Маленькая леди и принц

Он вытаращил глаза.

Леони не обращала на нас внимания – она устрашающе-строгим тоном объясняла Имоджен, что к чему.

– Понимаю… Понимаю… Что ж, раз вы полагаете,будто имеете на это законное право, считаю своим долгом уведомить вас: в нашем распоряжении тоже имеются некие снимки, в корне меняющие дело…

Она показала нам поднятый большой палец.

– Ишь, как грозно умеет говорить! – одобрительным тоном пробормотал Ники. – Так всегда и бывает: тихие и скромные удивляют больше всего.

– Серьезно? Я не знала.

Ники бросил на меня привычный игривый взгляд.

– Еще как знала.

– Не-а. В любом случае,– сказала я, меняя тему,– твоему деду она понравилась.

– Это верно. Она сразила его наповал лекцией о нарушениях международного налогового права. – Ники, щурясь от солнца, взглянул на меня. – Но ты ему нравишься больше.

– Правда?

– Он говорит, что ты напоминаешь ему свою бабушку. А это лучший комплимент, какой дед может отвесить женщине.

Мама, бабушка и Александр снова над чем-то смеялись у столика с напитками. Вдруг бабушка в приливе эмоций взяла жениха за руку. Он поднял ее к губам и галантно поцеловал.

– Ему не терпится получше узнать всех вас,– продолжал Ники, тоже наблюдая за смеющимися. – По его словам, только благодаря тебе они снова сошлись с Дайлис.

– Они сошлись благодаря друг другу,– сказала я.

Бабушка и мама выглядели счастливыми, а Александр весь так и светился довольством.

– Да, и еще,– продолжал Ники,– наверняка тебе будет любопытно узнать, что у меня наконец появилась весьма прибыльная работа! Мы открываем в Мейфэре центр по туризму и инвестициям. Я буду ответственным за отдельный сектор.

– Организацию вечеринок? – спросила я.

– Налаживание связей,– сказал Ники–Это крайне важно для восстановления международных отношений. Угадай, кто будет моим боссом?

– Кто бы им ни был,– ответила я,– я ему сочувствую.

– Твоя бабушка! Или моя приемная бабушка!

Бабушка и Ники – передовые лондонские социальные работники! Кто бы мог представить?

– А помощники вам, случайно, не требуются? – в шутку спросила я.

– Все в порядке! – объявила Леони, закрывая телефон и возвращая его Ники. – Позднее, может, поговорим об этом. Я объясню тебе, какова наша позиция. По-моему, Имоджен все правильно поняла.

Ники подмигнул ей, становясь собой прежним. – «Объясню,какова наша позиция». Звучит интригующе!

Леони хихикнула, делаясь такой, какой я ее почти не знала. К счастью для всех нас, в эту минуту к нам подплылаЭмери, напоминавшая в своем воздушном платье из серебристого кружева выброшенную на берег русалку. Она отвела нас с Ники в сторонку, чтобы объяснить, какие роли нам предстоит исполнить.

Крестины, учитывая, что организовывали их папа и Эмери, прошли невообразимо здорово. Настолько здорово, что я даже прослезилась, когда Эмери и Уильям давали обещание смеяться всегда только с Берти, а не над ним, дарить ему на Рождество то, что он попросит, и не заставлять его носить одежду, которая будет ему не по вкусу.

По-видимому, одежде они придавали особое значение. Сегодня на Берти был комбинезон в стиле хиппи, выбранный Эмери, и кроссовочки «Найк», купленные Уильямом.

Аллегра наклонилась ко мне и прошептала:

– Я заперла старую ведьму в ее комнате. Ну ее, эту крестильную рубашку, правильно?

– Правильно! – шепнула я в ответ.

Тут пригласили нас с Ники. Мы встали перед чиновником, одетым в наряд священника, и пообещали, что будем стараться помогать Берти быть самим собой, каким бы ни оказался его характер, окружать его любовью и поддержкой и, когда будет возможность, возить домой из школы.

Церемония получилась волшебной, но, увы, слишком быстро закончилась. Настроение мне не испортила даже жуткая песня Уитни Хьюстон в исполнении Марго, школьной подруги Эмери. Пела она, пока остальных фотографировали. Берти не плакал целый день, если не брать в расчет единственного раза, когда папа кого-то попросил: «Присмотрите за мини-мной». И то это был не плач, а скорее вопль солидарности.

Я задержалась в церкви, когда гости направились в столовую к накрытым столам. Мне же, после того как мы с миссис Ллойд полдня провозились с сыром, была противна малейшая мысль о чеддере. Обнявшись со своим пальто, я задумалась о том, почему мне… немного грустно.

Конкретной причины не находилось. Моя печаль была естественным состоянием, которое переживаешь в конце очередного жизненного периода. Страница перевернута, все изменилось, и назад уже никогда не вернешься. Мне следовало шагать вперед, но я еще толком не знала, в каком направлении двигаться.

– Где ты все время прячешься? – спросил знакомый голос.

На соседний стул опустился до боли знакомый человек, мне на плечо легла его давным-давно знакомая рука.

От уюта, который всегда приносил с собой Нельсон, у меня потеплело на сердце.

– В чем дело? –спросил он, взглянув на мое задумчивое лицо.

– Не знаю. Ни в чем.

– Перестань,– добродушно проворчал Нельсон. –Не пытайся меня дурачить. Ты какая-то странная вот уже несколько месяцев. Давай поговорим. Я ничему не удивлюсь.

Я взглянула на него. Он улыбнулся и приподнял брови.

– Со мной, Мелисса, ты можешь поделиться любой проблемой.

Я откинулась на спинку стула.

– У меня возникает чувство, что я уже не знаю, кто я такая. Я становлюсь то одной, то другой – в зависимости от того, какой меня хотят видеть. Самой собой я могу быть с единственным человеком… – Я собралась с духом. – Мне тебя не хватает. Теперь я оправилась от всего на свете, но мне по-прежнему кажется, что я люблю тебя. А ты смотришь на меня как на сестру…

– Нет,– ответил Нельсон. Я снова взглянула на него.

– Да.

– Я вел себя именно так лишь потому, что ты смотрела на меня как на брата. Ты все время повторяла Роджеру: если бы у меня был такой брат, как Нельсон, я бы еще в детстве разузнала у него, по каким законам работает мужская логика. Твердила Габи, что живешь будто с подругой, которая умеет играть в регби. Скажи я, что у меня к тебе отнюдь не братские чувства, ты бы испугалась. И все закончилось бы полной трагедией.

– Нет, не испугалась бы,– возразила я. – Впрочем, раньше, может быть… Но теперь…

– Самое главное,– сказал Нельсон, беря меня за руки,– что ты вполне счастлива быть самой собой. И мне ты нравишься именно такая, как есть. Но научить тебя не играть чужие роли не в моих силах.

– Как я могу не играть чужие роли, если на притворстве основана вся моя жизнь? – прохныкала я.

Нельсон закатил глаза.

– Когда же ты наконец поймешь, что вовсе не притворяешься? Что уверенная, сексуальная, решительная и независимая женщина – это и есть ты? Все пойдет по-новому, едва ты научишься восхищаться собой так же, как восхищаемся мы. – Он пожал мои руки. – Я в этом списке первым номером. Потому что всегда был твоим большим поклонником.

– Правда? – спросила я, чувствуя, как мое сердце взволнованно подпрыгивает.

– Правда. Можно, я скажу тебе одну вещь? Надеюсь, после этого ты согласишься вернуться ко мне…

– Какую вещь?

Лицо Нельсона изменилось. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал куда серьезнее:

– Мелисса, я…

Он стал медленно наклоняться ко мне, прикрывая глаза, как бывает всегда перед поцелуем. Я, позабыв обо всем на свете, тоже потянулась к нему.

Клянусь, минута обещала унести нас в сказку, но тут вцерковь влетели мои родители – папа с Берти в кенгурушке и следом за ними мама. В руках у обоих было по бокалу с остатками шампанского, мама размахивала какой-то бумагой.

– Мартин! – прокричала она. – Еще раз попробуешь от меня сбежать – и не сможешь бегать целый год, уж я об этом позабочусь!

– Я просто хотел найти спокойное местечко, женщина! – прорычал отец. – Дом кишит журналистами и чертовыми родственничками. Итак. Говори же! Чего ты забегала будто ошпаренная! О! Привет, Мелисса! Нельсон! – воскликнул он так, будто увидел нас сегодня впервые. – Мы вам, случайно, не помешали?