Заговор графа Милорадовича

Владимир Брюханов

Заговор графа Милорадовича

Предисловие

В ХХ веке наша страна являлась полигоном для проведения самых разнообразных социальных экспериментов. Сейчас это как бы общепризнанный факт — независимо от того, кто и как относится к авторам экспериментов, к их мотивам и практике воплощения их идей. Между тем, далеко не столь общепринятым является понимание того, что все эксперименты проходили не только не на голом месте, но были как бы естественным развитием экспериментов, осуществленных в России много раньше.

В настоящее время в историографии дореволюционного периода в значительной степени продолжают господствовать легенды, созданные несколькими поколениями российской интеллигенции еще второй половины ХIХ и начала ХХ вв.

Наиболее характерной чертой тогдашних интеллигентов, до сего времени имеющих славу гуманистов и эрудитов, было их вопиющее невежество.

Знаменитый сборник «Вехи», вышедший в 1909 году, поразил тогдашнюю интеллигенцию обвинением ее в верхоглядстве. Многим это обвинение показалось незаслуженным и клеветническим. На самом же деле «Вехи» были значительно более сильным свидетельством всеобщего невежества, нежели предполагали сами авторы — высокообразованные Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, М.О.Гершензон, А.С.Изгоев, Б.А.Кистяковский, П.Б.Струве и С.Л.Франк, поскольку неопровержимо демонстрировали дремучее невежество и самих авторов.

И «Вехи», и другие их произведения наглядно показывают, что никто из них не был даже знаком с идейным наследием ХVIII века — в противном случае эти критики революционного экстремизма легко бы нашли аналогии того же рода, что приводятся нами в нижеследующем ВВЕДЕНИИ к данной работе. Струве, например, прекрасно владел экономической историей России с самого конца ХVIII века, но мало что знал о более ранних временах; его экскурс в историю воцарения Анны Иоанновны, приведенный ниже, был для него нетипичным исключением.

Но среди политиков начала ХХ века были и подлинные эрудиты в российской истории — в том числе В.О.Ключевский, пытавшийся в 1905–1907 гг. подключиться к политике, а среди прочих — кадет П.Н.Милюков, меньшевик Г.В.Плеханов и большевик М.Н.Покровский. Все они претерпели жесточайший крах в своей практической деятельности. Эти примеры подчеркивают беспомощность тогдашних идеологов.

Никто, разумеется, не должен требовать от ученого историка маршировки по улицам во главе вооруженных отрядов или митинговой агитации, но хоть на разумные советы эрудитов можно было бы рассчитывать? Увы, ничего подобного ни от них, ни от нескольких десятков других великолепных историков тогда дождаться было невозможно.

Редкостное для него озарение посетило Милюкова лишь за неделю до Октябрьского переворота. Выступая в Совете Республики, Милюков сравнил Ленина с крупнейшим идеологом славянофилов И.В.Киреевским: «Дворянин Ленин — подлинный портрет дворянина Киреевского, когда утверждает, что из России придет новое слово, которое возродит обветшавший Запад и поставит на место старого западного доктринерского социализма новый социализм, направляющий действия голодающих масс, который физической силой заставит человека ломать двери социального рая».

Увы, к этому моменту сам Милюков полностью утратил политическое влияние, а образовательный уровень его слушателей просто не позволил им понять, о ком и о чем шла речь. Большинство газет, излагая это выступление, выпустили непонятное место, а присутствовавший американец Джон Рид по созвучию фамилий решил, что Милюков почему-то сравнил Ленина с Керенским.

Невежество тогдашних россиян — и образованных идеологов, и широчайшей публики — было не столько их виной, сколько бедой. В России относительно недолгие периоды либерализма и гласности постоянно прерывались полосой жесточайших преследований любой политической оппозиции: политики, действовавшие неправедно, не могли допускать разоблачений собственных деяний и собственных помыслов. Никакие блага свободы, дарованной сверху, не гарантировали их сохранения впоследствии, что настраивало наиболее скептичных россиян на мрачный лад.

Вот как, например, прокомментировал всеобщую эйфорию, охватившую дворян после убийства Павла I, посол в Лондоне граф С.Р.Воронцов в письме к сыну — известному позднее М.С.Воронцову: «Современное положение страны есть лишь не более чем временное облегчение от тирании, и наши соотечественники похожи на римских рабов во время сатурналий, после которых они опять становились рабами».

Подобная точка зрения была в ту пору достаточно распространенной. Примерно тогда же, в 1802 году, знаменитый реформатор российских законов М.М.Сперанский в записке, предварявшей начало этих реформ, констатировал: в России есть «два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым. Действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов».

Результатом отсутствия свободы и гласности и стала вопиющая историческая, а следовательно — и политическая безграмотность россиян, ибо не было возможностей для формирования прочной идейной и духовной преемственности.

Даже сегодня события двадцатилетней и даже десятилетней давности нередко остаются тайной за семью печатями — настолько прочно они были похоронены в свое время.

То же происходило и с различными общественными идеями: если они не были общеупотребительны, то через несколько лет от них не оставалось и следа; через десятилетия забывались и общеупотребительные.

Так в России было почти всегда: новое поколение начинало свое духовное формирование едва ли не на пустом месте, и по-иному быть не могло — предшественники не могли делиться собственным идейным наследием, т. к. это грозило вполне реальными репрессиями.

Вот несколько разнообразных примеров из далекого прошлого:

1) В конце царствования Екатерины II видные идеологи А.Н.Радищев и Н.И.Новиков едва не потеряли головы за деяния, которые не были бы расценены даже как проступки в начале того же царствования. За что они пострадали — тогда не знал почти никто, а сейчас знают очень немногие.

2) Вплоть до 1905 года в подцензурной печати невозможно было даже упоминать об обстоятельствах смерти Петра III и Павла I, а второй из них до момента своего восшествия на престол в 1796 году ничего не мог узнать о судьбе первого — его собственного отца, погибшего за 34 года до того.

3) Через несколько лет после казни декабристов юные Герцен и Огарев дали клятву хранить верность якобы пострадавшему в декабре 1825 года великому князю Константину Павловичу — получить более точные и достоверные сведения о прошедших событиях им было просто неоткуда.

4) В конце царствования Николая I к смертной казни (замененной каторгой и последующей солдатчиной) был приговорен один литератор (Достоевский) за то, что в кругу друзей зачитал вслух письмо другого литератора (Белинского) к третьему (Гоголю).

5) Почти за четыре десятилетия до 1917 года народоволец Н.А.Морозов высказывался против созыва Учредительного Собрания на основе всеобщего избирательного права, справедливо считая, что революционерам невозможно получить поддержки такого форума. Разогнать Учредительное Собрание, если оно не поддержит победивших революционеров, предложил и Г.В.Плеханов на Втором Съезде РСДРП в 1903 году — об этом в 1909 году напомнили авторы «Вех». Сторонники же Учредительного Собрания в конце 1917 года наивно игнорировали столь ясные, но забытые предупреждения.