Тридцать ночей (ЛП)

Наконец Корбин взял в руки свою авторучку и блокнот.

— Мы сможем сделать перерыв в любое время, если это станет слишком невыносимо. Но если ты в состоянии, я бы хотел услышать твою версию событий. Со слов Бенсона, я сделал вывод, что у тебя был напряжённый день?

Я кивнула, делая глубокий вдох, и рассказала ему всё, за исключением имени Хавьера. Корбин довольно продолжительное время что-то быстро и небрежно писал в своём блокноте. Я ела "Бачи", поскольку не имела возможности читать его записи.

— Элиза, должно быть, это было ужасно. Но ты справилась с этим самоотверженно и с любовью, и это всё, что ты могла бы сделать в этой ситуации. Это было чрезвычайное происшествие, и ты не должна себя винить. Таково предписание доктора.

Слова Корбина прозвучали, как хорошая оценка, но я не могла согласиться с ними. Он всё повторял, что это не моя вина, но он не видел ужаса в глазах Айдена, когда его память рывком отбросила его обратно в агонию. И спусковым механизмом всего этого послужила исключительно я.

— Доктор, я не желаю тратить ни единой минуты на себя. Пожалуйста, скажите, чем я могу помочь.

— Очень хорошо, — он призадумался и, глубоко вздохнув, продолжил: — Это одна из причин, почему я хотел встретиться с тобой. Боюсь, мне потребуется твоё участие, если мы хотим ему помочь.

— Всё что угодно. Я сделаю всё что угодно ради него. Что вам нужно?

— Я уклоняюсь от компетенции психотерапевтической неприкосновенности ради его безопасности, — выдохнул он. — Мне нужна твоя помощь, чтобы уговорить его согласиться на лечение ПТСР — и не просто согласиться на это, но и продолжать курс. Последний раз, когда он виделся со мной, произошёл после того, как он напал на свою мать. Но после нескольких сеансов: боль, его яркие воспоминания... всего этого стало чересчур много для него. Я не могу представить, что с ним сделает этот второй эпизод. Но мы не можем позволить ему вновь бросить лечение.

Мои руки тряслись настолько неистово, что вода из моего стакана расплескалась.

— И вы считаете, что я смогу убедить его?

— Да, — его убеждённость наполнила комнату.

— Почему?

— Потому что он влюблен. Вчера он мне прислал электронное письмо с кратким изложением последних нескольких лет, чтобы я смог подготовиться к нашей встрече. Он сказал, что делает это ради тебя. Твоё имя встречалось едва ли не в каждом абзаце. На этот раз у него есть причина для борьбы.

Как я могла отказать? Я отдам свою жизнь, если это излечит его.

— Я сделаю всё, что смогу, Доктор — до самой последней секунды моего нахождения здесь.

Я заметила, как его плечи немного сникли, и поняла, что он заботился об Айдене.

— Вы не могли бы высказать мне своё мнение о прогнозах, касаемо Айдена? Он, похоже, считает это пожизненным заключением.

— До тех пор пока Айден не захочет излечиться, надежды нет никакой. Но если он позволит себе это, есть возможность даже для кого-то с его степенью тяжести и его памятью.

— Какая?

— Физиологическая экспозиционная терапия. Это значит, что он будет подвергаться сходным травмирующим ситуациям снова и снова, пока не станет менее восприимчив. Этот метод высокоэффективен с ПТСР. Он может оказать влияние на его общие симптомы, но также и на его рефлекс Моро. Но мы должны продолжать вводить его в оцепенение столько раз, сколько потребуется — тысячи раз — пока он не привыкнет к этому.

Внезапно я расстроилась, что тут не было его матери. Если кто и знал каково это, так это она.

— Я могу что-нибудь ещё сделать, чтобы помочь?

— Ну, он будет переживать очень глубокое чувство вины, когда проснется и осознает произошедшее. Давайте подождём появление зацепок со стороны Айдена в отношении того, как нам с этим быть.

— Каким он будет, когда проснётся?

— Препарат, который я ему дал — "Версед" — подавляет воспоминания. Он не будет ничего помнить, что произошло после приёма препарата, но он будет помнить всё то, что случилось до его приёма. Сложно предугадать каким он будет, когда проснётся. Время от времени, одни люди неистовы. Другие же склонны к преувеличению своих истинных способностей, к примеру, они теряют всякий контроль. Зачастую, они бывают в смятении и напуганы. Мы увидим, что выпадет на долю Айдена.

Мы всё досконально обсудили и разработали план.

— Итак, если у тебя больше нет никаких других вопросов, Элиза, могу ли я посоветовать тебе немного поспать? Я могу выписать тебе что-нибудь, если пожелаешь.

— Нет, я в порядке, спасибо. Я могу сейчас увидеть Айдена? Могу прикоснуться к нему?

— Да. Ничто его не разбудит до тех пор, пока действие "Верседа" не ослабеет.

Я бросилась бегом в спальню — ноги быстры, разум вял. Дверь была приотворена. В углу комнаты, в кресле сидел Бенсон, но мой взгляд был прикован к постели. Я прислонилась к стене, от увиденного мои ноги потеряли все силы и стали неспособны поддерживать меня в прямом положении.

Айден лежал на спине, его руки покоились на животе. Губы были приоткрыты. Его грудь вздымалась в едва уловимом ритме — это был единственный признак жизни. Всё остальное в нём было инертным. Та резонирующая жизненная сила, которой он обладал, отсутствовала.

Слёзы хлынули из глаз, и я преклонила колени у нашей кровати. Я положила руку поверх его головы. Он не двигался. Но биение его сердца с гулким стуком билось в бесперебойном, жизненном ритме. Это приносило немного воздуха в его лёгкие. Я кончиками пальцев обследовала его кожные покровы. Поцеловала его лоб, нос, щёки, подбородок, горло, оставив напоследок его губы. Когда я подарила поцелуй его губам, его слабое дыхание ласково овеяло мои губы.

Его кожа была влажной и слегка прохладной. Я не могла допустить этого. Я сняла с него одежду, смутно осознавая ненавязчивую помощь Бенсона. Мы не разговаривали. Я смочила махровую салфетку в теплой воде и обмыла тело Айдена. Я вытерла его, и мы переодели его в любимые им тёмно-синие пижамные штаны и футболку. Я не хотела, чтобы он проснулся голым и неприкрытым, или в той же самой одежде, в которой он был, когда напал на меня. И то и другое заставит его возненавидеть себя ещё больше. Когда мы закончили, Бенсон положил руку мне на плечо.

— Я оставлю вас, Элиза, — сказал он, и незаметно скрылся в патио.

Я оставила стеклянную дверь открытой, чтобы поступал свежий воздух, и села в изножье кровати. Каким будет Айден когда проснётся? Будет ли он всё ещё хотеть бороться за нас? Или он изгонит меня, как и свою мать? Мой живот пульсировал намного острее, чем моя рука. Испытывая безумное побуждение двигаться, но не в состоянии быть вдали от него, я устало потащилась в гардеробную, где его запах ощущался гораздо сильнее.

Как и всегда, мои глаза отыскали красивую деревянную коробку, стоявшую на высоком шкафу. Свет вновь осветил её, единственным отличием от прошлых раз, когда я смотрела на неё, было то, что она находилась чуть ближе к краю, будто кто-то совсем недавно заглядывал в неё. Я приподнялась на цыпочки, потянулась вверх и стала подталкивать её к краю, пока она не оказалась в моей власти. Затаив дыхание я пробежалась пальцами по вырезанному орнаменту и открыла отполированный медный замочек.

Ох!

Глубоко внутри складок тёмно-синего бархата были сложены: армейский жетон Айдена, его "Пурпурное сердце"⁶² и стопа пожелтевших запечатанных конвертов. Ни марок, ни дат, ни печатей, на них даже не было чернильных меток. Бумага была грубой, зернистой. Странно, но клапан верхнего письма был распечатан.

Я приподняла клапан и извлекла клочок бумаги, сложенный пополам. Струйка песка соскользнула с места сгиба вниз на мою ладонь — песок был иным, нежели тот, что я когда-либо видела. Красноватый, более тёмный, крупнодисперстный. Круговым движением пальца я сформировала в ладони вихрь из песка, подобно тому, что навивался в моей груди, и затем высыпала его обратно в пустой конверт. Затем я развернула письмо. И осела на пол гардероба.