Давид против Голиафа

Мы сегодня живем в самом конце Кали-юги – Железного века, однако как близко к концу, вычислить невозможно, потому что неизвестна точка отсчета и невозможно рассчитать, с какого зодиакального знака начинает Солнце движение внутри цикла. Это одна из наиболее охраняемых тайн жреческого сословия, ибо кто знает сроки, тот способен влиять на события.

В индийской традиции человеческий цикл, состоящий из четырех юг, называется «Манвантара». 14 манвантар образуют Кальпу – большой цикл. Движение манвантар начинается сверху с «северного полюса» на круге кальп и идет против часовой стрелки: семь манвантар вниз, семь восходящих вверх. Мы находимся в «южном полюсе» колеса кальп, в конце седьмой манвантары. Поэтому, считают брахманы, Большая медведица, описывающая свастику вокруг мировой оси, состоит из семи звезд и называется Септариши. В следующем человеческом цикле она будет уже состоять из восьми звезд.

Представления о бесконечной цепи циклов, каждым звеном которой является новое человечество, нашло чеканную формулу в индийской метафизике: «дни и ночи Брамы (Брахмана)». Тот же самый ритм возрождений-исчезновений уподобляют вдоху и выдоху, который, якобы, производит бесконечная и бездонная основа, благодаря которой возникают проявления сущего. Эта же доктрина породила в зороастризме видение, столь впечатлившее Ницше – вращение Великого неба как «колеса рока», которое приводит и убирает в одну и ту же пространственно-временную точку существования одну и ту же реальность, подобно тому, как в ярмарочной карусели каждая фигура, на которой сидят посетители, проходит через одну и ту же точку и уносится прочь. «Вечное возвращение равного» – так назвал этот визион Фридрих Ницше и сошел с ума от ужаса. Классическая индуистская версия все же не столь безысходна: она предполагает спираль, а не колесо, и раскручивание ничем не ограниченного числа манифестаций проходит через точки, лежащие рядом, но не совпадающие идеально.

«Возможность безгранична, – утверждал Р. Генон, самый фундаментальный на Западе экспозитор традиционалистских доктрин, – поэтому реализация этой возможности не может знать повторений одного и того же, как не может одно и то же число возникнуть дважды в числовом ряду, ибо это тут же означало бы конечность манифестации, что невозможно».

Как видим, Рене Генон тоже настаивает на безграничности субстанционального аспекта реальности, но, по крайней мере, в отличие от Аристотеля, речь не идет об одном и том же мире.

Доктрина циклов разрешает многие интеллектуальные проблемы и недоумения. Пустота или ничто, предшествовавшие проявлению, сводятся лишь к паузе между мирами. Проявленное бытие оказывается перманентным свойством реальности, оно есть всегда, что избавляет нас от недоумения, почему ему нужно возникать из вечности вдруг, разовым образом. В этой доктрине оно воспроизводится и исчезает, потому что расходуется первоначальный потенциал Золотого века. Такая картина понятна нам, поскольку соответствует нашему опыту энтропии.

Согласно доктрине циклов, в каждой очередной манвантаре зреет зерно следующей, как бы конфигурация или парадигма того, что должно быть манифистировано в будущем. Всегда есть носители этого зерна, группа избранных («сто сорок четыре тысячи праведников в белых одеждах»), которые способны перейти из предыдущего в последующий цикл через зону затмения или диссолюции. Кстати, пустота между вдохом и выдохом реальности – это «пралайя» (санскр.), растворение сущего. А кальпы отделяет друг от друга «махапралайя», когда уровень диссолюции захватывает не только большой космос, но и Логос, который этот космос мыслит.

Для центральных обитателей цикла (в традиционалистской оптике отнюдь не людей-адамитов) «пралайя» означает конец их божественного существования, «рагнарёк» (др. норвежск.), сумерки богов.

Так описывает часовой механизм бытия, лишенного истинного субъекта, сознание, которое для последователей пророков монотеизма является однозначно языческим.

ГЛАВА 3 Явление пророков: начало глобальной драмы

Исследователями религий было давно отмечено, что в монотеистических доктринах время идет не по кругу, а как бы по прямой. В этом смысле, возможно, к несчастью для исторических проявлений монотеизма, между таким пониманием времени у иудеев, христиан и мусульман оказалось слишком много общего с аристотелевской линейностью, в результате чего возникло контрабандное проникновение аристотелизма в доктрины, вдохновленные Откровением.

Действительно, ни иудаизм, ни христианство, ни Ислам ничего не говорят нам о цепи манифестаций, циклах, исчезнувших до нашего человечества. Имеются глухие толки о преадамитах, об Идумее, о Лилит, которая была прежде Евы, но все эти разговоры восходят к гностикам, которые «повязаны» с каббалистами, манихеями и еще черт-те с кем! В силу этого рассматривать подобные смутные слухи мы не будем.

Однако, из этого совсем не следует, что монотеистическая доктрина ничего не знает о циклах, имеет унитарное видение разового бытия, которое возникло из неизвестно сколько имевшего «быть» до этого ничто (хотя, поскольку в ничто нет времени, можно было бы утверждать, что наш единственный мир не имел предисловия; но тогда получится, что вся длительность, которая в реальности возможна, – это длительность нашего мира, которая до сих пор имела место. Такая картина уж слишком напоминала бы современную научную мысль, чтобы являться правдой).

Сначала остановимся на том, что выглядит общим в традиционной (языческой) метафизике и в теологии, основанной на Откровении. Общим является утверждение о том, что тот конкретный мир, в котором мы сейчас находимся, конечен. Исходя из этого общего пункта, традиционалисты настаивают, что все сакральное знание имеет своим единым источником изначальную Традицию и говорит об одном и том же. Они пытаются доказать, что конечность по языческой модели (возобновляющиеся циклы) и конечность по монотеистической модели (эсхатология, воскресение мертвых, Страшный суд и упразднение времени) – это две версии или два разных угла зрения, проявляющие одну и ту же истину.

Генон, принявший Ислам, но посвятивший 99 % своих текстов анализу индуизма, даосизма и отчасти западного масонства, вообще утверждал, что авраамическая цепь пророков с ее посланием о Едином непостижимом Субъекте, свободном от тождества и подобия с чем бы то ни было, кроме Себя Самого, – это просто экзотическая версия той же самой глобальной Традиции универсального тождества, просто проявившаяся в стороне от мейнстрима и адаптированная к менталитету людей конца кали-юги, которые уже не способны смотреть на слепящий свет первоначальной истины.

Мы придерживаемся на этот счет радикально иного мнения.

Разумеется, циклическая пульсация космических проявлений вполне совместима с интеллектуальным аппаратом монотеистической традиции. Дело не в том, что трансцендентный монотеизм Откровения игнорирует появления и исчезания человечеств в бесконечно тянущейся спирали циклов. Монотеизм как раз знает об этом очень хорошо. Просто Откровение адресуется к конкретному человечеству нашего цикла с призывом решить фундаментальную проблему, которая касается именно нынешних людей, смысла их существования, проблему их времени.

Откровение обращается к людям так, как будто бы они были единственными – уникальным и унитарным, совершенно эксклюзивным созданием Божьим (чем они, кстати, и являются, пока актуально существуют).

Тем не менее, в Откровении – и, что самое важное, в кораническом тексте – есть намеки и упоминания, касающиеся альтернативности, которая может быть предъявлена данному человечеству в виде наказания, если те, к кому адресуется Послание, окажутся его не достойны.

«Мы можем увести это творение и привести другое», «До вас были поколения…», «Мы можем заменить вас другим народом, лучшим, чем вы», – эти и подобные намеки, встречающиеся в Святом Коране, не оставляют сомнения, что духовной перспективе Ислама отнюдь не чуждо представление о возможной множественности человечеств.