Горбун

Меня спасла Нонна. Едва она появилась, ведя за руку Марту, с Петером, следующим за ними, как во мне возродились прежние опасения за свой наряд, заслонивший от меня мысли о Дружинине.

Марта сразу же подбежала ко мне, а Петер весело поздоровался по-английски.

— Я не стала терять времени даром, сказала Нонна, — и пригласила Петера с собой. — Ты собралась поработать?

— Ты бы хоть предупредила! — воскликнула я. — Посмотри, на кого я похожа!

— Прекрасный вид, — одобрила Нонна. — Как раз то, что нужно.

Она показалась мне бледной, осунувшейся, охваченной нервным возбуждением. В этот миг она была почти весела, но меня бы не удивило, если бы она совершила какой-нибудь неожиданный поступок, заплакала бы или закричала.

— Если я о тебе не подумаю, сама ты ни на что не решишься. Сходи погулять с ним и с Мартой, да веди себя поумнее. Ты ему нравишься, и только от тебя зависит дальнейшее.

Меня не устраивало столь скорое разворачивание событий. Я была совсем не готова к каким-то совместным прогулкам, а тем более — решительным объяснениям. До сих пор я жила спокойно и неторопливо, нимало не заботясь о создании семьи, а теперь об этом думают за меня, да ещё усердно толкают на решительные шаги. Но все мои возражения и приведение веских причин для отказа идти гулять разбились о гранитную непоколебимость Нонны. По-моему, она даже не прислушивалась к моим отговоркам, находясь во власти своих собственных дум. Что бы мне стоило быть повнимательнее к ней, присмотреться, попытаться понять её или, если я не способна на такой подвиг, быть к ней немного ласковее. Нет же, я досадовала на неё, и это чувство не давало проявиться даже благодарности за то, что моя подруга заботилась обо мне и пыталась на свой лад обеспечить моё счастье.

Если бы мы остались с глазу на глаз с Нонной, я всеми правдами и неправдами сумела бы убедить её, что с радостью пойду гулять вместе с Петером и Мартой завтра или послезавтра, словом, в любой день, но только не сегодня. У меня не было настроения с кем-то куда-то идти, говорить о чём-то постороннем, в то время как все мои мысли сосредоточены на горбуне, каждый нерв напряжён и раздражается от любого слова, не относящегося к моему недругу. В этом я ей, естественно, не призналась бы, а придумала что-нибудь поэффектнее и неотразимее. Но мы были не одни: рядом стоял Петер, а Марта цеплялась за меня и заглядывала мне в глаза. Пришлось уступить, взять Марту за руку, улыбнуться Петеру с таким видом, словно я с утра ждала нашей встречи, и согласиться. Мне даже подумалось, что, благодаря датчанину, я отвлекусь от скверных переживаний.

— Мне надо переодеться, — спохватилась я. — Пойду в дом.

Нонна пошла вместе со мной. Она говорила разумно, двигалась, как обычно, но, вместе с тем, производила впечатление невменяемой, а я, вместо того, чтобы присмотреться к ней, всё ещё размышляла о горбуне, отвлекаясь иногда лишь для того, чтобы взглянуть в зеркало.

— Ты собиралась сажать лук? — спросила она.

— И лук, и салат, и даже редиску, — ответила я, прикидывая, как подходит красная блузка к вышитой юбке. Оказалось, неожиданно удачно, не так эффектно, как в сочетании с чёрной юбкой, но достаточно броско и, вместе с тем, не вызывающе, как и подобает для прогулки. Если бы горбун услышал сейчас мои мысли, он (не будучи женщиной и не понимая, какое блаженство знать, что одежда на тебе элегантна и сидит ладно) получил бы дополнительный повод меня презирать.

Зачем я вспомнила про Дружинина? Только-только я стала примиряться с прогулкой и думать не только о неприятном, как случайная мысль свела на нет все мои усилия.

— Я посажу их, — предложила Нонна.

— Зачем? — возразила я. — Поедем вместе. Я сама всё посажу, когда вернусь.

Нонна постучала себя по лбу, жест самый что ни на есть советский, и это говорило, насколько крепко в ней сидела родная культура.

— Совсем с ума сошла? Что там делать мне? Мешать? Я останусь здесь, посажу овощи и… исчезну. Ты готова? Ну, иди. Будь счастлива, дорогая.

Она коснулась моей щеки холодными губами и, выйдя на веранду, помахала нам рукой. Не знаю, в чём дело, но, когда я оглянулась на неё, у меня защемило сердце.

Мы покатались по городу, выходя в наиболее приятных для пеших прогулок и интересных для Марты местах. Впрочем, девочке доставляло радость моё общество, и она не отказалась бы от самых скучных осмотров памятников, лишь бы могла держать меня за руку. В другое время это бы меня тревожило, но тогда все мои чувства были заполнены словами, поступками, намерениями и даже предполагаемыми мыслями Дружинина, так что у меня едва хватало сил притворяться довольной и оживлённой. Ребёнок помогал мне в этом. Не будь здесь Марты, наша поездка оставила бы по себе тяжёлое воспоминание, потому что сразу же исчезло бы связующее звено между Петером и мной, я не смогла бы и дальше демонстрировать жизнерадостность, а датчанин не сумел бы добиться непринуждённости в беседе при скудном запасе английских слов, которым я располагала. Мне оставалось лишь благословлять присутствие с нами девочки, не думая о будущем.

Петер был очень приятным кавалером и заботился о нас, дамах, по-рыцарски, но мне не хватало возможности поговорить на отвлечённые темы, которые приходят в голову неожиданно и, хоть не оставляют неприятного осадка, не будучи высказанными, но зато доставляют удовольствие, когда оказываются обсуждёнными. Горбун всегда с лёгкостью подхватывал любое моё замечание, и мне было приятно говорить, не обдумывая предварительно предмет разговора. Если бы я знала о нём то, что знали Ларс и Ира, я бы воздержалась от высказывания своего мнения, но сделанного не воротишь, а прошлые интересные для меня беседы, к которым я сначала привыкла, которые потом ненавидела и о которых тосковала, делали прогулку с Петером и Мартой очень милой, но пресной. Возможно, такие мысли не тревожили бы меня в другой раз и я извлекла бы максимум радости из спокойного тихого дня, если бы Нонна решила привезти Петера пораньше, до моего разговора с горбуном, но этот день был несчастен и для меня и для других.

Неприятная встреча произошла у маленького парка, где были аттракционы, и где Петер взгромоздился на машинку и прокатил Марту, лихо лавируя среди других таких же машинок. Кто, глядя на него в эту минуту, заподозрил бы в нём главу фирмы? У себя в СНГ я привыкла видеть лица начальников и начальничков лишь надутыми от важности и чванства. Хотелось бы мне посмотреть, как мой собственный начальник оседлает машинку и азартно ринется в общий поток, выискивая, куда свернуть, чтобы избежать столкновения. Я была совершенно очарована сноровкой Петера и изяществом, с каким он управлял внешне неуклюжим детским средством передвижения, и даже отвлеклась от воспоминания о поспешном уходе Дружинина. И надо же было мне именно в этот момент повернуть голову, бросить случайный взгляд в сторону и встретиться глазами с сэром Чарльзом, стоявшим в полном оцепенении, словно наша встреча глубоко его поразила. А ещё хуже, что как раз в это неудачное время Петер с дочерью покинули площадку и счастливая Марта, прижавшись ко мне, стала делиться впечатлениями на датском языке. На миг мне пришлось перенести внимание на девочку, а когда я вновь подняла глаза, англичанина на том месте уже не было. Если бы мне удалось с ним поговорить, я бы сумела объяснить, что Нонна привела датчан нежданно, и я вовсе не хотела идти с ними на прогулку, причём сделала бы это осторожно, чтобы не было заметно, что я оправдываюсь, а значит, считаю себя в чём-то виновной, но дядя горбуна исчез прежде, чем я смогла показать, что заметила его, и тем самым вынудив его сказать хоть слово из приличия. Теперь англичанин считает меня лгуньей, нашедшей миллион причин, чтобы не ехать с ним и его племянником, и скрывшей, что едет с Петером и его дочерью. Теперь и Дружинин будет знать, что головная боль была ни при чём, а значит, он будет думать обо мне ещё хуже, чем раньше. Да ещё и Марта осыпала меня ласками, создавая у непосвящённых видимость семейной сцены. А датчанин даже не заметил сэра Чарльза, но, если бы и заметил, не придал бы нашей встрече никакого значения.