Горбун

Чтобы не терзаться ещё больше, я поспешила выйти из дома и шла вперёд и вперёд, не замечая, что ноги сами несут меня к парку, где мне встретились Петер и Марта. Сознание, что я надеюсь их вновь увидеть на том же месте, пришло ко мне поздно, уже около книжной лавочки. Мне пришлось приостановиться и подумать, хорошо ли я делаю, направляясь в парк. Когда мы видимся, девочка не отходит от меня и, наверное, рада была бы не расставаться. Стоит ли приучать её к себе?

К сожалению, голос разума заглушался такими несовершенными чувствами как тоска и одиночество. Мне очень не хотелось быть одной. Я мечтала, что в парке случайно выйду на Петера, и его общество отвлечёт меня от неотвязных мыслей о подлом человеке, который влез в мою жизнь.

Как я ни переживала, но пройти мимо книжного магазинчика оказалось выше моих сил, а когда я оттуда вышла, то вид у меня был, должно быть, немного ошарашенный. Скажите на милость, каким образом в эту жалкую лавчонку просачивались книги в русском переводе и даже изданные в России? Я ругала себя, укоряла, стыдила, но ничего не могла с собой поделать и купила-таки толстый том Андре Жида, где помимо двух романов были ещё и заметки о России, которые мы с мамой читали в журнале «Звезда», заказанном нами у знакомой библиотекарши, и хотели бы иметь дома. Приятно, что желание осуществилось, но сумма, которую я заплатила недрогнувшей рукой, временно лишила меня способности соображать абстрактно, так что всю дорогу до парка я была занята подсчётами, сколько такая книга может стоить на прилавке спекулянта в Москве и не сглупила ли я, купив её сейчас, а не дотерпев до приезда домой. Для собственного успокоения я достала книгу и взглянула на последнюю страницу. Тираж показался мне смехотворным. Нечего было и думать, что эти книги проваляются среди «Анжелик», книг ужасов и фантастики до моего возвращения. Даже если бы я не уезжала из Москвы, вряд ли можно было ожидать, что я их застану.

Книги книгами, но моя прогулка могла бы кончиться очень печально, не отскочи я вовремя от летящей на меня машины. И виновата в трагедии была бы только я, потому что я слишком глубоко задумалась над своей покупкой и стала переходить улицу не только в неположенном месте, но даже не посмотрев по сторонам. Я растерянно посмотрела вслед вишнёвой машине неведомой мне марки и осторожно перешла на другую сторону, кляня свою невнимательность. Я даже в Москве не позволяю себе расслабляться, а в Дании надо быть бдительной вдвойне, так как нежданная-непрошенная смерть вообще-то неприятна, а за границей она сопряжена с устрашающими расходами по перевозке тела. Одно время советских граждан просто-таки донимали газетными статьями о стоимости перевозки тел в долларах. Вряд ли честный, не обременённый миллионами человек вправе ожидать, что в случае несчастья его похоронят в родной земле.

Удивительно пустынно было на улицах и в парке. Никогда этого не замечала, но, помня совет Хансена держаться поближе к людям, я поняла, что это не так-то легко выполнить. То есть, можно было держаться поближе к двум каким-то мужчинам, постоянно попадавшимся мне на глаза, но я боялась незнакомых мужчин в парке, хотя, по-моему, они и сами смущались столь частому совпадению наших маршрутов. Прогулка не доставляла мне никакого удовольствия, и я решила, если не встречу Петера с дочерью, съездить в Копенгаген.

Я лишь приблизительно помнила место, где в тот день расположились датчане, поэтому шла медленно, словно чинно прогуливалась, чтобы никто не заподозрил во мне ищейку, потерявшую след.

Мои надежды оправдались, и я увидела знакомую группу: Петер, играющий с Мартой в мяч, пудель, погружённый в сон, и Ханс, углубившийся в какую-то книгу. По моему пристрастному мнению, игроков явно было недостаточно и им нужен был третий, но я медлила, наблюдая на ними издали и не решаясь подойти.

Странное дело: я рыскала по всему парку, надеясь оказаться в обществе милый людей, но стоило мне их найти, как я уже не знала, сохранилось ли у меня прежнее желание. Петер был очень славный человек, но ведь он мне совсем чужой, и поделиться с ним своими мыслями мне не позволят не только мои жалкие познания в английском языке. Я могла разговаривать с датчанином только на самые ограниченные темы, дозволяемые приличиями и словарным запасом. Если бы Дружинин оставался умным, снисходительным и порядочным человеком, каким он мне очень долго казался, лучшего собеседника я не могла бы представить. Он бы говорил, а я молча слушала и, уверена, очень скоро тяжёлые переживания забылись бы.

Мне пришлось пробудиться от грёз. Горбун был хитёр, жесток и злопамятен, умел лгать и притворяться, не имел снисхождения и жалости. Им двигала только ненависть к доведённой до отчаяния женщине, которая бросила ему в лицо неосторожные слова в ответ на его домогательства, сами по себе бывшие оскорблением, а тем более — для жены его друга… Если бы не было всего этого, я не бежала бы сейчас от самой себя, а с миром в сердце наслаждалась сознанием, что оказалась в Дании и должна увезти отсюда самые лучшие воспоминания, потому что случай попасть за рубеж мне больше не представится. Я вообще предпочитаю отовсюду увозить наиболее благоприятные воспоминания, для чего стараюсь или не задерживать внимание на неприятном или смотреть на постоянные, а тем более временные, трудности как на обязательное приложение к приятному времяпровождению, без которых и радость будет не в радость. Прежде это меня спасало, но не сейчас, потому что надо быть сумасшедшим, чтобы искать удовольствия, не замечая или принимая как должное убийства.

Я ещё раз посмотрела на отца и дочь, весёлых, оживлённых и беззаботных, на Ханса, солидно изучающего книгу, и поняла, что их общество никакого удовольствия мне не доставит, напротив, я могу внести в их покой собственные мрачные переживания. Мне никого не хотелось видеть, даже Ларса, потому что из-за своей заботливости он мог вновь учить меня как надо держаться в обществе Дружинина, не подозревая, какие терзания вызывает каждое его слово.

Шагая к выходу, я машинально протянула руку, чтобы сорвать свежий сочный лист с куста, полюбоваться тонкими прожилками и мягким зелёным цветом, а потом растереть в пальцах и вдохнуть запах, но вовремя одумалась. Хорошо было проделывать такое на родине, где в людях крепко засело устаревшее сознание, что наша страна сказочно богата лесами. Там такой жест не вызовет удивления или недовольства, хотя и нам пора бы научиться бережному отношению к природе, но сомнительно, что на это так же снисходительно посмотрят датчане. Я и без того допустила сегодня большую оплошность, переходя дорогу в неположенном месте, и за эту оплошность чуть не поплатилась. Довольно изображать из себя дикаря, прибывшего из забытого Богом края. Пора вспомнить, что меня воспитала громадная страна с богатой, хотя и печальной историей. Неважно воспитала, но я должна выделять и поддерживать лучшее в этом воспитании.

Мне так не терпелось выбраться из парка, что приходилось сдерживать шаг, а то мой уход показался бы бегством.

— Jane!

До меня дошло, наконец, что зов, отдававшийся в моих ушах, — не плод воображения, а близко касающаяся меня реальность. Обернувшись, я обнаружила, что за мной следует лорд Олбермейль, или, если выражаться проще, дядя горбуна. Англичанин был, как всегда, подтянут, свеж, безукоризненно учтив, но, что самое главное, в нём сквозило глубокое внутреннее удовлетворение. Помня очень недовольный взгляд, случайно мною подмеченный, я не сомневалась, что радость ему доставила отнюдь не встреча со мной, а скорее такое состояние души было неотъемлемо от его здоровой натуры. Однако неприятное чувство ко мне, в котором я его вчера напоследок заподозрила, бесследно прошло, иначе он не стал бы меня догонять и так настойчиво окликать. Несчастный человек! Он жил сегодняшним счастливым днём, не зная, какой удар ждёт его завтра или послезавтра, когда откроются преступления самого близкого ему существа. Мне стало его бесконечно жаль, и, более того, я почувствовала к нему особое расположение, словно к товарищу по несчастью, уже обрушившемуся на меня, но последний, самый сокрушительный удар приберегающего для него.