Люси Салливан выходит замуж

— Печально, — согласилась я.

— Лично я предпочитаю тот журнал, где печатают статьи о мужчинах, которые рожают детей, и о женщинах, мужья которых оказались извращенцами. Как он называется, а, Люси?

— «Нэшнл инкуайрер»?

— Нет, женский.

— «Мэри Клер»?

— Точно! — Дэниел пришел в возбуждение. — Обожаю этот журнал. Ты читала тот репортаж о женщинах, которых посадили в тюрьму за нелегальные аборты? Кажется, это было в февральском номере. Господи, Люси, представляешь…

Я перебила его:

— Карен читает «Мэри Клер», я точно знаю.

— Да? — Дэниел запнулся на полуслове, глубоко задумался, а потом сказал: — Нет.

— Что нет?

— Все равно я думаю, что не люблю ее.

Я радостно засмеялась. Ничего не могла с собой поделать.

— В общем и целом, — грустно подытожил Дэниел, — все сводится к тому, что Карен наскучила мне.

— Опять?

— Что значит опять, Люси?

— Ты то же самое говорил про Руфь — что тебе стало с ней скучно. Может, у тебя синдром рассеянного внимания, и тебе все быстро надоедает?

— Нет. Ты-то мне не надоедаешь.

— Ни я, ни автогонки. Но это не показатель, так как ни я, ни автогонки не являемся твоими подружками, — сострила я.

— Но…

— А та таинственная новая женщина, которую ты еще не смог затащить в постель — она тебе пока не наскучила? — спросила я ласковым голоском.

— Нет.

— Дай ей немного времени, Дэниел. Месяца через три ты будешь жаловаться, что засыпаешь при виде нее.

— Может, ты и права, — сказала Дэниел. — Ты часто бываешь права.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — похвалила я его. — А теперь отведи меня куда-нибудь, где хорошо кормят. Только не в пиццерию.

Пиццы я наелась с Гасом. Одним из его основных недостатков была неприязнь ко всему иностранному, особенно к мудреной заморской кухне. Единственным блюдом, которого он не боялся, была пицца.

Мы пошли в индийский ресторан, находящийся неподалеку.

За ужином я намеревалась поделиться с Дэниелом своими мыслями и чувствами о Гасе, но все мои попытки завести серьезный разговор провалились. Каждый раз, когда я задавала Дэниелу вопрос, он начинал петь песни о еде. Что, конечно, было по-своему очень мило, но мне хотелось излить сердечную боль. Мою сердечную боль. И кроме того, Дэниел не умел петь. В отличие от Гаса. Зато с Дэниелом я могла не опасаться, что к концу вечера останусь без пенса в кармане. То есть были и у него свои плюсы.

— Как ты думаешь, не слишком ли много времени мы с Гасом проводили вместе? — спросила я после того, как официант поставил перед нами миску с рисом пилау.

— Рис пилау, рис пилау, — фальшиво затянул Дэниел на мотив какой-то популярной песни, узнать которую я не смогла. — Не знаю, Люси, правда не знаю, — проговорил он между двумя тактами.

Такая веселость не была свойственна Дэниелу. Хотя… наверное, я просто забыла. Раньше с Дэниелом действительно было очень весело. Так было до того, как мои соседки начали заглядываться на него. И тогда мне стало не до веселья: все свое время с Дэниелом я тратила на его воспитание. Что поделаешь: больше некому было сказать ему правду, все остальные женщины только льстили и заигрывали с ним.

— А мне кажется, что нам надо было пореже видеться. Хотя это он настаивал на наших встречах, не я…

— Твоя очередь, — не дал мне договорить Дэниел. — Теперь ты спой что-нибудь.

Так мы и не поговорили. В конце концов я сдалась, и мы отлично провели время, большей частью — в конвульсиях от хохота. Другим свидетельством удавшегося вечера было то, что люди за соседним столиком жаловались на нас официантам. Я не могла припомнить, когда я в последний раз так смеялась. Кажется, в июле был один похожий вечер с Гасом.

А когда я вернулась домой, то оказалось, что Карен не поджидала меня у входа, а мирно спала у себя в комнате.

Это было одним из благоприятных последствий ее полнейшего неуважения ко мне. Она считала меня такой размазней, что, отдав мне приказ, и представить себе не могла, будто я осмелюсь нарушить его.

Глава шестьдесят первая

На следующее утро, когда я пришла на работу, Меган сообщила:

— Этот слизняк Дэниел только что звонил тебе. Сказал, что перезвонит позднее.

— Что плохого он тебе сделал? — спросила я недоуменно.

— Ничего, А что? — Настала ее очередь недоумевать.

— Почему ты обзываешь его?

— Я не обзываю. Я повторяю то, что ты сама всегда о нем говорила, — напомнила мне Меган.

— Ой. Да, может быть.

С технической точки зрения она была права: да, конечно, я всегда с издевкой и насмешкой отзывалась о Дэниеле. Но это были только слова. Я не имела этого в виду.

Недоумение Меган было вполне объяснимо. Когда она впервые увидела Дэниела, то тут же сказала, что он ей не нравится и что ей непонятно, отчего это за ним все так бегают, и меня это заявление привело в восторг. Меган стала для меня образцом умной, независимой, современной женщины. «Она говорит, что в Австралии у Дэниела не было бы ни единого шанса, — с удовольствием сообщала я всем и каждому, включая самого Дэниела. — Она говорит, что он слишком мягкий и гладкий, а она предпочитает мужчин погрубее и пожестче».

А теперь слова Меган неприятно резали мой слух. Мне казалось, что, слушая ее, я предаю Дэниела, а ведь только вчера он был так мил со мной и даже заплатил за ужин.

Мои размышления прервал приход Мередии и Джеда. И я забыла на время о Дэниеле, потому что Джед был ужасно смешным. Он повесил пальто на вешалку, оглядел офис, меня, Мередию и Меган, потер глаза, снова обвел все взглядом и воскликнул:

— О, нет! Какой кошмар! Значит, это был не страшный сон! Мне все это не приснилось! Я действительно здесь работаю!

Этот спектакль разыгрывался почти каждое утро.

День пошел своим чередом.

Не успела я включить свой компьютер (что означало, что время приближалось к одиннадцати), как мне позвонила мама и сказала, что она сегодня приедет в Лондон и хотела бы увидеться со мной.

Меня эта перспектива совсем не обрадовала, но она не стала слушать мои отговорки.

— Мне надо кое-что рассказать тебе, — произнесла она загадочно.

— Сгораю от любопытства, — пожала я плечами. Эти мамины «кое-что» обычно оборачивались историей о том, как у соседей украли крышку мусорного бачка, или жалобами на молочника, который не закрывал за собой калитку, или какой-нибудь еще столь же сногсшибательной новостью.

Но мне показалось странным, что моя мать собралась в Лондон. Она никогда не ездила в город, хотя жила всего в двадцати милях от центрального района.

В двадцати милях и пятидесяти годах.

Мне не хотелось встречаться с ней, но я чувствовала, что должна: ведь мы с ней не виделись с начала лета. Хотя вины моей в том не было: я приезжала к ним еще не раз — ну как минимум один или два раза, — однако дома заставала только папу.

Мы договорились вместе пообедать.

— Жди меня в пабе через дорогу от моей работы в час дня, — сказала я, чем привела ее в ужас.

— Что подумают люди? — воскликнула она, вообразив себя сидящей в одиночестве в питейном заведении.

— Не волнуйся, — вздохнула я. — Я приду туда первой.

— Все равно, — паниковала она. — Значит, ты будешь сидеть там одна, молодая женщина…

— Ну и что? — фыркнула я, собираясь рассказать ей, что я всегда хожу в пабы одна. Но вовремя остановилась, а то бы она начала завывать в духе: «Что за дочь я вырастила!»

— Может, есть другое место, где можно выпить чаю, — предложила мама.

— Ну ладно, там неподалеку есть кафе…

— Надеюсь, не слишком шикарное, — тревожно предупредила она, боясь, что ей придется выбирать из пяти вилок. Но я бы ее в такое место не позвала, потому что сама чувствовала себя неуверенно в подобных ситуациях.

— Не слишком, — заверила ее я. — Там все по-простому, не переживай.

— А что там подают?

— Обычную еду, — сказала я. — Сандвичи, запеканки.