Потерян в тебе (СИ)

Думаю, что ты, наверное, и не любил меня. А знала ли я тебя по-настоящему, Джагхед?

Я ведь любила тебя. По-настоящему любила. Если можно было бы жизнь отдать, отдала бы, не раздумывая. А ты пользовался этим. Пользовался тем, что я тебя прощала. Пользовался моим доверием. Я ненавижу и презираю себя за то, что даже сейчас, когда ты настолько гнусно обошелся со мной, не могу проклясть тебя.

Именно поэтому я исчезну. Дам ребенку свою фамилию. В паспорте на месте отчества будет стоять прочерк. В твоей жизни нас не будет. Малыш, которого ты так ненавидишь, никогда тебя не потревожит. Только не ищи меня. Не смей искать меня, слышишь? Позволь мне начать новую жизнь. Не ищи. Даже если будет слишком хреново. Это пройдет. Пройдет так же, как прошла твоя мнимая любовь. Все было ложью. От начала до конца. Ты разбил все, что было между нами. Сжег все мосты. Знаю, тебе сейчас больно. Но мне больнее, ведь я продолжаю тебя любить, сволочь. Люблю и ненавижу. Ненавижу сильнее. Знаю, что ты еще не протрезвел. Знаю, что будет намного тяжелее, когда придешь в себя. Вспомнишь все. С ней было хорошо? Знаешь, меня убивает не секс. Меня убивает, что ты изменил мне внутренне. Когда мне было так тяжело, бросил. Не прошел проверку. Струсил. Знаю, что ты будешь пробивать по всем справочникам и рыскать в аэропортах. Бесполезно. Ты не найдешь, я клянусь тебе. Знаю, что ты зол, ведь что-то в твоей жизни пошло не по твоему плану. Знаю, что злишься на себя. Так правильно.

Я надеюсь, что однажды в твоей жизни появится такой человек, ради которого и ты жизнь отдать будешь готов.

Боль… Она пройдет. Ты сможешь пройти через это. Я тоже смогу. И мой ребенок тоже. Отныне он только мой. Не наш.

Пусть это письмо не уничтожит тебя. Пусть поведет по пути исправления. Вот пишу последние строки, и больше не злюсь. Только пусто так. Будто сердце вырвали. Наплевали в душу. Мы ошиблись… Но нужно все исправить. Как взрослым людям. Хотя бы сейчас. Улыбаюсь, смотря на то, как ты спишь. Наверное, я мазохистка? Только уровень боли превысил больные наклонности, прости. Это слишком тяжело. Хочу кричать. Наверное, покончила бы с собой, если бы не малыш. Ради него я буду в порядке.

Прощай, Джагхед. Будь счастлив. Пожалуйста, будь счастлив, Джагги. Твоя Элизабет».

Нет. Это просто невозможно. Она не могла бросить его. Он спит. Ничего не было.

«Могла… И правильно сделала», — ехидно отвечает подсознание.

— Я… Я не врал. Любил. Люблю. Блядь, блядь, блядь! — парень хочет разорвать бумажку на куски, но боится прервать последнюю память. А если и вправду не найдет? Что тогда? Нужно сохранить последние строки. Нужно сохранить последние слова. Нужно сохранить последнее дыхание на бумаге.

Глупо было надеяться, что она не сменила номер. Недоступно.

Джагхед крушит все подряд. Скидывает скатерть со стола. На пол беспощадно летят все предметы, которые он видит. Ломаются старые часы, сбрасываются красивые горшки с цветами. Разбивает костяшки о осколки. Ему никогда не было настолько паршиво. Кровь заливает пол. Ну и пусть. Только вот сумасшедшая боль больше не отвлекает. Лишь напоминает о том, что случилось. Разъедает, как кислота, душу. Он поднимается с колен. Бежит. Попытается найти.

***

Она оказалась права. Месяц бессмысленных поисков и бессонных ночей. Он не сдался… Но вот только сейчас вместо справочника в его руках очередная бутылка виски. Пьет залпом. Ставит к пятой.

— Уже коллекция. Сегодня побью рекорд. До десятки, — делает глоток мерзкой горькой жидкости. Горло жжет. Желудок протестующе сжимается. А глаза мокрые. Снова.

— Ты не могла так просто исчезнуть… Будто ничего не было, — сжимает он зубы, сдавленно всхлипывая.

Жалкий. Никому не нужный. Брошенный. Одинокий.

Алкоголь не спасает. Ночью просыпается от собственного крика. Зовет мать. Давно ему такие сны не снились.

— А можно мне тоже к тебе, мама? — шепчет он, закрывая глаза. Эта навязчивая идея надолго поселяется в его подсознании.

В голове лишь воспоминания о Бетти. Их первый поцелуй. То, как она его доверчиво обнимала в закрытом кабинете. Как он прижался лбом к ее лбу. Как они сидели на той самой крыше, где он подарил Бетти первый в ее жизни поцелуй. Так много моментов, которые он хочет навсегда сохранить в памяти. Боится забыть. Она призналась, что беременна… А он испугался. Банально струсил, как Бетти точно заметила. Побоялся стать таким же, как его собственный отец, а в итоге стал хуже. Стал предателем. Он не видит будущего. Лишь черный экран. Будто завтра не наступит.

Но оно наступило. Оно наступило, и с каждым днем все становилось только хуже. Он ломался, понемногу терял связь с настоящим. Стать несчастным после того, как был на вершине, всегда намного больнее, чем просто упасть. Понимать, что потерял все. Утратил навсегда?.. Да, больше не вернешь. Всё уничтожилось, навсегда пропало… Так вот что обычно переживали его жертвы?

«Ох уж эта сволочь надежда. Опасное, непредсказуемое и жестокое чувство. Ты надеешься на то, что на этот раз все сложится хорошо. Что сможешь стать лучше. Ты начинаешь верить в несбыточное, начинаешь ждать невероятного, в результате вновь причиняя себе новую боль. Я не должен был давать себе шанс. Дьявол не имеет права на покаяние…»

Джагхед больше не видел слез сестры. Не замечал ее бледного, как мел, лица. Перестал видеть, как она, словно парализованная, валяется перед ним на коленях и неотрывно смотрит в глаза. Словно желает увидеть там кого-то близкого.

— Умоляю, вернись ко мне! Умоляю, это не выход! — рыдала часто девушка, прижимаясь губами к его слабой ладони. А он ничего не чувствовал. Совсем. Только хотелось умереть. И выпить. Больше умереть.

— Джагги… — плакала снова Джеллибин, собирая с пола разбитые бутылки. Ощущение дежавю его пронзило. Ведь эта картина повторялась изо дня в день. Каждый раз. Вновь и вновь. Как сломанная пластинка.

— Прости, сестренка. Прости, — умолял он посиневшими губами, обнимая ее колени и утыкаясь в них головой.

— Все хорошо, хорошо, слышишь? Я рядом, — рыдала девушка, обнимая брата за плечи. Сегодня он хотя бы говорит с ней.

— Прости, что делаю тебе больно… Знаю, что тебе плохо видеть это. Прости, я слишком слаб. Не могу бороться. Брось меня, пожалуйста, солнышко. Не мучайся.

Джеллибин закрыла глаза. Может быть, на секунду она возненавидела Бетти. Она довела ее брата до такого ужасного состояния. До встречи с ней Джагхед был психически стабилен и не изводил себя так сильно. Да, он не был счастлив, но если цена счастья такова, то лучше бы ничего этого не было. Эта девушка бездушно оставила их всех. Бросила. Нет, Джагхеда она тоже не оправдывала, но обида на Бетти глубоко затаилась в хрупкой душе Джеллибин. Ей не хотелось, чтобы ее Джагги страдал. Сейчас его состояние было гораздо хуже даже того, что было после смерти Джейн. Сейчас Джагхед стремительно исчезал день за днем. Его красивое лицо исхудало, щеки впали, прекрасные глаза потухли, стали безжизненными, он постоянно был в забытье. В редкие секунды, такие, как сейчас, парень позволял сестре обнимать себя и охотно шептал ей на ухо слова извинения, полные горечи и ласки.

Она не могла позволить последнему родному человеку уйти от нее. Нет. Но Джагхед тоже не мог разрешить Джеллибин видеть, как он падает в ее глазах. Его маленькой Джейли так намного сложнее — когда он угасает на ее глазах. Она страдала куда больше, видя его адские мучения. Нужно что-то изменить. Поэтому парень тем же вечером, относительно протрезвев, собрал вещи и ушел из дома. В никуда. Просто шагал по улице, пока колючий воздух щипал за щеки и заставлял пальцы краснеть от холода. Как же достала эта беспомощность. Страшные воспоминания просыпаются совершенно резко. Прямо посреди пустынной дороги, на обочине которой он стоит.

— Папа, пожалуйста! Не трогай ее! Ты ведь обещал! — Джагхед загораживает мать своим телом, но мужчина хватает его за шкирку и отшвыривает куда-то в сторону.

— Ты обещал мне! Папа! Ты поклялся не трогать ее! Ты обещал мне! — бьется ребенок в истерике, слыша болезненные крики матери. Звук разбитого стекла. Рычание отца.