Москва еврейская

Кстати, из данного документа следует, что в это время уже были избраны раввины из нижних чинов в Санкт-Петербурге и Кронштадте, т. е. уже сложилась определенная практика в этом вопросе, проверенная временем. Кроме того, в журнале «Морской сборник» за 1854 г. имеется упоминание о должности главного раввина на Черноморском флоте, в котором насчитывалось нижних чинов-евреев в 1853 г. 1081 человек, в 1856 г. — 488 человек (остальные, по-видимому, погибли в Крымскую войну) ^[547]. Надо сказать, что деятельность раввинов в столичных и других крупных городах не была чем-то из ряда вон выходящим, а твердо базировалась на законодательных актах. Подполковник ссылается на «Свод военных постановлений», в котором говорится буквально следующее: «Где нет ни синагоги, ни раввина, там начальство дозволяет служащим евреям собираться для молитвы в указанном месте под наблюдением одного надежнаго товарища, избраннаго ими для исправления должности раввина» (Кн. 1, ч. 3, ст. 388); «Естьли в каком месте военнослужащие евреи составят не менее 300 человек, то по представлении военнаго начальства о их исправности в службе и о хорошем поведении может для них быть определяем раввин с жалованьем от казны, и сии раввины находются в непосредственной зависимости от того военнаго начальства, под которым состоят евреи…» (там же, ст. 389–390).

Как видим, исполнение должности солдатского раввина не освобождало этих лиц от подчинения своим военным командирам, в отличие, скажем, от раввинов «гражданских». Тем не менее процедура их избрания выглядела достаточно демократично, ибо в выборах участвовали практически все служащие евреи города. Теперь, как рапортовал офицер, избранную кандидатуру следовало утвердить высшему начальству. Со своей стороны, Гаврилов добавил, что рядовой Найфельд «состоит на службе более 16 лет (т. е. примерно с 1840 г. — Д.Ф.), поведения хорошаго, и в течении всей своей службы в дурных поступках замечаем не был», и просил через дворцовую контору довести до сведения московского коменданта итоги выборов военного раввина ^[548].

25 февраля полковник Ильин начертал на рапорте Гаврилова, что он не видит никаких нарушений законодательства в осуществленной процедуре, а на определение московским раввином Найфельда препятствий не находит при условии выполнения им своих основных обязанностей ^[549]. 27 февраля Московская дворцовая контора постановила объявить рядовому пожарной инвалидной роты Иосу Найфельду о разрешении ему исполнять раввинскую должность, но чтобы она «не могла препятствовать ему к исправлению настоящей его службы» ^[550]. 14 марта контора известила об этом первого коменданта Москвы генерал-лейтенанта Кизьмера ^[551], а тот, как сказано выше, в конце месяца особым приказом, отданным «при пароле», известил все части Московского гарнизона для объявления еврейским нижним чинам об утверждении избранного ими раввина. Таким образом, в начале 1857 г. московские военнослужащие-евреи обрели своего собственного раввина, деятельность которого была оговорена российским военным законодательством.

Казалось бы, на этом можно было и поставить точку. Однако в архивных источниках мы находим продолжение истории с избранием рядового Найфельда «раввином по совместительству». Дело в том, что первый месяц работы рядового в должности гарнизонного раввина выявил ряд неудобств для его непосредственного военного начальства. 3 мая подполковник Гаврилов в своем рапорте на имя «майора от ворот Большого Кремлевского дворца» Ильина озабоченно сообщает следующее: «…Некоторые из гг. начальников, в зависимости коих состоят на службе нижние чины еврейскаго исповедания как в Москве, так и во всех городах Московской губернии, хотя и пишут формальные бумаги на имя его, Найфельда, с разными требованиями к исполнению им еврейскаго обряда, но более этого в значительном количестве поступают от многих лиц на имя мое бумаги, по коим я должен делать распоряжения на высылку от меня написанных им, Найфельдом, разных удостоверительных свидетельств о времени делания им на еврейском законе обрезания детям, родившимся у нижних чинов еврейскаго исповедания, о смерти их, о совершении браков, о разводных и по всем непредвидимым частным ежедневным случаям, относящимся до исполнения им, Найфельдом, всей религии на еврейском законе». Оказывается, весь бумажный поток, адресованный раввину и исходящий от него, ненароком захлестнул и командование рабочей инвалидной роты № 4, не имевшей к переписке никакого отношения. А всё происходило из-за того, что Найфельд не имел именной печати. Поэтому подполковник Гаврилов вынужден был на каждой официальной раввинской бумаге свидетельствовать подпись его руки и прикладывать ротную казенную печать, что было крайне неудобно. В связи с этим командир части просил полковника Ильина посодействовать в получении разрешения на изготовление именной печати Найфельда. Он даже сделал примерное описание этого штемпеля: в центре вырезаны инициалы «J» и «Н», а по окружности слова «в должности Московскаго казеннаго Еврейскаго раввина». Уже был выбран исполнитель работы по особому свидетельству подполковника — «содержащий в Москве заведение рещик печатей московский мещанин Гаврилов» (однофамилец ротного командира); оплата должна была быть произведена раввином из сумм «Еврейского общества». И наконец, с целью «отклонения излишней переписки» от подполковника Гаврилова, по мнению последнего, военное начальство Кремлевского дворца совместно с Московской дворцовой конторой могло бы сделать распоряжение, по которому все письма по вопросам отправления иудейских обрядов в гарнизоне направлялись через канцелярию рабочей роты непосредственно Найфельду, и наоборот. Московский комендант мог бы известить командование частей о новом порядке этой переписки: с указанием на конверте имени раввина, а не ротного командира ^[552].

Реализация предложения Гаврилова повышала статус военного раввина Московского гарнизона и укрепила бы его самостоятельность как официального лица. Но не всегда логика берет верх в, казалось бы, простых и ясных ситуациях. 23 мая с идентичной просьбой к первому московскому коменданту обратилась Московская дворцовая контора ^[553], а уже 30 мая из Управления коменданта пришел отрицательный ответ, который гласил, что «переписку и печать ему, Найфельду, иметь не следует, и я сего разрешить не вправе по неимению ввиду на то закона» ^[554]. Итак, бюрократическая канитель продолжалась и дальше, поскольку должностные лица не могли и не хотели брать на себя какую-либо инициативу в нерегламентируемых областях нормативно-правовой сферы. В Российской империи же со времени царствования Екатерины II сложилась весьма своеобразная практика истолкования прав народов, принадлежащих к нехристианским конфессиям, в особенности евреев, — «всё, что прямо не дозволено евреям, им запрещается». То есть, поскольку какой-то вопрос не нашел никакого отражения в юридическом корпусе, его как бы и не существует в природе. Случай с раввином Найфельдом как нельзя более ярко иллюстрирует данный тезис.

Тем не менее неудобства, причиненные активной деятельностью раввина его военному командиру, все же отступают на второй план перед самим фактом осуществления обрядов еврейского закона среди солдат воинских частей Москвы и губернии. На данный момент неизвестно, как долго И. Найфельд исполнял должность военного раввина — по документам его судьба прослеживается с 1857 по 1862 г., т. е. пять лет. Однако с большой долей вероятности можно предположить, что этот срок был официально продлен, ибо при императоре Александре II (конец 1850-х — начало 1860-х годов), как известно, произошло некоторое смягчение законодательства о евреях: царь предоставил различные привилегии в праве жительства вне черты оседлости евреям, получившим светское образование или приносившим пользу в коммерции и ремеслах, отменил указ о кантонистах и т. д.