Солдатами не рождаются (Живые и мертвые, Книга 2)

Когда Таня вошла, он уже сидел за столом.

- Притвори дверь. Садись.

Она села напротив него.

- Долго меня ждала?

- Долго.

- Ничего не попишешь. Сперва приказал адъютанту никого не пускать до тринадцати часов. А потом начальство у меня сидело.

- Ваш адъютант объяснил.

- Ну как, была в театре?

Вопрос был такой неожиданный, что она даже не сразу поняла, о чем он спрашивает, потом поняла и улыбнулась.

- Была, спасибо.

- Место никто не отнял? Ну и правильно, - сказал Серпилин. - Своего законного никому отдавать нельзя. Тем более ты теперь с таким орденом, что нос задирать можешь. Когда получила?

- Через два дня после того, как вас видела.

- А чего же не написала?

Таня пожала плечами. Вспомнила, как колебалась тогда, в поезде, написать или не написать про орден, - и удержалась, не написала.

Она сидела и смотрела на Серпилина, у которого теперь на груди был не один орден - тот старый, большой, с облупившейся эмалью, с которым он выходил из окружения, а еще два новых - Красного Знамени и Ленина.

- Да, - сказал Серпилин, заметив ее взгляд. - Дела теперь у нас веселые. Немцев бьем и ордена получаем. Но работы вашему брату не убавляется. За каждый шаг платим, а шагать надо. Наступаем днем и ночью. Доводим дело до конца.

- А я, когда летела, боялась, что у вас тут уже все кончилось.

- Ты боялась, а мы надеялись. Когда начинали, думали - за неделю кончим, а сегодня уже третья пошла. Не сдаются! И сил у них, видимо, больше, чем разведчики думали. А на сколько больше - увидим, когда все бабки подсчитаем. Теперь до конца уже недалеко. Вот-вот должны надвое их рассечь.

- Я вам как раз в первый день наступления написала. Еще ничего не передавали, а я как почувствовала. Наш поезд в Куйбышеве стоял.

- А я, думаешь, не помню, что ты мне писала? - сказал Серпилин. - Я твое письмо и сам перечитывал, и члену Военного совета вслух читал. С письмами у меня теперь не богато, одно твое лежит. - Он выдвинул ящик стола, словно собираясь показать Тане лежавшее там письмо, и снова захлопнул его.

И Таня впервые за время их разговора подумала не о себе, а о нем и о том, что у него умерла жена.

- Вы, наверное, сильно переживаете, Федор Федорович?

- Да, не проходит. - Он поглядел на Таню. - Вот женюсь на какой-нибудь молоденькой, вроде тебя, может, пройдет. - Сказал так, что она поняла: все это одни слова, ни на ком он не собирается жениться и даже не думает об этом. Сказал просто так. - Ладно, оставим эту тему, - помолчав, сказал он. - Давай о тебе. Писала мне, что хочешь в санчасть полка.

- Да, если можно, - сказала Таня. - Если в госпиталь, так я и там могла в госпитале остаться.

- Положим, госпиталь госпиталю рознь. - Серпилин покрутил ручку телефона и сказал в трубку: - Двадцатку найдите и соедините... Начсанарма сейчас разыщут, поговорю о тебе.

- Только непременно в санчасть полка, хорошо?

- А это уж как он скажет. Мои права на этом кончаются. Ты ко мне не в гости приехала. - Телефон зазвонил, и Серпилин взял трубку. - Хорошо. Придет - пусть позвонит. - Положил трубку, взглянул на часы и спросил: Обедала?

Она поднялась, подумав, что мешает ему.

- Я поела на аэродроме. Я пойду там подожду, - она кивнула на дверь.

- Ничего, посиди. У меня пятнадцать минут есть. Будешь мешать - сам прогоню. Расскажи про Ташкент. Недавно подарки оттуда привезли. В том число халаты. Солдаты рукава и полы подкорачивали - и под шинель, вместо ватника. Как там теперь, в Ташкенте, люди живут? Я давно там был, еще в первую пятилетку.

- Трудно живут. - Таня стала рассказывать про завод и про мать.

Серпилин слушал ее молча, подперев рукой щеку, но когда она сказала про "ударные" пончики, вдруг прервал:

- Да, люди себя не жалеют. На все идут.

- На все, - вздохнула Таня. - Я сама даже не до конца представляла, когда ехала туда. Только этого всего, наверное, нельзя говорить здесь, на фронте.

- Почему нельзя? - сказал Серпилин. - Наоборот, можно и надо... Каждый раз, когда будет случай, говори! Хуже от этого воевать не будем. Лучше будем. Быстрей войну кончим. Думаешь, у людей на это сознательности не хватит? Хватит. - Он остановился, словно заколебавшись, говорить ли. - Вот тебе свежий пример. На Военном совете одно политдонесение обсуждали. Был тут частный успех, - с важной высоткой долго чухались, а потом все же взяли. Целый узел развязали. Командир минометной батареи на радостях двойную норму хватил - и залп в честь взятия! Задарма, не по цели. А командир дивизиона только два дня как с Урала после госпиталя прибыл. Ему донесли. Он на батарею и при всех солдатах - хрясь этого лейтенантика по роже. Замполит - донесение. Виновника - в штаб дивизии. Почему избил своего офицера? А он отвечает: "Я видел, какой кровью каждая мина достается. А он их зря, в воздух! Не признаю себя виновным! Я, говорит, не только ему рожу набил, а я этим среди бойцов разъяснительную работу провел!" Как быть? Дошло до Военного совета. Есть мнение - под трибунал. Есть мнение - понять и простить. А ты как бы решила?

- Я бы, конечно...

- Что - конечно?

- Простила бы. Он ведь прав.

- А раз прав - значит, рукоприкладство разрешается? - усмехнулся Серпилин.

- Я сама... - Она хотела сказать, что сама чуть не застрелила того сахарного майора, но сдержалась и не сказала.

- Что ты сама? Рукоприкладством занималась?

- Нет. Я просто... А как вы решили?

- Так и решили, как ты, - сказал Серпилин. - Даже я, на что этого не терплю. И то взял грех на душу.

Серпилин посмотрел мимо. Таня оглянулась. В двери стоял адъютант.

- Товарищ генерал, вы вызывали на четырнадцать часов помощника начальника оперативного отдела.

- Раз вызывал, пусть заходит. Зачем спрашиваешь? Порядок знаешь. Серпилин улыбнулся Тане. - Поделикатничал. Видит то, чего нет, там, где нет.

Голос, раздавшийся у двери, заставил Таню повернуться во второй раз.

- Товарищ генерал, подполковник Артемьев по вашему приказанию явился.

В дверях стоял Артемьев.

Серпилин поднялся, взял лежавшую на краю стола гармошкой сложенную карту и начал раскладывать ее. Артемьев, подойдя к столу с другой стороны, стал помогать ему.

Таня сидела рядом, но Артемьев не смотрел на нее, хотя, еще когда он стоял в двери, она уже поняла, что он увидел ее.

- Чего вскочила? - покосившись на Таню, спросил Серпилин.

- Мешаю вам. - Таня взяла табуретку и отсела в сторону.

- Поедешь в Сто одиннадцатую, - сказал Серпилин Артемьеву. - НП у них в тринадцать часов переместился вот сюда.

- Кузьмич еще не сообщал, - сказал Артемьев.

- Вам не сообщал, а мне сообщил. Видишь, куда он уже залез? Доносит, что слышит в тылу у немцев звуки боя и планирует на ночь выйти вот сюда. Серпилин снова показал карандашом. - Рассчитывает в случае успеха к утру соединиться с Шестьдесят второй. Соседи справа и слева от него отстали, видишь, насколько? Но он доносит, что за фланги не боится и будет продолжать продвижение. Что будет продолжать - правильно. А как обеспечены фланги, все же посмотри своими глазами. Первым соединиться с Шестьдесят второй каждому хочется, поэтому допускаю, что излишне рискует. В этом случае настаивай на внесении необходимых по обстановке коррективов. Тактично. Он сам грамотный. Задача ясна?

- Так точно, ясна.

- Вопросы есть?

- Если соединятся, какие будут приказания?

- Если соединятся, лично удостоверься. Потом возвращайся.

Артемьев шагнул от стола назад и бросил руки по швам.

- Разрешите идти?

И пока Серпилин разгибался от карты, весело подмигнул Тане. Но Серпилин разогнулся быстрее, чем он ожидал.

- Что подмигиваете? Знакомы?

- Так точно, знакомы.

А знакомы - почему не здороваетесь?

- Разрешите обратиться к товарищу военврачу.

- Обращайтесь.

- Здравствуйте! - Артемьев шагнул к Тане. - Вот уж не думал вас здесь увидеть.