инсургентов. Кроме того оба они, а также Румянцев, находились так далеко один от другого и от Суворова, что много времени должно было уходить даром, вопреки их собственному желанию ³.

На усиление Суворова прежде всего требовался Дерфельден. Находясь в Люблине и, принужденный уступить этот город втиснувшимся туда самым вежливым образом Австрийцам, Дерфельден отошел к Слониму. Весть об этом Суворов получил вскоре по прибытии в Брест, и послал ему приказание — атаковать в Гродно Макрановского, имевшего корпус в 6,000 человек. Мотивом приказания было то, что по полученным извещениям, после кратковременного пребывания в Гродно Косцюшки, следовало ожидать там сосредоточения польских войск, разбросанных по Литве, а Дерфельдену до Гродна было почти вдвое ближе, чем Суворову. Суворов, соблюдая приличия, сообщил об этом и Репнину, и просил его отделить часть войск Дерфельдена к Бресту. Репнин приказал Дерфельдену идти, «если справедливо известие, что в Гродно только 6,000», а от отделения части корпуса к Бресту отказался, так как Дерфельден ослаблен командированием многих от него отрядов и находится от Бреста в 200 верстах. У Дерфельдена состояло в то время 8-10,000; с такой силой Суворов пошел бы на инсургентов, не справляясь о их числе; Репнину же непременно требовался численный перевес. Расстояние в 200 верст Суворов сократил бы форсированными маршами вдвое; Репнин смотрел на этот ресурс иными глазами; недаром же еще в первую Турецкую войну ему доставалось от Румянцева за медленность походных движений.

Дерфельден исполнил возложенное на него поручение. Авангард его, под командою графа Валериана Зубова, занял Гродно, взяв около сотни пленных и разные запасы; после чего Репнин поручил удержание Гродна в наших руках генерал-майору князю Цицианову, а Дерфельдену приказал направиться на Белосток и продолжать очищение Литвы. Получив известие о занятии Гродна, Суворов тотчас же написал Репнину, снова прося отделить к Бресту отряд, дабы он, Суворов, мог наконец иерейти в наступление. Репнин отвечал, не промедлив ни одного часа, что он не в состоянии этого исполнить, ибо войска его разбросаны малыми отрядами по всей Литве, для удержания края в спокойствии, и не могут оставаться без прикрытия со стороны Варшавы, для каковой цели и служит корпус Дерфельдена, очищающий кроме того землю от неприятельских войск. Под ружьем у Дерфельдена всего 8,000 человек; отделить от него значительную часть в Брест нельзя, без большого риска, а послать туда весь корпус — тем менее. В заключение, благодаря Суворова за сообщение ему своих предположений (сделать наступление по варшавской дороге, дабы отвлечь неприятеля от Ферзена), Репнин говорит, что по его мнению Суворов мог бы это сделать без особенного риска собственными силами. Замечание было очень не основательно, потому что Суворов мог взять для подобной операции из Бреста меньше 4,000 человек; приходилось значит по-прежнему сидеть и ждать. К счастию, обстоятельства внезапно изменились.