Площадь Диамант

Annotation

Мерсе Родореда — женщина, чье имя прочно вошло в мировую литературу. По словам Габриэля Гарсиа Маркеса она «писала на блистательном каталанском языке суровые и прекрасные романы». Одним из них и является «Площадь Диамант» — роман-потрясение, завораживающий своей искренностью, «созданный самой Любовью».

Мерсе Родореда

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

Мерсе Родореда

Площадь Диамант

My dear, these things are life

Meredith^[1]

I

Джульета прибежала ко мне в кондитерскую, сперва, говорит, будут разыгрывать кофейники, до вальса с букетом^[2],кофейники, ну прелесть, она сама видела: беленькие, посередине апельсин нарисован, разрезанный пополам, даже дольки видны! Мне не хотелось на танцы, никуда не хотелось: ведь целый день за прилавком, сколько узлов, сколько разных бантиков из золотой тесьмы завязала на коробках, пальцы онемели, как не мои.

А Джульета — вихрь, я ее знаю, всю ночь пропляшет и ничего, ей что спать, что не спать. И уговорила меня пойти, потому что мне хуже нет отказать, если кто что попросит, характер такой. Пошла во всем белом: платье белое, юбки нижние крахмальные — белые, само собой, туфли молочного цвета, браслет белый тройной, к ним клипсы пластмассовые тоже белые, и сумка белая — Джульета сказала из заменителя — с позолоченным замочком, вроде ракушки.

На площади Диамант, когда мы пришли, уже музыка играла. Над площадью из конца в конец разноцветные гирлянды из гофрированной бумаги: одна — кольцами, другая — цветы, через раз. В некоторых цветах лампочки горят. Над площадью, похоже, зонтик перевернутый: по краям гирлянды подняты, а к самому центру все сходятся в одном месте, как спицы. Резинка на нижней юбке с оборками — я измучилась, пока шпилькой ее продевала, — врезалась, ну никаких сил, я к самой резинке пуговичку пришила, чтобы застегнуть на петельку нитяную. Вдохну поглубже — растянется, выдохну — снова вопьется. От этой резинки на талии наверняка красный след был.

Вокруг помоста, где музыканты, зелень, вроде ограды, и к веточкам тоненькой проволокой прикреплены бумажные цветы. Музыканты все потные, рукава закатали. И я? Кто подскажет, кто посоветует? Мамы нету, умерла, а у отца другая жена. У отца другая жена, мамы нету, а она, если по правде, только мной и жила. У отца другая жена, а я такая молоденькая, стою себе совсем одна на площади Диамант — жду, не дождусь лотереи: вдруг, да и выиграю кофейник. И тут Джульета во весь голос, чтоб музыкантов перекричать — не садись, платье помнешь! В цветах разноцветные лампочки, гирлянды крахмалом склеенные, кругом веселье, а я стою и стою, задумалась, размечталась и вдруг над самым ухом — станцуем?

Я даже не обернулась, — мол, не умею, а потом все же глянула — кто? Прямо передо мной лицо, да так близко, что не разглядеть, только вижу — молодой человек. Не важно, говорит, зато я хорошо танцую и вас научу.

У меня в голове пронеслось: мой Пере, бедный, крутится там, в подвале ресторана «Колон», от плиты к плите, в белом переднике. Ну и я, дурочка, возьми и скажи — а если мой жених узнает? Парень еще ближе, чуть ни нос к носу, и смеется: такая молоденькая и при женихе? Хохочет, рот растянулся, зубы так и сверкают, а глаза, как у мартышки. В белой рубахе, рукава тоже закатаны. Верхняя пуговица на вороте расстегнута. Вдруг он отворачивается, встает на цыпочки и глядит по сторонам. И мне: простите. А сам давай кричать — эй, эй… вы там не видали мою куртку? Да она на стуле лежала возле музыкантов! Эй… у меня, говорит, наверно, куртку стянули, я сейчас приду, а вы тут, пожалуйста, стойте и никуда. И зовет кого-то: Синто, Синто… откуда ни возьмись Джульета выскочила, платье на ней ярко-желтое с вышивкой зеленой, поди, говорит, заслони меня, я туфли сниму… жмут, страшное дело. Я ей говорю: не могу, тут один парень, он за курткой пошел, велел с этого места никуда, пристал и все — чтобы я с ним танцевала. Джульета улыбнулась — ну танцуй, танцуй… А духота — ужас! Мальчишки пускают ракеты, везде серпантин, на земле арбузные косточки, по углам корки арбузные и пивные бутылки. С крыш и с балконов тоже пускают ракеты разноцветные. Лица у всех блестят, ребята платками утираются. А музыканты рады, им хоть бы что, играют без передыха. Ну, как в театре… А когда заиграли пасодобль, мы с ним по всей площади прошлись, и вроде издалека слышу его голос: вот вы, оказывается, как здорово танцуете! И в лицо мне резкий запах пота и одеколона. Глаза у него, как у мартышки, — блестящие, прямо в мои смотрят, а уши — точно две медали приклеены. Резинка режет до слез, мамы нет, не посоветует, не подскажет… и зачем меня дернуло сказать, что мой жених Пере работает поваром в ресторане «Колон»? Он на это только фыркнул, очень его жаль, говорит, потому что через год вы будете моей супругой и моей королевой. И мы станцуем вальс с букетом на площади Диамант^[3].

Моей королевой, так и сказал!

И еще попрекнул: когда, говорит, я сказал, что через год вы будете моей супругой, вы даже не взглянули на меня. Я взглянула, а он: не надо, не смотрите так, упаду и пропаду. И вот тут я вдруг, не подумавши, сказала, что у него глаза, как у мартышки, а он только смеется. Резинка врезалась, никакой мочи, а музыканты — тара-ра-ра-ра-ра! И Джульета исчезла, как провалилась. А я не знаю, куда деваться от его глаз, они меня не отпускают, будто весь мир, вся жизнь сошлись в этих глазах, и нет от них никакого спасения. И уже время к ночи, по небу звезды рассыпались, праздник в разгаре и у девушки букет такой красивый, она кружится вся в голубом, кружится… Мама на кладбище Сан Жерваси, а я тут, на площади Диамант… Вы, значит, всякие сладости продаете? Шоколадки, конфетки? Музыканты устали, начали прятать свои инструменты в футляры и вдруг снова вытащили: кто-то заплатил за вальс, и все — опять, как заводные. После вальса народ стал расходиться. Я сказала, что потерялась моя Джульета, а он — Синто тоже исчез, и еще сказал, что когда все разойдутся по домам и на улице не будет ни души, мы с ним станцуем вальс на цыпочках… раз, два, три, раз, два, три. Вот так, Коломета!^[4] Я на него поглядела и сказала строго, что меня зовут Наталия, а не Коломета, но он только рассмеялся: у вас, говорит, может быть одно-единственное имя — Коломета. Тут я от него рванулась и бегом, он за мной — да не бойтесь… разве вам можно одной на улице? Вас же украдут у меня, понимаете! Что вы делаете, Коломета?

Я встала, как дурочка, мамы нету, резинка режет, хуже проволоки. А потом снова от него бегом. И он за мной.

Перед глазами мелькают витрины закрытых магазинов, и в витринах всякие вещи, как застыли — чернильницы, куклы, отрезы, алюминиевая посуда и кофточки трикотажные… Мы выскочили на нашу Главную улицу — Майор де Грасия, я впереди, он за мной, несемся сломя голову и вдруг… он любил потом рассказывать про это: моя Коломета, когда мы с ней познакомились на площади Диамант, дернула от меня, а возле трамвайной остановки — бац! — все нижние юбки на земле…

Петелька лопнула, и юбки упали. Я перешагнула, чуть не запуталась в них, и дальше — стрелой, словно за мной черти гонятся. А дома, впотьмах, добралась до своей железной кровати и свалилась, как подкошенная. Стыдоба, хоть плачь, но потом стыд поутих от усталости, наверно, я сбросила туфли и вынула заколки из волос. А Кимет всегда рассказывал так, будто все это случилось вчера: резинка у нее лопнула, и она от меня — вихрем. Умора!