Горбун

— Good afternoon, Mister Charles, — ласково сказала я. — I haven't heard you. I'm happy to see you. How are you?

Я вытряхнула на бедного человека слишком много фраз, к тому же, по привычке, назвала его мистером Чарльзом, поэтому вправе была ожидать похолодания его отношения ко мне, но лорд или прекрасно владел собой, или, как это ни невероятно, и в самом деле был очень доволен моими словами. Наверное, он почувствовал, что моя радость при виде него непритворна, поэтому и улыбнулся такой чудесной улыбкой, или (после того, как я ошиблась в горбуне, я стала ко всему относиться с подозрением) таким улыбкам его обучили с детства, и он дарил их людям не от чистого сердца, а по обстоятельствам.

Последовал обмен любезностями, а потом лорд спросил, тщательно выбирая наиболее доступные для меня слова, не окажу ли я ему любезность и не составлю ли ему компанию. Мне стало стыдно за свои недостойные мысли. Если бы мистер Чарльз не хотел, он бы не подошёл ко мне, а тем более, не предложил мне своё общество. Это был не лживый угодник, старающийся со всеми быть любезным, а славный честный человек, предоставленный самому себе, потому что его племянник занят.

— Where are you going? — спросил он.

Прекрасный вопрос и сказанный в чудесном замедленном темпе.

— I intended to go to Copenhagen but I can stay here.

Для человека, окончившего спецшколу, фраза была составлена достаточно понятно и, главное, вежливо. Как выяснилось, дядя горбуна был бы очень счастлив поехать вместе со мной, если его общество не будет мне в тягость.

Я рассчитывала, что мы поедем на поезде, но мистер Чарльз, с завидной осторожностью переводя меня через улицу, направился к оставленной в переулке вишнёвой машине. Сначала её цвет вызвал во мне неприятную ассоциацию с чуть не сбившем меня автомобилем, но тон стоявшей передо мной машины был немного иным и, кстати, больше соответствовал моему вкусу.

Лорд открыл дверцу, и я опять очутилась в знакомом уютном салоне. Нет, что ни говорите, а горбун умел жить со вкусом.

Мы гуляли от души, осматривая places of interest, говоря языком моего спутника, а по нашему, достопримечательности, потом отдохнули в тихом ресторанчике, где выпекались на редкость вкусные миндальные пирожные, так добросовестно взбитые, что казались воздушными, а затем неспешно бродили по залам картинной галереи. Там мистер Чарльз, которого я продолжала называть именем, данным ему горбуном, сказал мне, что ему понравился мой рисунок, что портрет удачен, и лично он знает своего племянника именно таким. Понимать это признание можно было по-разному в зависимости оттого, что считать удачным исполнением: вырисовывание всех особенностей лица или передачу доброго выражения, которое умели принимать лживые глаза горбуна и которое подметил Петер. Я решила, что его дядя имеет в виду второе, потому что с таким милым человеком, как он, Дружинин непременно должен быть очень мягок.

Последним местом, куда меня привёл лорд Олбермейль, был любезный его сердцу ипподром. Перед каждым стартом мы называли лошадей, которых считали подающими надежды, и я постоянно проигрывала, а мистер Чарльз был удачливее, и его лошадки приходили к финишу одними из первых.

Обратно я могла бы добраться на поезде, но англичанин простёр свою любезность до того, что подвёз меня к самым воротам, выгрузил и проводил к дому. На веранде околачивался подозрительный субъект, и я почувствовала благодарность к мистеру Чарльзу за то, что он не уехал сразу. Сперва, как водится, я вздрогнула и лишь потом сообразила, что незнакомец смахивает на переодетого полицейского и это не сулит нам с лордом неприятностей. Мысль о новом несчастье почему-то не пришла мне в голову.

Дядя горбуна и здесь оказался на высоте, коротко переговорил с ним и объяснил мне то, что я и без того поняла, а именно, что в доме Хансен. Я совсем забыла про то, что он собирался заехать сегодня к вечеру, и теперь мне стало неудобно. А хуже всего показалось мне обстоятельство, что милый Душка, прежде вызывавший во мне сладкие грёзы, стал мне теперь почти безразличен. Разве раньше могла бы я забыть, что должен придти красавец-полицейский? Да я бы помнила об этом весь день и не променяла бы его общество на посещение ипподрома.

Мистер Чарльз простился со мной у двери и удалился. Вскоре заурчал мотор, и англичанин укатил. Я вошла в прихожую, заглянула в гостиную и отступила, увидев, что Ира вовсю и, по-моему, уже давно целуется с Хансеном. Первое отвращение уступило место удовлетворению, потому что из каждого неприятного явления можно извлечь огромную выгоду для себя. Во-первых, теперь мне можно не думать о Душке, потому что он обо мне не думает, а то наш с Ирой план уже стал было въедаться в мою душу. Во-вторых, если бы случилось невозможное, и наш смелый план воплотился в жизнь, то зачем мне нужен муж, не способный устоять при виде юбки? Иру, прочившую Хансена мне в женихи, я не винила, потому что сама второй раз не воспользовалась случаем остаться с Душкой наедине и выяснить, как он ко мне относится. Я была даже благодарна ей, как своей избавительнице от дурацких фантазий.

Я отошла к входной двери, приоткрыла её, громко захлопнула, бросила ключ на пол, якобы уронив его, а потом, на всякий случай, спросила:

— Ира, ты дома?

На этот раз в комнате всё было в полном порядке, и обрадованный моим появлением Душка встал из-за стола, где восседал в качестве мудрого следователя.

— Где ты была? — осведомилась Ира. — Мне рассказали, что тебя чуть не сбила машина.

"Вокруг одни шпионы", — с удивлением подумала я, припомнив, что этой фразой назван какой-то до отвращения затянутый зарубежный детектив, и не понимая, кто мог меня видеть около парка. Мистер Чарльз больше всего подходил в свидетели моей беспечности, потому что встретился мне в парке, но мы с ним не разлучались весь день. Разве что он нажаловался на меня Хансену до нашей встречи? Неправдоподобно. Зачем из-за такого пустяка звонить в полицию? Может, он чувствует, что вокруг его племянника стягивается кольцо и решил выгородить его, указав, что моя или Ирина неожиданная смерть может оказаться случайностью, в которой виноваты мы сами? Я понимала глупость своих рассуждений, но не могла придумать, кто другой мог меня видеть?

— Откуда ты знаешь? — настороженно спросила я.

— Мне сказал господин Хансен.

Взгляд Иры, обратившийся на полицейского, был блаженным, иного слова я не подберу. Совсем иначе она посмотрела на меня.

Я не успела задать соответствующий вопрос Душке, потому что он сам поспешил удовлетворить моё любопытство.

— Вас узнал мой человек. Вы очень неосторожны, Жанна.

— Он сказал, что машина была вишнёвого цвета. — Ира была слишком взволнована, чтобы молчать и, наверное, нарушила процесс допроса, потому что Хансен кисло улыбнулся.

— Да, вишневого, — подтвердила я. — А какая разница? Я сама пошла не там, где надо.

— Какой марки была машина? — спросил Душка.

Я путала «Москвич» с «Жигулями», а «Жигули» с «Вольво», поэтому полицейский совсем напрасно не сводил с меня выжидательных голубых глаз.

— Я не разбираюсь в марках машин, — призналась я.

— Похожа была эта машина на автомобиль господина Дружинина? — спросил Хансен, энтузиазм которого почему-то не исчезал даже при таком очевидце событий, каким была я.

— Похожа, наверное, — неуверенно сказала я. Для меня все машины были похожи одна на другую, так как имели четыре колеса.

— Жанна, полицейский показал, что та машина была такой же марки, как у Дромадёра, и такого же цвета. Номер он не успел различить, но отдельные цифры, которые он запомнил, совпадали.

Я, наконец, поняла, что они хотят повесить на проклятого горбуна покушение на девушку, переходящую через дорогу в запрещённом месте. Но уж к этому он был непричастен.

— Это была не его машина, — решительно сказала я. — Она у него немного темнее.

— Мой человек… — начал Хансен.

Его человек мог разбираться в марках автомобилей, в покрышках, в номерах, заменённых или требующих замены деталях, но не в оттенках вишнёвого цвета.