Этюды любви и ненависти

Но Господь Бог помогает мне; поэтому я не стыжусь, поэтому я сделал лицо свое, как кремень, и знаю, что не буду посрамлен" (Ис. 50, 5-8). Я цитирую этот библейский текст в переводе Г.Л. Бендера, автора "Иудейской этики" и "Евангельского Иисуса и его Учения". Перевод несколько отличается от синодального, но смысл тот же. (Как известно, Библия и Евангелие снабжены симфонией, т. е. перечнем параллельных, созвучных по смыслу текстов. Глава 5 Евангелия от Матфея снабжена множеством ссылок на Ветхий завет, кроме стиха 39, где все ссылки отнесены к Новому завету: "А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую".

2. "Господь благ для надеющихся на Него, для души, ищущей Его. Он благ для того, кто терпеливо (или молча) ожидает спасения от Господа. Он благ для человека, который переносит страдания с юности своей. Такой пребывает одиноко и безмолвно, ибо он сам возложил на себя бремя. Такой положит уста свои в прах, думая: быть может, есть еще надежда. Он подставит щеку свою бьющему его и насытится поношением" (курсив мой. – С. Д.) (Плач. 3, 25-31). В Книге Плач Иеремии в синодальном тексте, так же, как в цитате из Книги Исайи, вместо щеки – ланиты, а кроме того, есть отсылка к главе 5 Евангелия от Матфея. Ограничимся этими двумя примерами. Всего же их, как из Библии, так из Талмуда, Гирш Бендер приводит девять – к ним я отсылаю читателя87. Со своей стороны отмечу, что воздаяние добром врагу есть железный закон иудаизма. В Исходе сказано: "Если найдешь вола врага твоего, или осла его заблудившегося, приведи его к нему. Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его; развьючь вместе с ним" (Исх. 23, 4-6).

Талмуд усугубляет это толкование: если одновременно надо развьючить осла врага (что тяжелее) и навьючить осла друга (что легче), ты обязан оказать в первую очередь услугу своему врагу (Баба Мециа, 32; то же – Тосефта, гл. 2).

Открыв Книгу Притчей Соломоновых, мы обнаружим "христианский и только христианский закон": "Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою" (Притч. 25, 21). Но Талмуд и это усугубляет: "Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой водою, даже в том случае, если он хотел убить тебя и пришел в твой дом голодным и чувствующим жажду, накорми и напои его" (курсив мой. – С. Д.) (Мидраш Мишлэ. Гл. 25). Это ли не торжество толстовского учения!

В свете приведенного мало вероятно, что "ученый раввин" не знал этих фактов, это – невозможно, ясно, что для Толстого – "забывчивость" его учителя лишь литературный прием, подчеркивающий основную идею его Credo. Вспоминая "Великих Учителей Жизни", прибегнем опять же к цитате: "Оставьте их: они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму" (Мф. 15, 14).

Слепота и глухота могут привести к некоторым неприятностям в обыденной жизни.

Случай, рассказанный Бирюковым, весьма символичен: "Сютаев запряг лошадку в телегу, чтобы проводить Л.Н-ча до Бакунина. Кнута для понукания лошади Сютаев не употреблял. Они поехали и разговаривали, и так были увлечены мечтами о наступлении Царства Божия на земле, что не заметили, как лошадь завезла их в овраг, телега опрокинулась, и они оба вывалились"88.

Не секрет, что евреев всегда уязвляло равнодушие известных русских писателей к творимому по отношению к ним беззаконию властей. Большинство писателей безмолвствовали – для них еврейского вопроса не существовало, некоторые, когда случались те или иные "инциденты", даже злобствовали. В 1929 г. эта больная тема стала предметом полемики между Г.М. Барацем и несколькими русскими писателями-эмигрантами, развернувшейся на страницах парижского журнала "Рассвет". Ее итоги долгие годы спустя Барац суммировал в брошюре "Толстой и евреи"89.

Толстой, по мнению Бараца, всегда видел разницу между "эллином и иудеем" и не распространял на последних те высокие нравственные принципы, которые проповедовал. В подтверждение этой мысли он сослался на отзыв Толстого на книгу известного историка и публициста, позднее главы Еврейской историко-археографической комиссии И.В. Таланта (1866-1939) "Черта еврейской оседлости". Талант не раз бывал у Толстого в Ясной Поляне, посылая ему книгу, он просил высказать свое отношение к этой самой "черте". В отзыве Толстого, как считал Барац, не нашлось места осуждению средневекового гетто, созданного во времена Екатерины II. Барац неправ: Толстой в данном случае осудил средневековые законы не только по отношению к евреям. Вот его ответ И.В. Таланту: 1910 г. Сентября 9. Кочеты Илья Владимирович, Я прочел вашу брошюру и нахожу, что несправедливость и неразумение установления черты оседлости выяснено в брошюре с полной убедительностью для людей, доступных доводам здравого смысла.

Мое же отношение к тому распоряжению правительства, по которому людям воспрещается пользоваться естественными правами всякого живого существа и жить на поверхности земного шара там, где ему удобно или желательно, не может быть иное, как отрицательное, так как я всегда считал и считаю допущение всякого насилия человека над человеком источником всех бедствий, переживаемых человечеством. Насилие же в ограничении места жительства не могу не считать, кроме того, в высшей степени нелепым и не достигающим своей цели, как вы показываете это в своей брошюре90.

Как видим, слово "еврей" в ответе Толстого отсутствует, и это не случайно. Из записи в дневнике Маковицкого от 8 сентября 1910 г. следует, что "вечером Л.Н. дал Александре Львовне прочесть вслух его ответ" еврею по поводу присланной им книжки "Черта оседлости". Я в то время был в комнате Льва Николаевича, кончая свою работу, но нарочно остался дослушать. Когда прочли, Лев Николаевич обратился ко мне: "Неужели вы сторонник черты оседлости?" – "Хотя не сторонник, но признаю право за людьми не впускать в свою среду евреев"91.

Примечательно, что в "Яснополянских записках" Маковицкого, изданных в 1979 г., последние слова Душана Петровича отсутствуют, вероятно, по цензурным (!) соображениям, зато подробнее сказано о причинах, побудивших Толстого внятно ответить Таланту: «Л.Н. написал ответ о "черте" под впечатлением брошюры Бирюкова о его ссылке в Бауск, где, между прочим, описывает две еврейские семьи портных, живущих в одной квартире; одна семья спит днем, другая – ночью. Эта брошюра тронула Л.Н. и всех других, читавших ее»92. Кроме доктора, разумеется. А вот две записи из дневника Толстого, соответственно 9 и 11 сентября: "…Душан милый уехал. Что за милый, удивительный по добродетели человек. Учиться у него надо. Я не могу без умиления о нем думать"; "Душан удивителен своей ненавистью к Евреям вместе с признанием основ любви…" (вторую – весьма загадочную – часть фразы можно толковать как угодно)93.

Публикация письма Толстого по поводу черты оседлости вызвала ругательное письмо некоего казака, которое обсуждалось в кругу семьи и друзей 11 октября 1910 г.

Разговор начал писатель Иван Федорович Наживин (1876-1940), поведав о стариках-евреях (рабочих), об огромной еврейской семье в черте оседлости, где она представляет собой некое единство. "Л.Н., – читаем далее у Маковицкого, – заметил, что у евреев большой ум и чувство религиозности. – Я на это сказал… что религиозности как раз не нахожу у евреев", в том числе у раввинов, которые ему пишут, равно как и у простых евреев. Толстой спросил Наживина, работают ли евреи на земле, хотя наверняка знал законы империи, запрещавшие им жить в деревне94.

На этом разговор на щекотливую тему закончился. Вряд ли собеседники не знали о еврейских сельскохозяйственных поселениях. Не допуская евреев к земле, правительство приобщало их к таким "паразитическим" промыслам, как винокурение.

Но не все винокуры, "спаивавшие русский народ", были евреями. Например, Л.Н.

Толстой на паях со своим соседом А.Н. Бибиковым, владельцем имения Телятки, построил в 1863 г. небольшой винокуренный завод, просуществовавший полтора года95.

Грех молодости – не иначе. В оправдание великого писателя можно допустить, что данное предприятие, вероятнее всего, было задумано Фетом. А Фет, как известно…