Жизнь охотника за ископаемыми

Только поздно ночью, после четырнадцати часов изнурительной работы, мы получили возможность поужинать салом с морскими сухарями и лечь на несколько часов отдохнуть. Наш запас продовольствия мы подвесили на дерево, чтобы его не могли похитить серые медведи (гриззли), которые бродили вокруг и могли добраться до нашей стоянки в поисках хлебных крошек и объедков сала. Мы каждую минуту могли проснуться от прикосновения когтистой лапы.

На следующий день мы проехали вдоль обширных равнин, опоясывающих Негодные Земли. Степь была покрыта густыми пучками травы и часто оказывалась изрытой лапами гриззли: они здесь искали диких артишоков, сладкий корень которых — их любимое лакомство. Мы часто видели также стада оленей, лосей и антилоп. Наша дорога проходила частью среди предгорий реки Юдит, поднимавшихся от нас к югу. Когда мы снова выехали на равнину, то очутились в огромном амфитеатре. На западе в молчаливом величии вздымались зубчатые хребты Скалистых гор, глубоко изрезанные каньонами и ущельями, в которых белел и искрился при утреннем свете вечный снег. На юге, востоке и севере круг замыкался горами реки Юдит, Малыми Скалистыми горами, Медвежьей Лапой и горами Сладких Трав на границе с Ассинобойей. Дивное зрелище! Приятно было думать, что наша повозка первая проникла в эту богатейшую страну, которая долгие годы принадлежала только краснокожему охотнику. Скоро холмам этим суждено было откликнуться на свисток локомотива, скоро богатая почва должна была дать хлеб тысячам людей, но в те дни, о которых я здесь вспоминаю, мы не встретили ни одного человека на протяжении шестидесяти километров.

Вечером после второго дня тяжелой работы, мы остановились у вершины узкого с очень крутыми склонами оврага, выходившего на открытую равнину меж двух гребней, которые обрывались отвесно к Миссури, текущей на триста шестьдесят метров ниже.

Коп сказал нам, что придется простоять некоторое время, так как здесь находилась временная стоянка парохода. Узнав об этом, я бросил мой сверток одеял. Он прыгнул в овраг, высоко взлетая в воздух со скалы на скалу, и не остановился ни разу, пока не зацепился за куст кактуса, которым заросла лощинка внизу.

Из повозки выгрузили все, кроме профессорского сундука, и подкатили ее к голове оврага. Айзек взял на себя заботу управлять ею, а профессор и я медленно стали спускать ее по откосу на веревках, привязанных к задней оси. Когда веревки у нас кончались, Айзек подкладывал под колеса камни, а мы передвигались вниз до нового подходящего места, где можно было зацепить за что-нибудь веревки; так продолжалось, пока мы не добрались донизу. Потом спустили вниз все вещи, очистили лощинку от кактусов и поставили палатку. Только далеко за полночь могли мы приняться за приготовление еды, а потом завернулись в одеяла и заснули в полном изнеможении.

Не только во время этой поездки, но и в продолжение всего нашего пребывания в Негодных Землях мы страдали от великого множества черных комаров, которые забивались под шапки и в рукава и вызывали невыносимый зуд; расчесы покрывались гноем и толстыми струпьями. Комары забирались также под седла и потники, раздражая лошадей. За неимением чего-либо другого, мы смазывали лица и руки топленым салом, да и лошадей намазывали под седлами и хомутами.

Ископаемые кости всегда походят отчасти на породу, в которой они заключены: когда мы добрались до плотной породы, они оказались очень твердыми. Профессор нашел здесь первый известный в Америке образец, удивительного рогатого динозавра моноклона (Monoclonius).

Я помогал ему при выкапывании экземпляра моноклона толстого; этот вид отличается маленьким рогом над каждой глазницей и большим рогом на носовых костях. Мне самому удалось найти два неизвестных науке вида. Один из них, моноклон сжаторогий (Monoclonius sphenocerus), был около двух метров высоты у крестца, и, по словам Копа, не менее семи о половиной метров в длину вместе с хвостом. У этого экземпляра имелся длинный, сжатый с боков рог на носу и два маленьких рога над глазами.

Позднее профессор Марш нашел сходную форму в тех же отложениях и назвал ее цератопс горный (Ceratops montanus).

Вид, который я открыл, был найден на северном берегу реки, в четырех километрах ниже Коровьего острова, уже после отъезда профессора, который с последним пароходом уехал вниз. Когда мы откапывали эти кости, они оказались очень хрупкими, так как были сильно повреждены при поднятии пласта, в котором они залегали. Нам пришлось пуститься на хитрости, чтобы скрепить их. Единственный предмет в лагере, из которого мы могли сделать тесто, был рис. Мы разварили его в густую кашу; потом намазывали ею мучные мешки, куски бумажной ткани и марлю, в которые завертывали кости, чтобы укрепить их и удержать на местах. Это было начало длинного ряда опытов, которые закончились изобретением следующего способа: при добывании значительной величины ископаемых их бинтуют полосами материи, пропитанной гипсом, совершенно так же, как современный хирург кладет повязку на сломанную ногу или руку.

Однажды, около половины октября, профессор Коп в ожидании прибытия последнего парохода решил съездить в степь, в один из оврагов, который мы видели во время поездки вниз по речке Собачьей. Я сопровождал его. Дорогой он пришел в нередкое для него рассеянное настроение, живописуя землю, какой она была в то время, когда еще жили динозавры, а глина этих оврагов с черными откосами была еще илом на дне океана. Оба мы так увлеклись его описаниями, что время летело незаметно; полдень уже наступил, когда мы добрались до степи, к югу от Коровьего острова.

По прибытии к началу оврагов мы расстались, условившись в четыре часа встретиться на том месте, где мы оставили лошадей.

Я сдержал слово, но профессор не явился; час за часом уходил, а никаких вестей о нем не было, так что я начал беспокоиться. Я знал, что безумием было бы пытаться найти его в запутанной сети оврагов и гребней. Я мог только ждать, жадно всматриваясь во все их выходы.

Солнце уже скрывалось за Скалистыми горами, когда он вышел из узкого оврага с головой крупного горного барана на спине. Он отдал ее мне, чтобы я прикрепил к своему седлу. Обменявшись несколькими словами, мы сели на коней и помчались полным ходом к стоянке, памятуя, что три человека, которых мы встретили утром в степи, бродили три дня, запутавшись в извилистых переходах Негодных Земель. Мне даже думать было неприятно о попытке искать дорогу после наступления темноты.

Профессор мчался по степи. Я следовал за ним. Таким образом, прыжок за прыжком, мы выбрались к вершине оврага, через который могли видеть Коровий остров.

Коп зорко всматривался в огни маленькой пристани и, наконец, решил, что в ряду огней у солдатских палаток прибавился еще какой-то новый. Он был уверен, что долгожданный пароход стоял у пристани, и энергично заявил, что мы во что бы то ни стало должны этот же вечер добраться до Коровьего острова.

Я сознавал всю бесплодность попытки бороться с его железной волей, но пробовал убедить, что было безумием пытаться пробраться в темноте через черные предательские ущелья, где один неверный шаг мог привести к неминуемой смерти. Я просил его подождать рассвета. Мы оба, спору нет, проголодались и хотели пить, а пищу, воду и удобный ночлег могли получить только на берегу. Но спать на потниках и без ужина было все же лучше, уверял я, чем подвергаться опасности разбиться вдребезги.

Он не обратил внимания на мои слова, слез с лошади и повел ее в ущелье. Ему пришлось срезать палку, чтобы ощупывать перед собой дорогу в надвинувшемся мраке. Я срезал себе другую, чтобы подгонять его лошадь, которая упиралась и не шла за ним.

Иногда, когда мы спускались на несколько сот метров, конец профессорской палки тщетно ощупывал впереди пустоту; слышно было, как горсть камней, брошенных вперед, ударялась о землю далеко внизу. Тогда приходилось поворачивать и карабкаться обратно до вершины по глубокой пыли, чтобы обойти каньон и спускаться с другой стороны.

Мы совсем было вышли на берег, и я думал, что путешествие кончено: за рекой виднелись огни пристани. Но когда мы напоили измученных коней и двинулись вниз по течению к переправе, оказалось, что наш путь преграждает огромный гребень, который стеной обрывается в реку. Нам пришлось взобраться обратно — шесть долгих, бесконечно трудных километров! — до самой степи и начать все сызнова. Откровенно признаюсь, я был готов лечь в грязь, где стоял, предоставив лошади самой о себе заботиться, но неодолимую волю Копа ничто не могло сломить. Мы взобрались до вершины и снова начали спуск по ближайшему оврагу.